Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко

Ахмед гордо вскинул голову, до синевы натянув кожу на подбородке. Сказал:

— Здравствуйте.

За камнями шипело море — протяжно, тревожно. И хотя я не видел волн, но представлял, как наползают они на берег длинными белыми змеями, проваливаются в песок, словно в норы. Черная скала выпирала над зеленью — горб, а не скала. Какая-то птица, похоже нырок, смотрела с вершины выжидающе, напряженно, готовая к прыжку в солнечный свет, по прихоти осени рассеянный над морем.

Ростков держал в руке удочку и тощую сумку, где, наверное, лежали банка с наживкой, грузила и другие рыбацкие штучки.

— Разгулялось море, — огорченно сказал он. Протянул Ахмеду руку, представился: — Ростков.

— Приезжайте к нам в горы, — пригласил Ахмед. — Я поведу вас на форель.

— Много слышал о ловле форели, но самому ловить не приходилось, — признался Ростков.

— Это просто, — улыбнулся Ахмед. — Только успевай вытягивать.

— Тогда обязательно приеду. Спасибо за приглашение.

С сортировочной станции в порт потянулся пыльный товарняк. Пыхтел паровоз, опираясь на клубы пара. Вдоль линии, словно столбы, стояли пирамидальные тополя, на которых зеленых листьев было ничуть не меньше, чем летом. Высоко над горами стаей, похожей на тучу, летели птицы. Они, конечно, издавали шум, но мы не слышали его из-за шума моря. Фиолетовая полоса длинным шарфом разматывалась над ущельем, по которому убегали далеко-далеко на Москву железнодорожные пути.

— Ахмед хочет у тебя работать, — сказал я со вздохом.

— Если один Ахмед, то пожалуйста, — ответил Ростков. Пояснил — не поймешь, шутя или серьезно: — Дезертиров обратно не принимаем.

— Дезертиры себе на уме, — парировал я.

— А ты как думаешь, Ахмед? — спросил Ростков.

Это точно, Ахмед не обрадовался вопросу. Он даже поморщился и коснулся пальцами глаз, словно их резануло светом. Наконец он ответил:

— Я думаю, дорогой Женя, нет на свете людей, которые прожили бы жизнь и никогда не сделали ошибок. Я думаю, дорогой Женя, что ошибка во имя мечты есть не только ошибка, но еще и поиск. А как утверждал мой великий дедушка Ашот, если бы люди не искали, они бы до сих пор жили в каменном веке.

Ростков с любопытством выслушал Ахмеда. Кивнул с улыбкой, соглашаясь.

— Дорогой Ахмед, я не сомневаюсь, что из тебя получится прекрасный литейщик. Но я не сомневаюсь и в другом: из тебя мог бы получиться и прекрасный адвокат.

Из овощного магазина, что стоял прямо за железнодорожными путями, вышел доктор Фелицын со своей неизменной сумкой из дерматина. Старик сильно сдал за последние четыре года и совсем не был похож на того шустрого и неутомимого человека, который в войну обслуживал чуть ли не все население города.

— Здравствуйте, доктор, — остановился я.

Фелицын тоже остановился.

— Здравствуйте, молодой человек. Как здоровье вашего отца?

— Пишет, что улучшается. Приступов не было уже несколько недель.

Фелицын одобрительно кивнул:

— Поверьте мне, у него все будет хорошо. Покой. Посильный физический труд на свежем воздухе. Растительная пища. Воздержание от алкоголя и курения. Это восстановит его силы и здоровье.

— Спасибо, доктор.

— До свиданья, молодой человек.

Ростков с Ахмедом ушли недалеко, но, когда я нагнал их, они уже разговаривали на деловую тему.

— Тогда я приду после праздников, десятого числа.

— Прямо в отдел кадров. Я обо всем договорюсь.

— Спасибо, дорогой Женя.

— Рад был познакомиться.

