Останки Фоландии в мирах человека-обычного (СИ) - Элеонор Бирке

Кристиан отшатнулся и разомкнул руки возлюбленной. Он обошел ее, стоящую с опущенными руками, пялящуюся в пол. Он погладил ее по волосам и обнял. Правда о его «любви» билась в голове, и он не хотел верить ей. Он закрыл глаза и стал напевать в ухо Магдалены песню. Женщина послушно окуналась в сон. Мечтой Хванч поднял Магдалену в воздух и опустил на кровать на верхнем ярусе своей гостиной.

Он отвернулся и в ярости схватился за голову. Мечты Хванча в хаосе метались по дому. Стол подняло в воздух и разорвало на две части. Одна из них разбила стекло в подвесном шкафчике кухонного гарнитура, другая — вонзилась в мякоть дивана. Невидимая мысль схватила стул и швырнула его в картину красного пейзажа. Ошметки дерева салютом разлетелись по комнате, а в картине появилась опаленная дыра. Магдалена не проснулась. Хванч укутал ее крепким сном. Сквозь зубы он выжал два слова:

— Дурацкая мечта! — и переместился.

Незнакомое место, серое, а значит Изнаночное. Хванчу предстал район с преимущественно трехэтажными зданиями, старыми, своеобразными, однотипными. Здесь не жили мечтатели, но Хванч переместился именно сюда, ведь хотел побыть один.

Он долго гулял, злился, но уже обуял свои мечты. Он размышлял о своих отношениях с Магдаленой. Ему все четче представлялось, что он утерял бдительность и сам жил в последнее время в некой придуманной им сказке. В какой-то момент его мысли переметнулись к Элфи. К этому моменту он уже почти успокоился. Он улыбался, вспоминая обряд месус-феи, или, проще говоря обряд, сделавший его мечтательным крестным для малютки-незабудки. Хванч вдруг понял разницу между любовью к крестнице и к ее матери. Элфи он любил, по-настоящему любил. И от любви ему не делалось ни больно, ни грустно. Он просто любил малышку-мечтательницу, и это была искренняя любовь, не отягощенная сожалением и болью. Любовью отца к ребенку, без тягот родительских сожалений об ошибках или упущенной черте характера, не выдрессированном почтении или порядке, прилежности. Такова безусловная отцовская любовь, и как же она прекрасна!

Возможно Кристиан в очередной раз, нечаянно, силой своей мечты повернул жизнь Магдалены на свой, выгодный ему самому лад.

Он свел ее с ума?..

Его мечты разрушают всех! Он слишком силен, но и слишком неловок в своих мечтаниях. За что ему достался этот дар? Чтобы мучить и калечить любимых, родных людей?..

«Надо поговорить с Мэри, — решил он. — То есть с Виолой… Надо рассказать ей о Магдалене.»

Однако Виоле сейчас не до того. Раскол Воллдрима…

Ей необходимо выяснить, что происходит с миром Земли, и кто во всем этом виновен. Вот ее главная проблема! Хванч когда-то дал самому себе поручение заняться всем этим, но Магдалена и эти чувства… Он махнул рукой на все, даже важное и первостепенное, продолжая жить иллюзией счастья.

Но вдруг безумие Магдалены связано с этим самым расколом? Возможно раскол идет на многих уровнях, возможно он затронул не только природу Земли, но и всех жителей планеты…

Еще человек в тумане… Кирк и Элфи… А вдруг они и вправду видели там кого-то?..

Надо все-таки идти к Виоле! Рассказать ей обо всем сразу…

Хванч выбрал диск для перемещений. Не такой, что был у Элфи или Кирка. Этот диск перемещал туда, куда Хванч хотел попасть. Хванч переместился, но не кабинет Виолы Крубстерс — окраина Изнаночного мира предстала перед ним. В десятке метров колыхался туман, а рядом лежал позабытый кем-то велосипед.

«Даже если Виола с Рэмоном найдут причину раскола, разве это вернет прежний уклад? Разве возможна былая жизнь?..» — думал он.

