Присяга Российской империи - Александр Прозоров

— Ну что вы, уважаемый, — удивился такой странной интерпретации чеченец. — Добытый мною огонь имеет вполне земное происхождение.

— Вот как? — муфтий опять начал перебирать четки. — Может быть, ты смог добыть несколько армейских огнеметов и надеешься пострелять из них по прохожим на улицах? Огнемет тоже можно назвать огнем небесным, и он тоже способен испепелять тела и души язычников. Но стоит ли он нескольких новых мечетей, которые можно построить на пожертвования правоверных мусульман?

— Стоит, уважаемый Саддам-Юсуф, стоит, — кивнул Нахчи. — Добытый мною рукотворный огонь испепелит не единицы неверных. Он покарает миллионы.

— Ты говоришь страшные вещи, Идрис, — нахмурился мулла. — Очень страшные. И если это тот огонь, о котором я думаю, то не лучше ли зажечь его здесь, в логове шайтана, среди его возлюбленных детей? Москва далеко, но если огонь полыхнет над Астраханскими землями, то многие и многие из правоверных покинут этот мир, а тысячи и тысячи не смогут больше ступить на землю своих предков, поскольку она сама станет смертью. Я не хочу превращать в светящуюся пустыню степи, среди которых я рос, в которых я родился.

— В пустыню превратится только Москва, уважаемый Саддам-Юсуф, — плотоядно улыбнулся чеченец. — Миллионы неверных превратятся в дым, а древние поволжские земли навсегда станут свободными. Вы сможете резать русских, как сорную траву, и ни одна крыса не посмеет поднять голос в их защиту. Что касается логова шайтана… Что же, уважаемый Саддам-Юсуф, настанет и его очередь. Зеленому знамени пророка предрешено взметнуться над всей планетой, и я могу приблизить этот великий час сразу на много лет.

— Ну что же, если речь идет о язычниках… — во время короткой паузы стало слышно, как костяшки чет негромко стукают друг о друга. — По доллару за нечестивую душу… Это не очень дорого, мой дорогой Идрис. Но если жертв окажется меньше миллиона, тебе придется вернуть наши деньги.

— Я предполагаю, Аллах располагает, досточтимый Саддам-Юсуф, — очень вежливо поклонился чеченец. — Но неверные любят скрывать своих мертвых. И они далеко не всех смогут найти. Пусть будет полмиллиона, или я верну незаслуженно взятые деньги.

— Я соглашусь с тобой Идрис… — шейх вскинул четки, привлекая внимание. — Но предупрежу об одном. Если огонь спустится на Астрахань, если он заденет приволжские или прикамские земли… Ты станешь смертным врагом всех правоверных, которые хоть немного прислушиваются к моим словам. И для тебя не будет покоя ни в жизни, ни в смерти.

— Да будет так, досточтимый Абдо Саддам-Юсуф, — согласился Нахчи. — Но когда я смогу получить деньги на свою священную борьбу? Я как-то не заметил при вас чемоданов.

— Ты считаешь своих соотечественников полными дикарями, — усмехнулся муфтий, сунул левую руку в правый рукав и вытащил на свет небольшую пластиковую карточку. — Вот они. Ты можешь получить их наличными или перевести на счет. Достаточно знать код.

— Не сочтите за недоверие, уважаемый, — склонил голову чеченец, — но мое дело нуждается в срочной поддержке. Не можем ли мы сделать перевод прямо сейчас?

— Я не очень хорошо разбираюсь в правилах использования этого изобретения, — пожал плечами гость, — но мне кажется, что без банка, или хотя бы банкомата нам не обойтись.

— Вряд ли в банкомате есть необходимая сумма, — поднялся Ночий, — но зато там можно узнать, правильно ли вы запомнили код.

— Ох, Идрис, Идрис, — укоризненно покачал головой шейх. — Не доверяешь старику. Думаешь, обманываю… Нехорошо. Хочешь проверить, так и скажи. Хитрить зачем?

— Банкомат есть в супермаркете, в трех кварталах отсюда. Съездим?

— Конечно, — шейх положил четки в карман. — Мне все равно нужно купить зубную щетку и пару свежих носков. Пожалуй, Илью нужно взять с собой. Зря я, что ли, деньги ему плачу?

В «Бентли» они сели вчетвером. За руль — один из молодых ребят Идриса Нохчия, у которого бородка еще только начала пробиваться на подбородке, на переднее сиденье — Илья. Чеченец и сложивший руки на животе старик — сзади. Ралусин думал услышать хоть что-нибудь интересное, но все молчали. Так же молча они вошли в обширный супермаркет, неотличимый от тех, что стоят в Москве на каждом углу, подошли к банкомату. Илья и молодой боец Идриса развернулись, прикрывая своими спинами хозяев.

