Цареубийство в 1918 году - Михаил Хейфец

…Осенью, после падения красной Уфы, комиссар Второй армии как-то оказался в тылу у белых. (Г. Иоффе намекает, что «был заслан», но это невероятно, учитывая столь высокое положение в военной иерархии.) И вскоре к управляющему внутренними делами Директории пришел офицер с сообщением: «Крупный большевик перешел на нашу сторону, поскольку изжил идею большевизма.»

Эсеровский министр де-факто обещал, что «ни суда, ни мести не будет», и через неделю офицер явился к нему с Яковлевым.

«Тяжело читать его заявление», – пишет Г.Иоффе: Яковлев объяснил, что, скрываясь в тылу белых в крестьянских избах, он как социалист-народник пришел к идее созыва и власти Учредительного собрания.

Вот как излагает его судьбу следователь Николай Соколов:

«В дальнейшем с ним поступили неразумно и неосторожно. Он тут же был арестован и отправлен в Омск в распоряжение военных властей. Не дали надежного караула, и он вместо генерал-квартирмейстера штаба Верховного Главнокомандующего, по ошибке якобы конвоира, попал к некоему полковнику Зайчеку, возглавлявшему в Омске контрразведку генерального штаба. Здесь он и пропал. У Зайчека не оказалось абсолютно никаких документов на Яковлева».

А вот комментарий Бориса Бруцкуса:

«В этих словах Соколова, как в зеркале, отражаются и колчаковская, т. е. ближе дитерихсовская система управления, и нравственная личность самого Соколова. Об акте самого подлого и предательского убийства Соколов пишет: «Поступили неразумно и неосторожно»… Яковлев был убит в контрразведке… Не было никакого труда для Соколова, ставленника Дитерихса, расследовать со всей точностью причины, обстановку и виновников этого гнусного предательства. Но Соколов ограничился отпиской: «Здесь (в контрразведке) он и пропал».

Так вот кого разумел судья Сергеев в рапорте на имя Колчака, докладывая об уничтожении в контрразведке важнейших свидетелей! Давайте посмотрим на ситуацию так, как она смотрелась глазами обоих – Соколова и Бруцкуса. Яковлев перешел к белым в трудное для них время (к октябрю сданы противнику Казань и Самара, Симбирск и Сызрань). Перешел, следовательно, по убеждениям, под честное слово: «Не мстить». Его увозят в контрразведку, и вот единственная бумажка, которую человек Соколова, поручик Б. Молоствов, добыл после его бесследного исчезновения:

«По ошибке конвоира Яковлев был передан в распоряжение полковника Зайчека 2 января 1919 года, и следы его в дальнейшем теряются. По тем же сведениям, Яковлев предлагал за свое освобождение 500 тысяч рублей.»

Все. «Нужно ли злейшему врагу Белого движения создать более ужасную картину, чем та, которая нарисована рукой самого Соколова» (Б. Бруцкус). Соколов не сомневался, что человек, попавший в Военно-политический контроль и там исчезнувший, может быть далее обнаружен лишь по ту сторону Добра и Зла!

Но Яковлев попал в руки не идейных отечественных, а буржуазно-прогнивших чешских контрразведчиков. Деньги они взяли, но и повели себя, как подобает деловым партнерам: дали ему возможность вместе с женой бежать за границу – в Харбин.

Там вослед Константину Мячину исчез и Василий Яковлев.

Зато появился Константин Стоянович. В 20-х годах в Китае работал один из самых талантливых агентов Коминтерна Михаил Бородин (Грузенберг), ставший политическим советником и личным другом Сунь Ят-сена, одним из отцов-основателей первой политической партии Китая, Гоминьдана. А помощником Бородина стал… Константин Стоянович, начальник его информбюро (разведгруппы?). Был тогдашними китайскими властями («милитаристами») арестован, сидел под расстрелом, освобожден по требованию советского консула в Шанхае.

После чего решил вернуться в СССР, ибо зачем же родина его спасла, если считала в чем-то виноватым? Далее – история, описанная, к примеру, много раз в «Архипелаге ГУЛАГе»: патриот вернулся на любимую родину и, как пишет Г. Иоффе, «революционные заслуги были засчитаны ему в качестве смягчающего обстоятельства». Не расстреляли, значит… На Соловках он и набросал свои осторожные воспоминания об экспедиции 1918 года. Потом, с Белбалтлага, писал жене: «Думаю закончить свою карьеру в области слезниц… У дедушки Калинина (тогдашнего «президента», формально обладавшего правом помилования – М. X.) имеется громадный запас хорошо отпечатанных слезниц. Ты еще не успеешь подумать написать ему слезницу, а он тебе, пожалуйста, ответ: «Отказать». Давай, Лелька, бросим это бесполезное дело.» Но кто-то вмешался: освободили «за самоотверженную работу на строительстве Беломоро-Балтийского канала им. И. В. Сталина» в 1933 г. и… приняли на работу в кемеровское НКВД. Там он «не сработался» – это видно по тому, что после НКВД поступил простым рабочим на инструментальный завод в г. Вормсе, Горьковской области. Откуда уже навсегда изъяли, но нынче «приговор военной коллегии отменен», причина же смерти, как по-научному точно оговаривает описавший его судьбу Г. Иоффе, не указана. Поскольку она, смерть, произошла в самый день вынесения приговора (16.IX.38), не могу не отметить стилистического сходства историка Г. Иоффе со следователем Н. Соколовым.

