Город призраков - Елена Сазанович

— Вы об этом узнали, когда Угрюмый вызвал вас в тюрьму, в день похорон адвоката?

— Да, именно так, — кивнул профессор. — Он сослался на острые боли. Но я чувствовал, что ему надо мне что-то сказать. Я чувствовал, что он что-то видел в тот вечер. Поэтому я приказал охранников оставить нас с «больным» наедине, поскольку вынужден был провести осмотр. При этом даже если больной и подозреваемый, он не нуждался в зрителях. Вот тогда Угрюмый мне все и рассказал. Я как и вы был шокирован, если не сказать больше — я был убит… Белка с виду очень здоровая девочка, в ней очень много жизни. И эта чрезмерное жизнелюбие не позволило мне подозревать о болезни. Но об опухоли знал только доктор Ступаков. Именно он сообщил об этом Угрюмому. И тот взял с него слово молчать. Ступаков сдержал слово. В отличие от меня…

— Не вините себя, — хмуро сказал Вано, — вы правильно сделали, что все рассказали. Возможно, отсюда и следует плясать.

— Я не понимаю, о чем вы, — профессор растерянно захлопал ресницами. — Но, во многом здесь кроются ответы на вопросы, которые возникли у вас. Вы шли по ложному следу. Угрюмый сблизился с адвокатом именно из-за болезни дочери. Но сказал, что болен именно он. Они подолгу беседовали об этом. О смерти, о физических недугах, вызванных болезнями, о шансах на спасение. Поэтому Угрюмый бы не посмел убить человека, страдавшего от рака. Человека, у которого была такая же болезнь, как и у его дочери. Он мне рассказал об этом в нашу последнюю встречу. И тогда он у меня прямо спросил, есть ли шанс на спасение Белки. Попросив ответить честно. Я честно ответил, что есть. Я ему сказал, что стою на грани большого открытия, что вот-вот найду лекарства от этой болезни. И смогу спасти эту девочку. И многих других тоже.

— И после этого Угрюмый взял вину на себя, что спасти вас от тюрьмы, — продолжил я за него.

— Да, но я случайно об этом узнал от вас. Хотя конечно, следовало предположить, что Угрюмый пойдет на это. Ведь именно поэтому он не рассказал всю правду в милиции.

— Он вас подозревает.

— Более того. Он уверен, что это я убил адвоката. Он видел меня в тот вечер. Но он скрыл этот факт из-за Белки. Он знал, что я продолжаю наше общее дело. И когда убедился, что я смогу совсем скоро завершить его, окончательно решил меня спасти.

— У него есть веские основания утверждать, что убили вы?

Профессор вяло кивнул. И рассеянно потянулся за сигаретой. Забыв что он давно бросил курить. Вытянув из пачки одну, тут же бросил ее на стол. И тяжело вздохнул.

— Но я за это на него зла не держу. Я бы на его месте, пожалуй, подумал так же. Слишком уж все очевидно выглядело.

Заманский вновь приблизился к окну. Слегка его приоткрыл и тут же плотно закрыл. Словно чего-то испугавшись. Словно боясь, что слова, которые он должен произнести, поглотит ветер и разнесет по всему городу.

За окном вечерело. На небе стали появляться первые звезды. Мы по-прежнему сидели, не зажигая свет. Не из-за конспирации. Просто казалось, что в темноте легче говорить правду, потому что правда, как правило, легче рождается в темноте…

Тогда был похожий вечер. Зажглись звезды. Дул прохладный южный ветер. В это время года юг обычно компенсирует дневную жару холодными ранними вечерами.

Профессор знал что внизу собралась компания почетных жемчужан. Но он к ним не хотел спускаться. Не потому, что не любил их. Просто эти люди казались ему чужими. Он неплохо относился к ним, к их высоким моральным принципам. Просто ему казалось, что люди не совершающие ошибок, гораздо реже способны понять других, на них непохожих.

Профессор, дождавшись, когда все соберутся внизу. Когда отужинают и наконец-то устанут интересоваться, почему он не спустился к ужину. Постарался незаметно выскользнуть через черный ход во двор гостиницы. И оттуда прямиком направился на кладбище. Он это проделывал каждый вечер с тех пор как поселился в Жемчужном.

Этот вечер был подобен тысячам других вечеров в этом городе. Профессор так же думал об этой страшной болезни, причины которой так и оставались неясными. Болезни, которую никто никогда еще не смог излечить. Он думал о Угрюмом, который долгое время провел в тюрьме и, возможно, поэтому заболел. Он думал об адвокате. И еще о многих людях, которые ушли безвременно, но которых можно было бы спасти. Если знать одну формулу. Формулу жизни.

