Порог между мирами (сборник) - Филип Дик

Он говорил, преодолевая боль, тщательно подбирая слова, пытаясь как можно меньше огорчить свою аудиторию. Но тем не менее он сказал им всю правду: ему приходит конец, и они должны найти какой–нибудь другой способ общения — без него. Затем он дал отбой, устало выключил микрофон и машинально включил прослушивание записи.

Пленка была чистой. На ней не записалось НИЧЕГО, хотя он говорил почти пятнадцать минут.

Видимо, оборудование по какой–то причине вышло из строя, но он был слишком болен, чтобы тревожиться из–за этого. Он снова щелкнул переключателем микрофона, включил приборы на пульте управления и еще раз попытался довести свое послание до аудитории внизу.

— Друзья мои, — снова начал он, — это Уолт Дейнджерфильд. У меня для вас плохие новости, но…

Тут он понял, что говорит в мертвый микрофон. Динамик над головой Дейнджерфильда тоже молчал, значит, вниз ничего не передавалось, в противном случае он слышал бы свой голос из воспроизводящего устройства.

Он сидел, пытаясь понять, что случилось, и вдруг заметил еще кое–что, гораздо более странное и зловещее.

Системы вокруг него работали. Причем, судя по их виду, работали уже долго. Устройства высокоскоростной передачи и записи, которые он никогда не использовал, пришли в действие впервые за семь лет. Даже за то время, пока он изумленно наблюдал за ними, реле успело переключиться, одна бобина остановилась, а другая начала вращаться, но с меньшей скоростью.

Не понимаю, сказал он себе, что случилось?

Видимо, устройство приняло высокоскоростную передачу и сейчас транслировало запись вниз, но что привело в действие аппаратуру? Не он. Судя по показаниям шкал приборов, передатчик вышел в эфир, и в тот момент, когда Дейнджерфильд осознал это и понял, что принятое и записанное послание транслируется на Землю, из ожившего громкоговорителя над его головой послышались звуки.

— Там–та–ра–рам, — радостно произнес голос, его собственный голос, — вот и ваш старый приятель Уолт Дейнджерфильд, и простите мне затянувшийся концерт, хватит с нас музыки…

Когда это я говорил такое? — спросил он себя, сидя и угрюмо слушая. Он был шокирован и озадачен. Его голос в динамике, бодрый, полный жизни… Как он мог звучать так сейчас? Много лет назад, когда я был здоров, а она — жива…

— Что касается, — продолжал шелестеть его голос, — небольшого недомогания, которым я страдал… видимо, мышь забралась в продуктовый склад. Вы будете смеяться, представив себе Уолта Дейнджерфильда, гоняющего мышь в небесах, но это правда. Каким–то образом часть моих запасов испортилась, а я не заметил… но именно из–за этого произошли беспорядки в моих внутренностях. Однако… — и Дейнджерфильд услышал свой собственный знакомый смешок, — теперь я в порядке. Знаю, что вы рады будете узнать об этом, все, кто любезно посылал мне пожелания скорейшего выздоровления. И я благодарю вас всех.

Встав с сиденья перед микрофоном, Уолт Дейнджерфильд, шатаясь, добрался до своей койки, лег, закрыл глаза и снова задумался о боли в груди и о том, что она означает. Боль при пекторальной ангине, подумал он, вроде бы больше напоминает удары кулаком, он же ощущает, скорее, жжение.

Если бы я мог снова просмотреть медицинский микрофильм… возможно, там окажутся подробности, которые я пропустил при чтении. Например, то, что боль локализована прямо под грудной клеткой, а не левее: означает ли это что–нибудь?

Или, может быть, со мной ничего плохого? — думал он, снова пытаясь встать. Может быть, прав этот психиатр Стокстилл, который хотел, чтобы я дышал двуокисью углерода? Может быть, болезнь гнездится в моем мозгу, и вызвали ее годы изоляции.

Но он так не считал. Боль была слишком реальной. Кроме того, существовал еще один беспокоящий его симптом.

Несмотря на все попытки, он не мог найти ему объяснения и поэтому даже не пытался упоминать о нем докторам и госпиталям, с которыми выходил на связь. Сейчас, конечно, уже поздно, сейчас он был слишком болен, чтобы включить передатчик…

Ему казалось, что боль усиливается всякий раз, когда его сателлит проходит над Северной Калифорнией.

В середине ночи взволнованный шепот Билла Келлера разбудил его сестру.

— В чем дело? — недовольно спросила она, пытаясь понять, чего он хочет.

Пока она сидела на кровати, протирая сонные глаза, шепот Билла перешел в крик.

— Хоппи Харрингтон! — звучало глубоко внутри нее. — Он захватил сателлит! Хоппи захватил сателлит Дейнджерфильда!