— Вставляем сюда, — услышал бывший пограничник, — ждем картинки… Теперь набираем код.

— Сорок четыре, шестьдесят семь, шестьдесят семь, — продиктовал муфтий.

— Код принят. Действие… Получение денег… Двадцатку попросим… А теперь чек… Остаток на счете… Я восхищен вами, уважаемый Саддам-Юсуф, такая точность. Девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот восемьдесят баксов. А я думал, вы говорите про миллион примерно.

— Я никогда не говорю примерно, Идрис, — сухо ответил священнослужитель. — Я говорю то, что есть.

— Не сердитесь, досточтимый Саддам-Юсуф! Давайте поедем домой, вам нужно отдохнуть с дороги.

— Разумеется, Идрис. Но вначале я хочу купить себе кое-что… И, пожалуй, пройтись пешком. Поезжай, Идрис, мы вернемся пешком. Илья, пойдем.

Ралусин кивнул и, не оглядываясь, направился ко входному турникету универмага.

— Она у них действительно есть, — прошептал шейх, когда они попали внутрь и взяли тележки. — Настоящая атомная бомба. Я потребовал, чтобы около Волги не возникло радиоактивного загрязнения, и он не стал спорить. Счел требование нормальным и естественным. Ведь там моя родина. Значит, это действительно атомная бомба и Идрис намерен протащить ее в Россию. О, Аллах, какая мерзость! И они называют это той культурой, которую намерены нести людям?!

— Значит, это действительно так… — Илья отвел муфтия от стеллажа с порнографическими журналами. — В общем, мы надеялись на ошибку, но готовились именно к этому варианту. Хорошо, спасибо вам, уважаемый. Теперь поезжайте в какую-нибудь гостиницу, отдохните. Встретимся в самолете. Я управлюсь сам.

— Нет, я вас одного не оставлю.

— Перестаньте, Саддам-Юсуф, — сморщился Ралусин. — Ну чем вы сможете помочь? Я успел прогуляться по дому, примерно представляю его расположение. Там всего пятеро или четверо бойцов, не считая самого Идриса. Один сидит у двери, двое, судя по голосам, смотрели телевизор на первом этаже. Еще тот, что меня провожал. Ну, и еще кто-то может быть, кого я не заметил. Спал, например, или в магазин отошел. Управлюсь.

— Нет, юноша, я пойду с тобой, — упрямо повторил муфтий. — Если я исчезну, то Идрис заподозрит неладное. Да и не пустит тебя никто в дом одного.

— Ночью прорвусь.

— Нет. Если я пропаду, Идрис все равно заподозрит неладное, будет настороже, приготовит засаду.

— Ерунда, прорвусь.

— Нет, Илья! — повысил голос Саддам-Юсуф и остановился. — Нет, я никуда не уйду! Ты знаешь, что такое джихад, Илья?

— Война за веру, — пожал плечами Ралусин.

— Нет, юноша. Джихад — это борьба за веру, за спасение своей души, это рвение в служении Богу. И ведется она здесь! — муфтий ткнул пальцем себе в грудь. — Мне страшно и хочется убежать, но я все равно останусь. Потому, что служу делу Аллаха, потому, что это поможет спасти миллионы невинных людей. Если я убегу, то стану недостойным звания правоверного и Бог отвернется от меня. Я проиграю джихад. Поэтому я останусь. Все мы предстанем пред лицом Аллаха, рано или поздно. И умереть нужно так, чтобы не стыдиться потом этого часа.

— Упрямый, упертый старик!

— Не спорь со старшими, юноша, — толкнул тележку Абдо Саддам-Юсуф, — и найди мне зубную щетку. Мою таможенник зачем-то истыкал своим грязным, жирным, вонючим пальцем. И белые носки. Я не менял свои уже три дня. Мне стыдно творить намаз в таком виде. Еще немного, и Аллах откажется даже смотреть в мою сторону.

Илья думал, что на молитву мусульмане соберутся на закате — но они расстелили свои коврики в холле перед телевизором в десять вечера. Правда, кланялись не в сторону «одноглазого друга», что выглядело бы весьма комично, а в угол между окном и завешанной ковром стены. В углу, кстати, висела фаянсовая тарелка с каким-то изречением, любовно выписанным арабской вязью — видимо, заменяла икону[34]. Маячить над душой Ралусин не стал. Быстро пересчитал спины — шесть человек вместе с шейхом — и ушел в отведенную ему конурку на третьем этаже. Три метра на два, с раскладушкой и крохотным окошком, она больше напоминала кладовку, в которую хозяева не успели накидать старого хлама — но все равно это было лучше, чем коврик в каменном схроне, на каковом бывшему пограничнику доводилось спать много, много раз. Поэтому Илья заснул практически мгновенно, едва коснулся головой подушки. И проснулся точно так же — без всяких будильников, ровно в два ночи, как и намечал.