Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней - Этьен Годар

Они положили шляпы на вешалку, стоявшую в углу, и туда же повесили свои пальто. Либерман поднял руки, и насупившийся Фасслер тщательно обыскал его… Он прощупал карманы висящего на вешалке пальто Либермана и попросил его открыть свой портфель. Либерман вздохнул, но расстегнул замки и открыл его; продемонстрировав бумаги и книгу Фарраго, он снова защелкнул клапан.

Подойдя к окнам, он все понял — из незарешеченного открывался вид на простиравшийся далеко внизу двор, обнесенный высокой стеной, а под окном, забранным решеткой, тянулась черная поверхность крыши; затем он сел за стол спиной к свободному окну, но немедленно поднялся, хотя отнюдь не должен был вставать при появлении Фриды Малони.

Фасслер чуть приоткрыл окно с решетками и, впустив в комнату струю свежего воздуха, остался стоять рядом с ним, откинув портьеру.

Либерман сидел за столом, сложив перед собой руки и изучал графин с водой и стопку бумажных стаканчиков рядом.

Он знал все данные о Фриде Малони и о ходе ее поисков немецкими и американскими властями в 1967 году. Ее послужной список хранился в досье Центра, дополненный рассказами и письменными показаниями нескольких дюжин выживших узниц Равенсбрюка (среди которых были и трое будущих свидетелей); о ее местонахождении ему сообщили двое выживших в концлагере сестер, которые увидели свою бывшую надзирательницу на ипподроме в Нью-Йорке и проследили ее до дома. Сам он никогда не встречался с этой женщиной. Он даже не мог себе представить, что когда-нибудь ему доведется сидеть с ней за одним столом. Кроме всего прочего, его средняя сестра Ида погибла в Равенсбрюке; вполне возможно, что и Фрида Малони приложила руки к ее гибели.

Он постарался забыть Иду и все прочее, кроме агентства «Раш-Гаддис» и шестерых мальчиков, похожих друг на друга. Явилась всего лишь бывшая регистраторша агентства «Раш-Гаддис», сказал он себе. Мы сядем рядком и поговорим ладком и, может, мне удастся понять, что же там, черт побери, произошло.

Фасслер отвернулся от окна и нахмурившись, посмотрел на часы.

Открылась дверь и в светло-синей униформе, засунув руки в карманы, вошла Фрида Малони.

— Доброе утро, — двинувшись ей навстречу, сказал Фасслер. — Как поживаете?

— Спасибо, отлично — одарив улыбкой и Либермана, надзирательница скрылась за закрывшейся дверью.

Положив руки Фриде Малони на плечо, Фасслер расцеловал ее в обе щеки и отвел в угол, что-то объясняя ей. Ее было почти не видно из-за его спины.

Откашлявшись, Либерман сел, придвинув стул поближе к столу.

Перед его глазами предстало то, что он не раз видел на фотографиях: совершенно обыкновенная женщина средних лет. Седеющие волосы, разделенные пробором, обрамляли лицо, несколько завиваясь на концах. Белесая кожа с сероватым нездоровым оттенком, широкая челюсть, вялый рот. В глазах, несмотря на усталость, чувствовалась решительность. В тюремной одежде Фрида Малони напоминала, скорее, уборщицу или дежурную официантку. Может, когда-нибудь, подумал он, мне и доведется встретить монстра, который и выглядеть будет как монстр.

Положив руки на толстую деревянную поверхность стола, он сделал усилие, чтобы прислушиваться к словам Фасслера.

Они расселись за столом.

Он смотрел, на Фриду Малони, а она, пока Фасслер отодвигал стул напротив, тоже рассматривала его, оценивающе сузив водянисто-голубые глаза и сжав в нитку тонкие губы. Она кивнула, садясь.

Он кивнул ей в ответ.

Одарив Фасслера мимолетной благодарной улыбкой, она, поставив локти на подлокотники кресла, стала барабанить подушечками пальцев по столу, сначала одной руки, а потом другой, очень быстро и суетливо, после чего положила ладони на стол и застыла, уставясь на них.

Либерман тоже не сводил с них глаз.

— Итак, сейчас, — Фасслер, сидящий справа от Либермана, изучал циферблат часов, — двадцать пять минут двенадцатого. — Он посмотрел на Либермана.

Либерман смотрел на Фриду Малони.

Она тоже уставилась на него. Ее выщипанные брови приподнялись

Он почувствовал, что не в силах вымолвить ни слова. В горле у него стоял комок, мешая перевести дыхание — он думал только об Иде. Гулко колотилось сердце.