Песок серого мира, бревенчатое здание, на крыше пегас — Кристиан стоял и изучал местность. Он думал об Элфи, о Магдалене и уже не спешил к Виоле. Он часто так делал: отдавался обстоятельствам. Раз диск переместил его сюда, что ж пусть будет так…

Виола умна и знает много больше Кристиана. Она справится сама, не так уж много значит он, не так уж много он и знает. Существуют же вещи, которые невозможно разгадать. Возможно изменение Воллдрима останется загадкой навсегда. Стоит думать не о том, как вернуть все назад, но что делать в уже сложившейся ситуации.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Барак с округлыми окнами в облупленных кирпичных откосах на другой стороне дороги от Хванча и флаг — плотная ткань без каких-либо опознавательных знаков. Хванч смотрел на него. «Словно казарма», — подумал Кристиан и вспомнил слова Мэри: «Мы не воины и не учились сражаться. Как нам вернуть свой дом, не навредив другим и не навредив самим себе?»

Действительно, все известные Хванчу мечтатели были столь беспечны. Почему нет ни одного воина в рядах мечтателей? Они самые настоящие блаженные, они не способны защитить себя! И что им теперь делать? Всю оставшуюся жизнь прятаться? По правде, он знал, что в кругах изнаночных мечтателей прорабатывались варианты изгнания оккупантов, всякие фокусы и другие действа, глобальные и чуть менее эффектные. Верил ли он в их воплощение? Скорее нет. Хотя выкрасть парочку орейфусов; парочку человек, если понадобится; одурачить самоуверенных вояк, — все это возможно… В любом случае без существенной надобности даже этим мечтатели не станут заниматься.

В голову опять просилась Магдалена, и Хванч позволил ей заполнить собой мысли. Кристиан присел на песок и закрыл глаза; прилег и сложил руки за голову. Виола… Мэри… Потом… Это не важно… Все не важно… Ведь он и Магдалена любят друг друга…

Так?..

Нет, не так!..

Не совсем так…

Уже несколько недель он каждый день виделся с Магдаленой. Они много говорили, они были так близки. Нет, дело не в поцелуях или объятиях, которые ни один из них не контролировал… Они не смогли бы удержаться, они не слишком-то пытались… Стоило обнять любимую и он терял остальной мир из виду. Дни пролетали, он был счастлив. Жил одной только любимой женщиной.

Хванч открыл глаза. В голове творилась сумятица. Он не знал, что делать, куда направиться. Что важней сейчас?

Он стоял перед белой пеленой тумана, но не осознавал этого. Его мысли неслись дальше.

Перед отбытием в Зеландер к нему приходил Генри Смолг. Он смотрел на Кристиана и молчал. В тот момент Кристиан Хванч мысленно молил Генри, чтобы тот не уходил в Зеландер, но сам остался с семьей. У них все могло наладиться. Три человека страдали. Хванч не только разделил боль безответной любви с супругами Смолг, но сделал эту боль большой и неподъемной для каждого из троих. Пока он не был мечтателем, пока он не узнал о чувствах Магдалены, она чудесным образом была счастлива в браке… и Генри был счастлив.

— Я поеду… Вместо тебя. Просто отошлите меня. А ты… Ты останься… — сказал тогда Кристиан.

Генри подошел к Хванчу и остановился. Он сжал кулак, и его мечта ударила сразу во все стороны. Дом затрясло, а Хванча немного откинуло назад. Он ощутил разочарование. Жаль, что удар не ранил его сильней.

Генри посмотрел на Хванча. Он был зол, старался удержаться…

— Вы должны все решить, пока меня не будет. Разберитесь между собой!

— Что решить?

— Все! — Вторая мечта летела в лицо Хванча, но вдруг Генри исчез, забрав ее с собой.

Кристиан смотрел в туман, и все становилось проще и понятней. Все открывалось, делалось очевидным. Он видел мир и положение вещей беспристрастно. Любовь не может быть мучительной или разрушительной. Это не любовь! Это страх, что она никогда не случится. Страх, что она была, но ее не заметили. Страх… Один только страх и больше ничего…

«Нет, Магдалена! Там, где я, тебе не быть. Больше ты за мной не последуешь… Нет, не сможешь…» — решил он.

Туман уже лоснился по его лицу, и Кристиан произнес:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я не боюсь… Совсем не боюсь… — и он шагнул в облако тумана.

***

Неизвестность, пустота, под ногами нет опоры — Хванч парил. Он не сразу понял, но тревога, тяготившая его всего секунду назад, пропала. Все иные чувства Кристиана вытесняло умиротворение. Он смирялся со своим бессилием и не пытался двигаться. Он подвис в белом пространстве, не понимая спит ли он, а может быть он умер? Тягость от сердечных мук показалась Хванчу детской забавой. Он будто выдумал себе страдания и, как дитя, игрался в них. Зачем он мучил себя, мучил Магдалену и Генри?..