Прощаясь со мной, Ростков сказал:

— Зашел бы как-нибудь в гости, рассказал бы о своем житье-бытье. Все же вместе работали…

— Зайду, — пообещал я, не очень веря в обещание.

Потом я проводил на поезд Ахмеда. Было четыре часа дня, но та фиолетовая полоса, похожая на шарф, обернулась громадной тяжелой тучей, и хотя пока не брызгалась дождем, но мрачно висела над городом, не предвещая ничего хорошего.

Когда поезд ушел, я заглянул в павильон Майи Захаровны. Там был час пик, и к стойке невозможно было пробиться. Пришлось повертеться. Майя Захаровна увидела меня и, как всегда, воскликнула:

— Деточка!

Я кивнул ей. Наливая стаканы, подавая бутерброды, принимая деньги, Майя Захаровна разговаривала со мной громким, грубоватым голосом, перекрывающим шум и гам:

— Давно вернулся?

— Два дня назад.

— Отец пишет?

— Поправляется.

— Дома как? Не обокрали?

— Нет. Полный порядок.

— Бедная деточка!

— Ничего. К Шакуну пойду после праздников.

— Ты, Антон, ко мне подойди. У меня отгулы будут. Вместе к Шакуну сходим. Я его сто лет знаю. Когда-то постоянным клиентом был.

Я кивнул: дескать, подойду.

— Есть хочешь?

— Нет, — сказал я, хотя жрать хотел как собака. Ахмед привез мне в подарок голову козьего сыра и литровую банку кизилового варенья. Но я постеснялся при парне наброситься на еду.

Майя Захаровна подала мне два бутерброда с украинской колбасой и стакан фруктово-ягодного вина. Я сказал:

— Ну зачем?

— Деточка! Я своих друзей, не угостив, не отпускаю.

— Отходи, малый, отходи, — толкали меня в спину.

— Спасибо, — сказал я.

Вино и бутерброды взбодрили меня. Я, конечно, не чувствовал себя сытым «от пуза», но ноюще-тоскливое ощущение голода исчезло. Я вышел из павильона с хорошим чувством уверенности, а это было сейчас главным.

Голова работала четко. Виделись проблемы, требующие неотложного решения. Основная задача — устроиться на буксир. Вторая задача — денежная.

К Шакуну я намеревался идти после праздников. А сегодня было только пятое число. Значит, до девятого числа нужно было прожить полных три дня, не имея ни копейки. Я слышал, что матросы питаются на буксире казенными харчами, и не боялся, что в ожидании аванса мне придется перебиваться с хлеба на воду.

Получалось, что зачисление на буксир решает одновременно и мою финансовую проблему. Спрашивается, зачем мне тогда откладывать визит к Шакуну на после праздников? Вспомнился совет отца, и я решил позвонить Шакуну прямо домой.

Опустив в телефон-автомат десять копеек, я услышал голос телефонистки:

— Город.

Я сказал:

— Девушка, с вами говорит специальный корреспондент газеты «Кубанская правда» Сорокин. Я попрошу соединить меня с квартирой Валентина Сергеевича Шакуна.

— Одну минуточку, — ответила девушка.

В трубке, как водится, раздался щелчок, потом длинные редкие гудки. Наконец трубку сняли. Голос был женский:

— Алло!

— Здравствуйте. Это квартира Шакуна?

— Да.

— Можно к телефону Валентина Сергеевича?

— Папа в Новороссийске. А кто его спрашивает?

— Сын друга. Некто Антон Сорокин.

— Куда вы исчезли?

От этого вопроса я немного опешил.

— Алло! — она подумала, что нас разъединили.

— Если не ошибаюсь, вас зовут Надя.

— Да, Антон, меня зовут Надя.

— Вы учились в цирковом училище.

— Совершенно верно. Но верно и другое: папа разыскивал вас, а вы сбежали, извините, или просто уехали самым таинственным образом, не поставив никого в известность.

— Был такой грех, Надя.

— Вы почему вздыхаете?

— Когда вернется Валентин Сергеевич?

— Обещал седьмого… Антон, что вы