Фрида Малони облизнула нижнюю губу, посмотрела на Фасслера, опять перевела взгляд на Либермана и сказала:

— Мне нечего сказать об этих делах с малышами. Я сделала счастливыми массу людей. И мне нечего стыдиться. — Она говорила с мягким южно-германским акцентом, который был куда приятнее, чем лающее дюссельдорфское произношение Фасслера. — И что бы там ни считало Объединение Друзей, — презрительно сказала она; — у меня больше нет друзей. В противном случае, я бы тут не сидела, не так ли? Меня бы перебросили в другую Америку, — ее глаза расширились, — где я бы вела очень хорошую жизнь. — Она щелкнула у головы пальцами поднятой руки и движением торса спародировала типичные латиноамериканские ритмы.

— Я думаю, что лучше всего, — сказал ей Фасслер, — для вас было бы рассказать все, что вы рассказывали мне. — Он посмотрел на Либермана. — А потом вы сможете задавать любые вопросы. Если позволит время. Вы согласны?

К нему вернулась способность дышать.

— Да, — сказал Либерман. — Надеюсь, что время позволит задать несколько вопросов.

— Вы еще не начали отсчитывать минуты? — спросила у Фасслера Фрида Малони.

— Конечно, начал, — ответил тот. — Соглашение есть соглашение. — И повернувшись к Либерману. — Не беспокойтесь, времени хватит. — Поглядев на Фриду Малони, он кивнул.

Глядя на Либермана, она положила перед собой руки на стол.

— Человек из Объединения связался со мной, — сказала она, — весной 1960 года. Мой дядя, живущий в Аргентине, рассказал им обо мне. Сейчас он уже скончался. Они хотели от меня, чтобы я устроилась на работу в агентство по адаптации детей. У Алоиза — то есть у этого человека — был список трех или четырех из них. Годилось любое — лишь бы у меня была возможность доступа к досье. Я знала его лишь по имени Алоиз, фамилии он мне не называл. Лет семидесяти с небольшим, с совершенно седыми волосами, тип старого солдата, прямая выправка.

Она вопросительно уставилась на Либермана. Он никак не отреагировал и она, откинувшись на спинку кресла, снова уставилась на кончики пальцев.

— Я обошла все адреса, — сказала она. — Вакансий не оказалось нигде. Но по окончании лета мне позвонили из «Раш-Гаддис» и взяли меня. В регистратуру. — Она задумчиво улыбнулась. — Мой муж решил, что я рехнулась, соглашаясь на работу в Манхэттене. Я рабо- | тала в колледже всего в одиннадцати кварталах от дома. Я объяснила ему, что в «Раш-Гаддисе» мне обещали, что через год или около того я смогу…

— Только самое существенное, хорошо? — сказал Фасслер.

Нахмурившись, Фрида Малони кивнула.

— Значит, я оказалась в «Раш-Гаддис» — она подняла глаза на Либермана. — Мне предстояло просматривать почту и досье, разыскивая запросы от семей, в которых муж был бы рожден между 1908 и 1912 годами, а жена между 1931-м и 1935-м годами. Муж должен был бы работать на гражданской службе, оба они обязаны были быть белыми, христианами и нордического происхождения. Это мне объяснил Алоиз. Как только я находила такую пару, что случалось раз-два в месяц, я тут же снимала на ксероксе все документы и всю переписку с «Раш-Гаддис». Со всех бумаг я делала две копии, одну для Алоиза, а другую для себя. Подборку, предназначенную для него, я отправляла в почтовый ящик, адрес которого и номер он мне сообщил.

— Где? — спросил Либерман.

— Здесь же, в Манхэттене. В вест-Сайде, у планетария. И все время, что я работала в агентстве, я этим и занималась — искала подходящие обращения, копировала их и отправляла по почте. Примерно через год ситу-, ация усложнилась, потому что я просмотрела весь набор досье и оставалось рассчитывать лишь на появление новых запросов. Изменились даже требования к мужчине, который был обязан быть гражданским служащим; пусть даже его работа лишь бы походила на таковую — уже годилось. Порой случалось, что мне попадались люди, работающие в больших организациях, обладающие немалой властью; например, заведующий отделом жалоб страховой компании. Так что мне пришлось снова перерывать все досье. К тому времени за три года я уже отправила сорок или сорок пять запросов в агентство. То есть их копий.

Потянувшись, она взяла со стола один из бумажных стаканчиков и стала крутить его в руках.

— И вот что происходило между… м-м-м, Рождеством 1960 года и концом лета 1963 года, когда все кончилось, и я ушла. Мне звонили Алоиз или другой человек по имени Вилли. Обычно связывался со мной Вилли. Он говорил: «Поинтересуйся… не хотят ли “Смиты” в Калифорнии получить одного в марте». Или в каком-то другом месяце, обычно пару месяцев спустя. — «Осведомись и у “Браунов” в Нью-Джерси». Случалось, он давал мне и по три фамилии. — Посмотрев на Либермана, она объяснила: — Людей, запросы которых я и высылала по почте.