Последняя репродукция - Дмитрий Герасимов

Он бродил по унылым улицам, растерянно всматриваясь в таблички на низкорослых домах, и представлял ЕЕ. Ее большие, прекрасные глаза, ее руки, протянутые к нему в радостном ожидании. Он предвкушал удивление и восхищение на ее красивом лице.

И он нашел ее дом! Сначала он постучался в два дома напротив. В первом никто не ответил, и его облаяла собака, а во втором сразу указали на двухэтажный бежевый фасад с мезонином:

– Там они живут! Там!

Федор с бьющимся сердцем остановился перед калиткой из редких сколоченных досочек. Он не знал, что сделает, что скажет. Ему вдруг стало страшно от мысли, что она не полюбит его, прогонит. Нет, не может быть! Они же любили друг друга в той, в другой, ненастоящей жизни… И Федор придумал первые слова, с какими появится в этом чужом и таком родном доме. Он скажет: «Здравствуй, Лена. Меня зовут Федор. Ты ничего не знаешь обо мне. Но я знаю о тебе все. И я тот человек, который сделает тебя счастливой. Потому что я люблю тебя!»

Но ни эти, ни какие-то другие слова ему не понадобились…

Лосев пошатнулся, и колени его ослабли. Он ухватился, раня ладони, за острые концы деревянных кольев, а глаза его наполнились ужасом. В легкой беседке, заросшей смородиной, в десяти метрах от него чаевничала семья. Маленькая девочка лет шести весело позвякивала ложкой о вазу с вареньем.

– Вероника! – укоризненно качала головой Елена. – Перестань! Или я выгоню тебя из-за стола! А дядя Федя не пойдет вечером с тобой на озеро.

Рядом со строгой Еленой прихлебывал из чашки и великодушно улыбался «дядя Федя» – ОН САМ! ФЕДОР ЛОСЕВ!

Девочка бросилась к нему на шею и спрятала голову от мамы. Дядя Федя чуть не облился чаем, поставил чашку на стол и погладил Веронику по волосам:

– Ну что, проказница?

– Не проказница, а подлиза, – показала язык мама.

Девочка ладошками повернула к себе его лицо:

– Ты на работу? Не уходи!

– Мне надо, Викуля, – отвечал дядя Федя. – А в выходные я, как обещал, беру вас с мамой в маленькое путешествие. Мы поплывем на огромном катере вверх по реке.

– И наши удочки возьмем с собой?

– Возьмем, обязательно.

– И Рекса?

– И Рекса. Куда же без него.

Белый лохматый пес крутился тут же, под ногами, и благодарно повизгивал. Девочка улыбалась. Елена тоже улыбалась и смотрела на мужа и дочь с нежностью и любовью… Здесь жило СЧАСТЬЕ.

Федор отпрянул от калитки, как будто ему плеснули в лицо кипятком. Он все еще не мог поверить в увиденное.

Он стоял посреди дороги и затравленно озирался по сторонам. На улице не было ни души, несмотря на совсем не ранний час. Он бросился бежать – по улице, вниз по переулку, перепрыгивая через редкие овражки. В конце переулка ему попался пожилой горожанин с велосипедом и вместительной авоськой на руле.

– Привет, Федор! – крикнул он вдогонку обезумевшему Лосеву. – Куда так несешься? Федька! Я к тебе зайду сегодня в студию! Ты мне переделай фотку мою на паспорт! А то сам себя не признаю на ней!

Федору хотелось задохнуться в беге, умереть от разрыва сердца на полном ходу. ОН ВСЕ ПОНЯЛ. Он вдруг так явственно представил себе, как это было с самого начала. Все, с пропущенными ранее деталями и подробностями, о которых так и не рассказал ему мстительный Виктор.

Они познакомились ранней весной, про которую пишут в плохих романах как о пробуждении жизни и любви. Он – неудачливый художник, родом из никому не ведомого Николаевска, работающий в одном из театров Лобнинска оформителем сцены. Она – корректор провинциального журнала развлечений с дипломом учительницы начальных классов, только что нашедшая работу рядового менеджера по полиграфии в большом и чужом городе.

Любовь обрушилась на них как снежная лавина. Казалось, они остались совсем одни в огромном и вдруг притихшем городе. «Как тут не вспомнить Булгакова?» – размышлял он, пьянея от счастья. Они часами гуляли по мостовым, прокисшим от грязного снега, не замечая никого и ничего вокруг. Они говорили обо всем на свете, изумляясь тому, как это, оказывается, легко. А потом целовались в замерзшем и затаившемся от людей городском парке отдыха, как два десятиклассника. Они с жадностью впитывали в себя это новое, волнующее и бескрайнее чувство. Он сказал ей:

– Пойдем я познакомлю тебя со своим давнишним приятелем. Он славный малый, к тому же небесталанный фотохудожник. Здесь неподалеку у него своя студия. Зайдем, Лена… Он будет рад.

Виктор таращил на нее свои уставшие глаза, покрасневшие от недосыпа и полумрака собственной фотопещеры. Он был оглушен, смят, сражен наповал. Ни в одном романе он не читал про то, что бывает такая любовь в тридцать лет, да еще с первого взгляда.

Она была так хороша, так прекрасна, так невинна и добра, что, казалось, впорхнула не в студию, а в самого Виктора. В сердце, в печень, в селезенку. Он пропитался ею, как губка, брошенная на мгновение в молодое вино. Виктор разглядывал ее в объектив, и сердце его сжималось и падало в пропасть.

Даже когда Федор с Еленой ушли, веселые и беспечные, он еще долго сидел глуповато-счастливый, уверенный в том, что ОНА вышла на минуту и сейчас видение повторится и… останется с ним, с Виктором Камоловым, навсегда.

Это была любовь, которой, как известно, не бывает, но которая вырастает как глыба, как скала, заслонив собой все – солнце, небо и землю, – словно затем, чтобы в миллионный раз напомнить человечеству о своем существовании, о своем могуществе.

А Елена с Федором вскоре уехали в Склянск – городок, где у нее остались мать и маленькая дочка. Федор даже не увольнялся из театра, а просто взял и все бросил. Разом. Никому ничего не сказав. Он даже почти ничего не забрал с собой из вещей. Покидал в сумку какие-то старые джинсы и свитер. Он увез главное – картину своего первого и единственного учителя. Маленького мальчика, потерявшегося на улицах большого и чужого города.

Елену тоже тяготил Лобнинск. И даже новообретенная работа, ради которой она сюда и приехала, не остановила ее. Они уехали быстро, потому что их ничего не держало в этом чужом для обоих городе. Ничего, кроме единственного дня в старом, заснеженном парке.

Они уехали строить для себя новую жизнь – счастливую и спокойную.

А еще через месяц они поженились в обветшавшем, но все еще величественном здании склянского ЗАГСа и стали называться – Елена и Федор ЛОСЕВЫ.

Отец Федора продал дом в Николаевске и перебрался к сыну. Ему было тяжело расставаться с городом, в котором прожил всю жизнь. Но он сделал это, потому что почувствовал: он должен быть там, где счастлив его сын.