Билл верещал и верещал, взволнованно повторяя одно и то же.

— Откуда ты знаешь? — спросила Эди.

— Потому что так говорит мистер Блутгельд. Он сейчас внизу, но пока еще видит то, что происходит на поверхности. Он не может сделать ничего и с ума сходит от бессилия. Он по–прежнему все знает о нас. Он ненавидит Хоппи, потому что Хоппи его задушил.

— А что с Дейнджерфильдом? — спросила Эди. — Он мертв?

— Внизу его нет, — ответил после долгой паузы ее брат, — поэтому я думаю, что он жив.

— Кому мне сказать об этом? — спросила Эди. — О том, что сделал Хоппи?

— Скажи маме. Иди прямо сейчас, — торопил ее Билл.

Выбравшись из постели, Эди стремглав выбежала из своей комнаты и побежала дальше через гостиную к спальне своих родителей.

Она с разбега открыла дверь и позвала:

— Мама, я должна рассказать тебе кое–что…

Но затем ее голос ослаб, потому что матери не было в спальне. На кровати виднелась только одна спящая фигура — ее отец. А ее мать — и она знала это с полной уверенностью — ушла и не вернется.

— Где она? — громко кричал из нее Билл. — Я знаю, ее здесь нет. Я не чувствую ее.

Эди медленно закрыла дверь спальни. Что мне делать? — спросила она себя. Она бесцельно брела по дому, дрожа от ночной прохлады.

— Тише, — сказала она Биллу, и он несколько утих.

— Ты должна найти ее, — повторял он.

— Я не могу, — ответила Эди. Она знала, что это безнадежно. — Дай мне подумать, что теперь делать, — сказала она, возвращаясь в свою спальню за халатом и тапочками.

Бонни сказала Элле Харди:

— У вас очень милый дом. Но мне так странно опять очутиться в Беркли после стольких лет…

Она чувствовала непреодолимую усталость.

— Я хочу лечь спать, — сказала она.

Было два часа ночи.

Взглянув на Эндрю Джилла и Стюарта Макконти, она сказала:

— Мы добрались сюда очень быстро, не правда ли? Год назад мы провели бы в дороге еще дня три.

— Да, — согласился Джилл и зевнул. Он тоже выглядел усталым; лошадью, запряженной в автомобиль, правил в основном он, поскольку и лошадь, и автомобиль принадлежали ему.

Мистер Харди сказал:

— Как раз около этого часа, миссис Келлер, мы обычно слушаем самую позднюю передачу с сателлита.

— О, — вежливо откликнулась Бонни, не чувствуя на самом деле никакого интереса, но зная, что им неминуемо придется задержаться, по крайней мере на несколько минут, чтобы не обидеть хозяев. — Значит, вы слушаете по две передачи в день?

— Да, — сказала миссис Харди, — и, если честно, мы находим, что стоит бодрствовать ради этой поздней передачи, хотя последние несколько недель… — Она махнула рукой. — Полагаю, вы знаете об этом так же хорошо, как и мы, — Дейнджерфильд очень болен.

Они немного помолчали.

Харди сказал:

— Учитывая, что мы вовсе не слышали его вчера — только одна опереточная музыка автоматически повторялась снова и снова, видимо… — Он оглядел всех четверых. — Вот почему мы возлагаем столько надежд на сегодняшнюю последнюю трансляцию.

Бонни подумала: нам предстоит завтра столько дел… но он прав, мы должны остаться и послушать. Мы должны знать, что происходит на сателлите. Это слишком важно для нас всех. Она почувствовала печаль. Уолт Дейнджерфильд, думала она, неужели ты умираешь там, совсем один? Неужели ты уже мертв, а мы еще не знаем?

Теперь что, вечно будет играть опереточная музыка? — спросила она себя. По крайней мере, до тех пор, пока сателлит наконец не упадет на Землю или не уйдет в пространство и его в конце концов не притянет Солнце?

— Я включу приемник, — сказал Харди, взглянув на часы.

Он пересек комнату, подошел к приемнику и осторожно повернул ручку.

— Требуется довольно много времени, чтобы лампы нагрелись, — извинился он. — Я думаю, что одна из них села. Мы сделали заявку в Ассоциацию мастеров Западного Беркли, но они так заняты. Сказали мне, что слишком загружены. Я попытался сам, но… — Он уныло пожал плечами. — Последний раз, когда я пытался починить его, стало только хуже.

Стюарт сказал:

— Вы хотите отпугнуть мистера Джилла?

— Что вы, — возразил Джилл, — я понимаю. Починка радиоаппаратуры — прерогатива мастеров. У нас в Вест–Марине тоже так.

Миссис Харди сказала Бонни:

— Стюарт говорит, что вы когда–то жили здесь.