Василий Шуйский - Вячеслав Козляков

Царь Дмитрий Иванович к тому времени так нигде и не объявился. Хотя его ждали и даже с пристрастием расспрашивали главных воевод, от которых пошел слух о его чудесном спасении. Конрад Буссов рассказывал, как отвечал на такие расспросы Иван Болотников: «Какой-то молодой человек, примерно лет 24 или 25, позвал меня к себе, когда я из Венеции прибыл в Польшу, и рассказал мне, что он Димитрий, и что он ушел от мятежа и убийства, а убит был вместо него один немец, который надел его платье. Он взял с меня присягу, что я буду ему верно служить; это я до сих пор и делал и буду делать впредь, пока жив. Истинный он или нет, я не могу сказать, ибо на престоле в Москве я его не видал. По рассказам он с виду точно такой, как тот, который сидел на престоле». Нетерпение дошло до такой степени, что одного из вождей восставших — князя Григория Шаховского, больше других убеждавшего своих сторонников в спасении самозванца, даже посадили в тюрьму «до тех пор, пока не придет Димитрий»[274].

В Туле вместо царя Дмитрия наводил порядок другой «царевич» — Петр Федорович, пришедший из Путивля. Он жестоко подавлял всякое сопротивление власти самозванцев. Больше всего страдали от учиненных им расправ дворяне и дети боярские, к которым казаки испытывали особенную неприязнь. И те и другие вели одинаковый образ жизни, связанный с постоянною ратною службою. Однако у дворян и детей боярских была наследственная принадлежность к служилому сословию, государево жалованье и поместное обеспеченье. Казакам же приходилось обеспечивать себя самим, у них не было никаких прав, только «воля». Глядя на них, и местные мужики стали устраиваться по-казачьи, заводя «вольные» станицы. Сохранилось «Послание дворянина к дворянину», сочиненное тульским сыном боярским Иваном Фуниковым, который в виршах описывал свои мытарства в Туле:

А мне, государь,тульские воры выломали на пытках рукии нарядили, что крюки,да вкинули в тюрьму.И лавка, государь, была ускаИ взяла меня великая тоска,А послана рогожа,И спать не погоже.Седел 19 недель,А вон из тюрьмы глядел.А мужики, что ляхи,Дважды приводили к плахе.За старые шашниХотели скинуть з башни.А на пытках пытают,А правды не знают.Правду де скажиИ ничего не солжи.

И далее о том, что стало с его поместьем:

Не оставили ни волосца животца,И деревню сожгли до кола.Рожь ратные пожали,А сами збежали[275].

Царевич Петр не собирался отсиживаться в Туле. Его целью был новый поход на Москву. Об этом царю Василию Шуйскому написал оборонявший Каширу боярин князь Андрей Васильевич Голицын: «Идут с Тулы собрався многие воры с нарядом, а хотят идти к Серпухову и к Москве». Но если восставшие думали, что после отхода войска боярина князя Федора Ивановича Мстиславского от Калуги им снова открыта дорога на Москву, то они ошибались. Царь Василий Шуйский не случайно сам пришел в ключевой город «берегового разряда» Серпухов во главе своего государева полка. Выступившей в поход рати под командованием боярина князя Андрея Андреевича Телятевского и Ивана Болотникова пришлось на ходу изменить свои цели. По сведениям боярина князя Андрея Васильевича Голицына, как только «воры… послышали его государев поход, что пришел он государь в Серпухов, и они де и поворотилися к Кашире на осад». В разрядах за «115-й» (1607) год осталась запись: «Того ж году боярин князь Ондрей Ондреевич Телятевской да Ивашка Болотников со многими с воровскими людми з донскими козаки шли х Кошире против государевых воевод на прямой бой».

5 июня 1607 года, «в девятую пятницу по Велице дни», всего месяц спустя после тяжелого пчельнинского боя, царские воеводы нанесли ответный удар, от которого сторонники Ивана Болотникова так до конца уже и не оправились. Битва эта произошла на речке Восме, «от Каширы верст за двенадцать». По сообщению «Карамзинского хронографа», автором которого был арзамасский служилый человек Баим Болтин, «с воры был бой с утра с первова часа до пятова». Снова по городам рассылались богомольные грамоты патриарха Гермогена, чтобы повсюду пели молебны по случаю такой великой победы. Из патриарших грамот люди узнавали подробности сражения, как «государевы бояре и воеводы и всякие ратные люди тех воров наголову побили, и их воровских воевод наряд, и набаты, и знамяна, и коши все поймали, и живых языков болши пяти тысяч взяли». В разрядных книгах тоже говорится о полной победе царских воевод на реке Восме, правда, цифра взятых языков приведена более скромная — тысяча семьсот человек. Но и это тоже немало. Автор «Карамзинского хронографа» объясняет, откуда возникло такое расхождение в отношении числа взятых в плен и кого именно считали «языками» в разрядах: «…и воров казаков пеших с вогненным боем перешли за речку в боярак тысяча семьсот человек». Бой продолжался целый день, «а имали их и побивали на тридцати верстах». В бою удалось справиться с наиболее боеспособной частью болотниковского войска, состоявшей из донских и прочих казаков. Они попытались отсидеться во временном укреплении, сделанном в овраге, но были разбиты царскими воеводами: «…а досталные воры и лутчие их промышленники, терские и яицкые, волские, доньские, и путивльские и рылские атаманы и казаки, сели в баяраке и городок себе сделали; и его деи государевы бояре и воеводы, и дворяне и дети боярские, и ратные всякие люди к тому городку приступали и, Божиею милостию, тех воров взятьем взяли»[276].

Ход битвы складывался непросто. Автор «Нового летописца» писал, что в какой-то момент «начаша воры московских людей осиливати». Главные воеводы восминского боя князь Андрей Васильевич Голицын и князь Борис Михайлович Лыков первыми пошли в наступление, увлекая за собой остальных: «Бояре ж и воеводы князь Андрей, князь Борис, ездя по полкам, возопиша ратным людям со слезами: „Где суть нам бежати? Лутче нам здеся померети друг за друга единодушно всем“. Ратные же люди все единогласно воззопияху: „Подобает вам начинати, а нам помирати“. Бояре же, призвав Бога, отложиша все житие свое, наступиша на них злодеев со всеми ратными людьми, многую храбрость показаху предо всеми ратными людми». Когда дело дошло до боев с казаками, укрывшимися в «буераках» (где их было трудно достать всадникам), то все войско, спешившись, пошло на приступ: «Видяше же ратные люди, что много им шкоты ис того врагу от тех воров, и возопиша все единогласно, что помереть всем за одно. Слесчи с лошадей и поидоша все пеши со всех сторон с приступом. И по милости Божии всех тех воров побиша на голову, разве трех человек взяша живых»[277]. «Карамзинский хронограф» приводит дополнительные подробности боя, рассказывая, что казаки держались в своем укреплении еще два дня и не поддавались ни на какие уговоры о сдаче: «…и те злодеи воры упрямилися, что им помереть, а не здатца». Когда в воскресенье 7 июня был организован штурм, казаки держались до последнего выстрела: «И те воры билися на смерть, стреляли из ружья до тех мест, что у них зелья не стала. И тех воров в бояраке многих побили, а достальных всех в языках взяли и тех на завтрее всех казнили за их злодейское кровопролитие, что побили государевых людей».