Мичман Хорнблоуэр. Лейтенант Хорнблоуэр - Сесил Скотт Форестер

– Есть, сэр.

– Кто-нибудь тут говорит по-ихнему? Я хочу, чтоб им объяснили, что я отправлю их в Картахену по картелю, без обмена. Они спасли нам жизнь, и это – наименьшее, что мы можем для них сделать. – Последняя фраза была адресована Хорнблауэру.

– Я думаю, это справедливо, сэр.

– Теперь вы, мой огнестойкий друг. Могу я выразить вам свою благодарность? Вы молодец. Если я переживу сегодняшнее утро, то постараюсь, чтоб начальство узнало о вашем поведении.

– Благодарю вас, сэр. – Вопрос застрял у Хорнблауэра в горле и потребовалась некоторая решимость, чтобы его выговорить: – А мой экзамен, сэр? Мои характеристики?

Фостер тряхнул головой: – Боюсь, в таком составе эта комиссия уже не соберется. Вам придется подождать другого случая.

– Есть, сэр, – с нескрываемым отчаянием произнес Хорнблауэр.

– Послушайте-ка, мистер Хорнблауэр, – сказал Фостер, поворачиваясь к нему. – Насколько я помню, вы находились в полной растерянности с наветренной стороны Луврских скал. Еще минута, и вы бы пошли ко дну. Вас спас только предупредительный выстрел. Разве не так?

– Так, сэр.

– Тогда благодарите судьбу за маленькие подарки. А тем более за большие.

Ноев ковчег

Исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэр стоял на корме баркаса вместе с мистером Таплингом из дипломатической службы. У их ног лежали мешки с золотом. Вокруг поднимались крутые склоны Оранского залива. Перед ними в ярких лучах солнца белел город, похожий на россыпь мраморных кубиков, небрежно раскиданных по склонам холмов. Шлюпка плыла по легкой зыби, гребцы ритмично налегали на весла, пеня изумрудно-зеленую воду. Средиземное море позади них было небесно-голубым.

– Издали вид премилый, – сказал Таплинг, глядя на приближающийся город, – но при ближайшем рассмотрении вы обнаружите, что зрение ваше обманулось. А тем более обоняние. В запах правоверных, право, не поверишь. Подведите баркас к причалу вот сюда, мистер Хорнблауэр, за этими шебеками.

– Есть, сэр, – отозвался на приказ Хорнблауэра рулевой.

– Вон часовой на батарее, – заметил Таплинг, внимательно осматриваясь, – и даже не совсем спит. Обратите внимание на эти пушки. Двадцатидвухфунтовые, не меньше. Каменные ядра сложены наготове. Каменное ядро, разлетевшись на куски, причиняет ущерб, несопоставимый с его размерами. И стены очень даже прочные. Боюсь, Оран не просто взять coup de main[12]. Если Его Туземное Высочество бей решит перерезать нам глотки и забрать наше золото, за нас не скоро отомстят, мистер Хорнблауэр.

– Не думаю, чтоб отмщение меня сильно утешило, – сказал Хорнблауэр.

– Тоже верно. Но, без сомнения, Его Туземное Высочество нас на этот раз пощадит. Мы – гусыня, которая несет золотые яйца. Полная лодка золота каждый месяц – радужная перспектива для пиратского бея в наши дни, когда торговые суда хорошо охраняются.

– Шабаш! – крикнул рулевой. Лодка плавно скользнула к причалу и аккуратно пришвартовалась. На берегу сидели в тени несколько человек – они сразу повернули головы и принялись разглядывать англичан. На палубах шебек появились темнолицые мавры и тоже принялись глазеть. Один или двое что-то выкрикнули.

– Без сомнения, они перечисляют родословные неверных, – сказал Таплинг. – Брань на вороту не виснет особенно если я ее не понимаю, – и добавил, глядя из-под руки: – Где же он?

– Никого не видно, кто бы походил на христианина, – сказал Хорнблауэр.

– Он не христианин, – сказал Таплинг. – Белый, но не христианин. Белый благодаря смеси французской, арабской и мавританской кровей, консул Его Британского Величества в Оране pro tem[13] и мусульманин из соображений удобства. Кстати, в положении правоверного есть серьезные минусы. Зачем мне четыре жены, если в благодарность за это сомнительное удовольствие я должен воздерживаться от спиртного?

Таплинг спрыгнул на причал, Хорнблауэр последовал за ним. Внизу умиротворяюще плескалась легкая зыбь. От каменных плит, по которым они ступали, отражался ослепительный жар полуденного солнца. Далеко в заливе стояли на якоре два корабля – транспортное судно «Каролина» и Е.В.С. «Неустанный». Они были дивно хороши на синей морской глади, искрящейся серебром.

– И все-таки я предпочел бы Друри Лейн в субботнюю ночь, – сказал Таплинг.

Он снова повернулся к городской стене, защищающей Оран с моря. Узкие ворота, обрамленные бастионами, выходили прямо к причалу. Сверху стояли часовые в красных кафтанах. В густой тени под проемом ворот что-то двигалось, но ослепленные солнцем глаза не могли ничего различить. Наконец на свет вышла небольшая группа: полуголый негр вел осла, на котором сбоку, ближе к крупу, располагалась массивная фигура в белом одеянии.

– Пойдем навстречу консулу Его Британского Величества? – спросил Таплинг. – Нет. Пусть сам к нам идет.

Негр остановил осла, всадник спешился и вразвалку подошел к ним. Это был высокий грузный человек в длинном одеянии. Землистого цвета лицо украшали жидкие усики и бородка, большую голову венчал белый тюрбан.

– К вашим услугам, господин Дюра, – сказал Таплинг.

– Позвольте представить вам мистера Горацио Хорнблауэра, и. о. лейтенанта с фрегата «Неустанный».

Господин Дюра кивнул. Его лоб покрывала испарина.

– Деньги привезли? – спросил он утробным голосом. Прошло несколько минут, пока Хорнблауэр привык к его французскому и начал понимать.

– Семь тысяч золотых гиней, – отвечал Таплинг на сносном французском языке,

– Хорошо, – произнес Дюре с явным облегчением. – Они в шлюпке?

– В шлюпке, – ответил Таплинг, – там они пока и останутся. Помните условия? Четыре сотни упитанных бычков, пять тысяч фанег ячменя. Когда я увижу, что все это погружено на лихтеры, а лихтеры подошли к судам в заливе, я вручу вам деньги. Когда припасы будут готовы?

– Скоро.

– Так я и знал. Когда?

– Скоро… очень скоро.

Таплинг состроил недовольную мину.

– Тогда мы возвращаемся на корабль. Завтра, может быть послезавтра, мы вернемся с золотом.

На потном лице Дюра проступил испуг.

– Нет, нет, не делайте этого, – сказал он поспешно. – Вы не знаете Его Высочество бея. Нрав его переменчив. Если он будет знать, что золото здесь, он велит пригнать скот. Увезите золото, и он не шевельнет пальцем. И.. и… он разгневается на меня.

– Ira prinsipis mors est, – произнес Таплинг, и, видя непонимающее лицо Дюра, снизошел до перевода. – Гнев князя означает смерть. Так ведь?