Он, как и Угрюмый, всегда мечтал чтобы эта формула была найдена. И еще Вера… Которую он так любил. И всегда посещал ее могилу. Она умерла от болезни сердца. Но кто до сих пор может ответить, что такое болезнь сердца? И не связана ли она с раком. И это — не одно ли и то же? И не есть ли в мире только одна болезнь, которой дают разные названия и по-разному лечат? И насморк, и грипп, и гипертония, и гастрит, и рак… Не одна ли это болезнь? И не ее ли одну придумал Бог, чтобы мы со всем этим разобрались и привели под общий знаменатель. Если это так, то отчего она появляется?..

Об этом думал профессор Заманский, идя на кладбище. Такие же мысли приходили ему в голову и на обратной дороге.

Но он никогда не смог бы предположить, что в его комнате, где так уже все стало привычным, где повсюду царят его формулы и где он как всегда надеялся проработать до утра, его ждет нечто страшное. Оно всегда приходит, когда мы его не ждем.

В его номере лежал убитый адвокат. Профессор бросился к нему, но понял что того ничто уже не сможет спасти. Шею адвоката перетягивал какой-то шнурок или лента. Адвокат был мертв. Единственной мыслью Заманского была мысль о спасении, хотя он все уже понял. Он бросился звонить: не все ли равно куда, в скорую, милицию?.. Он плохо помнит. В конце концов он оставил телефонную трубку в покое. И стал лихорадочно соображать. Больные, бредовые мысли. И единственная отчетливая — мысль о наказании, о том, что все посчитают его причастным к преступлению, а, возможно, и самим убийцей.

А он очень хотел завершить свою работу. Конечно, это его не оправдывает. Но он очень этого хотел. Это была единственная мысль. Это была единственная ошибка. Это было молниеносное решение под воздействием сильнейшего стресса. Он, даже не оглядываясь по сторонам и не думая, что его могут заметить, вытащил труп через черный ход и оттащил к ближайшим деревьям. Он вновь посмотрел на шнурок, опоясавший шею задушенного, но не в состоянии что-либо соображать, бросился назад в гостиницу.

Вот тогда его, убегающего, заметил Угрюмый. И — лежащего на земле адвоката. Он бросился к нему и, приблизившись, увидел, что тот мертв. Он понял, что его убил Заманский. Но вспомнив о своей дочери, которой никто не может помочь кроме профессора. Он стащил с шеи убитого шнурок, который, по его разумению, наверняка принадлежал Заманскому, и забросил его подальше в кусты. Неизвестно на что рассчитывал Угрюмый. В любом случае надежда на спасение дочери была в руках одного Заманского.

А потом раздал душераздирающий крик Ли-Ли. И Заманский испугался. И не сразу выбежал на улицу, сославшись впоследствии на действие снотворного (которое он никогда не принимал). Позднее Заманский все-таки оказался среди людей, окруживших труп. К этому времени он уже осознал, что адвокат был задушен шнурком одного из его ботинка. Он видел, что арестовали Угрюмого. И понял, что вновь подставляет Угрюмого. Который в свою очередь вновь пытается его спасти…

В результате дурацкого поведения они оба оказываются в тупике. И оба — под подозрением. Сначала — Угрюмый. Затем — Заманский…

— Все остальное вы знаете, — устало произнес профессор, вглядываясь в ночную даль. Над которой так не кстати, жизнеутверждающим ярким фейерверком рассыпались звезды. — Возможно, вы мне не поверите, я не обижусь. В любом случае я хотел взять вину на себя… В любом случае мне терять нечего…

— Я вам верю, — тихо сказал Вано. — И вам есть, что терять… Это ваша дочь… Впрочем, и Угрюмому есть что терять. Потому что это и его дочь тоже…

— Она счастливая девочка, — вставил я глупую фразу, скорее чтобы перебить усиливающуюся гнетущую атмосферу. — У нее два отца. И обоих она очень любит…

Дверь с шумом распахнулась. С шумом ворвался вечерний ветер. С шумом наполнил комнату свежий вечерний воздух, перемешанный с запахом вечерних фиалок. С шумом в дом ворвалась Белка.

Она нас не заметила, нет она знала, что мы существуем. Но для нее мы не существовали. Она бросилась к профессору и со всей силы обняла его за шею. Словно пытаясь защитить. И наконец повернула голову к нам.

— Вы пытаетесь его арестовать, — закричала она. — Он ни в чем не виновен. Если бы я только знала… Я бы никогда не просила вас об этом… Вы!.. Это вы подставили моего отца!..

— Завидую девушке, у которой два отца, — не выдержал я. — Не каждая может этим похвастаться. И не каждая сможет с этим смириться. Ты, наверное, очень хорошая девушка. И несмотря на колледж, который ты закончила с отличием, смею предположить, что все-таки ты полная…