А теперь выйдем из сюжета этой новеллы о пожалевшем семью большевике и вспомним про автомобили, следующие к Дому особого назначения, и про извозчиков, которые везут в городскую Ивановскую тюрьму обер-гофмаршала князя Валентина Долгорукого.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ПРОВОКАЦИИ. УБИЙСТВА

Глава 25

СОКОЛОВСКО-ДИТЕРИХСОВСКИЕ ЕВРЕИ

Объясняя, как он понимает процесс следствия, Николай Соколов обмолвился, что оно есть свободное творчество, по определению, данному Достоевским. Помнит ли наш читатель, как работал творец у Достоевского? Улики и доказательства приводили к некоторой версии, а он, после чтения газеты, расчислил преступника в одном из ее авторов и, вопреки всем очевидностям, указал:

Вы-с и убили, Родион Романович!

Понаблюдаем одним глазом, вприкуску, как именно юрист подобного типа составлял следственную версию, упаси Бог, без пыток с активным допросом, за что в России ему по сию пору благодарны. Люди и малым довольны.

Вот дает показания пойманный (его выражение) шофер Петр Самохвалов: «Из дома (Ипатьевского. – М. X.) вышли комиссар Голощекин, комиссар Авдеев, еще какие-то два лица, сели в автомобиль, и мы все поехали на станцию…

Их (Николая II и Александру Федоровну. – М. X.) посадили в мой автомобиль. Опять мы подъехали к тому дому, обнесенному забором. Командовал здесь всем делом Голощекин. Когда мы подъехали, Голощекин сказал Государю: «Гражданин Романов, можете войти».

Я знал комиссара Юровского. Не помню, чтобы он был на вокзале, когда был привезен Государь.

…около дома стал собираться народ. Я помню, Голощекин кричал:

«Чрезвычайка, чего вы смотрите? Народ был разогнан. Больше я ничего показать не могу».

Об обстоятельствах прибытия второго этапа с арестованными – с цесаревичем и его сестрами – Соколов допрашивал царского камердинера Волкова. Вот его показания:

«Подъехали мы к дому Ипатьева, где была Семья, тут ссадили Харитонова и Седнева, нас же, остальных, повезли дальше… И привезли в тюрьму. Когда привели в контору, Татищев не утерпел и сказал мне: «Вот, Алексей Андреич, правду говорят, от сумы да от тюрьмы никто не отказывайся». Комиссар Родионов ничего на это не сказал, а другой комиссар ответил: «По милости царизма я родился в тюрьме». Потом, когда комиссар юстиции Поляков спросил, кто нас арестовывал… начальник тюрьмы сказал Полякову, что нас привозил и сдавал ему Юровский. Это я хорошо помню».

Вы можете спросить, что особенное можно извлечь из таких показаний, кроме того, что видные екатеринбургские комиссары находились в числе встречавших семью на вокзале?

Для Соколова эти два свидетельства есть начало главного идеологического сюжета, охватывающего его следствие:

«Прибытие в Екатеринбург императора вскрыло фигуру главного распорядителя Голощекина (курсив мой. Видите, сколь много можно извлечь из показаний шофера: «Командовал здесь Голощекин» – М.Х.)

Прибытие детей – Юровского.»

А в следующих строках вам представят основных преступников – распорядителя и исполнителя;

«Шая Исакович Голощекин, мещанин города Невеля, еврей, 1876 г р. Партийная его кличка – Филипп.

Юровский Яков Михайлович, мещанин города Каинска, Томской губернии, еврей, 1878 г р.»

Бруцкус так комментирует следственную методику Соколова:

«Представьте, что следователь… обязавшийся доказать, что во всем виноваты евреи… искатель заранее означенной правды вместо богатейшего клада находит жалкий огрызок… Он заготовил дубину, чтобы бить ею по полчищам филистимлян, а всех-то филистимлян оказалось двое, да и то не целых, а один филистимлянин с дробью (намек на крещение Юровского. – М.Х.). Легко представить волнение национального духа, когда во всех списках лиц, прикосновенных к екатеринбургскому и алапаевскому убийствам, в списках тюремщиков, охранников, убийц, грабителей царских вещей, укрывателей следов, в общем, из числа нескольких сот человек – евреев оказалось всего двое, и, как увидим, каких бракованных евреев!.. В распоряжении национального духа оказалось всего только два еврея – Юровский и Голощекин. Оставалось Соколову только одно – возместить количество качеством, т е. уравнять каждого из двух евреев сотне злодеев-неевреев».