Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России - Кристин Воробец

женщину, да еще больную! Стыдно, стыдно, господа! Так делают не врачи, а разве… палачи. Жалуйтесь на меня за мое слово, кому вам угодно, да старайтесь, чтобы другой раз вам этого слова не сказали. Пусть бог вас простит и за нее не заплатит тем же вашим дочерям или женам[444].

Здесь Лесков решительно отвергает авторитетное мнение современной ему медицины, рассматривающей женские половые органы как на источник психических заболеваний[445]. Его обвинение в адрес медицины завершает резкую критику крепостного права и опасностей, которые представляет для России так называемое прогрессивное мышление, лишенное этических представлений.

Критически относясь к гинекологическому объяснению психических расстройств у женщин, Лесков не отставал от профессиональных врачей, считавших, что причиной психического стресса русских крестьянок являются среда и эмоциональные потрясения. В этом он был согласен с Писемским и так же, как он, обличал плачевные условия жизни крестьянок, доводившие некоторых из них до крайних состояний. Возможно, на Лескова повлияла статья Клементовского о кликушах, опубликованная в 1860 году в «Московской медицинской газете», а вскоре вышедшая отдельной публикацией. Клементовский в этой статье объясняет явление кликушества физическими и психическими обстоятельствами, с которыми сталкиваются крестьянки, включая плохое питание, недостаточный сон, тяжелую работу, стесненные и антисанитарные условия жизни, многочисленные беременности и низкий уровень медицинской помощи. Поскольку все крестьянки разделяли эти проблемы, но не все из них становились кликушами, Клементовский подчеркивал дополнительное бремя психического стресса, возникавшее в результате депрессивных факторов, утраты спокойствия и надежд, семейных неурядиц, безответной любви и других сердечных невзгод[446].

Более глубокое знакомство представителей русской интеллигенции с бедностью деревенской жизни способствовало развитию у них сочувствия к женщинам из низших сословий, что было необычно для европейского контекста. Такие наблюдатели настаивали на том, что страдания русских крестьянок были подлинными и заслуживали внимания. Страдающая крепостная символизировала эксплуатируемое русское крестьянство. Упоминания изнасилований в повестях Писемского и Лескова о кликушах добавляли сексуальное измерение этой теме, возлагая вину за недопустимое сексуальное поведение на мужей, алчных управляющих, помещиков и врачей – всех, кто стремился проявить власть над женщинами.

Этнографическая и историческая оценка

Тревожные художественные произведения о кликушестве Писемского и Лескова, написанные в эпоху крепостного права, вскоре были дополнены увлекательным историческим и этнографическим анализом этого явления, опубликованным в 1868 году во влиятельном либеральном журнале «Вестник Европы»[447]. Автором этого отчета был Иван Гаврилович Прыжов (1827–1885), более известный своей революционной историей русских кабаков и развлечений. Сын вольноотпущенного, ранее принадлежавшего семье Столыпиных[448], он, как и его современники Лесков и Писемский, сочувствовал крестьянам и чувствовал себя обязанным изучать их жизнь, чтобы улучшить их положение. В то время как Писемский и Лесков отвергали нигилизм, популярный среди российских радикалов середины XIX века, Прыжов двигался в противоположном направлении. В конце 1860‐х годов он вступил в революционную ячейку небезызвестного Сергея Нечаева, который в 1869 году организовал убийство своего товарища по революции студента Ивана Ивановича Иванова[449]. Прыжов был арестован как соучастник убийства[450].

Согласно воспоминаниям Прыжова, он собрал богатые материалы в деревнях и уездных городах Московской, Тверской и Владимирской губерний и Малороссии[451]: о священниках и монахах, крепостном праве, средневековых народных поверьях, материальной культуре, женщинах, нищенстве, сектах, еретиках, старообрядчестве. Часть этих документов он уничтожил накануне ареста. Отвергая церковь, Прыжов так характеризовал монастыри: «Тут было жесточайшее пьянство, богохульство, явная торговля невинностями, фанатические рыкания, песни, молитвы, истерики, чтение писаний и колдовские заклинания»[452]. Если учесть интерес Прыжова к народной религии и обстоятельствам жизни русских женщин на протяжении всей истории России, неудивительно, что его внимание привлекли кликуши. В участившихся случаях кликушества среди крестьянок Прыжов винил отношение к женщинам Православной церкви, закрепощение времен Петра I и пореформенные законодательные ограничения в отношении крестьян.

Интересуясь истоками кликушества, Прыжов искал как внешние, так и внутренние его корни. В начале своей статьи 1868 года Прыжов пишет, что кликуши существовали во всех обществах и во все времена; следовательно, они не были уникальным явлением российского общества. Однако лишь сравнительно недавно это явление, по мнению Прыжова, было правильно идентифицировано как патологическое, вызванное негативными условиями жизни женщин. Обобщая понятия одержимости и колдовства, Прыжов начинает свой исторический рассказ с краткого обсуждения одержимости в древнегреческом и римском обществах, которые, по его мнению, впоследствии испытали негативное влияние восточных представлений: «Мрачные суеверия Востока переходили в Европу через Африку, Рим и Византию, и так, мало-помалу слагался чудовищный период средневекового колдовства». Возложив вину за появление колдовства на внешние силы, Прыжов далее прослеживает исторические корни кликушества в глубь истории России вплоть до рукописей XI века (где упоминания бесноватых, по мнению Прыжова, «кажутся переводом из какой-нибудь восточной книги»)[453]. Следующее упоминание бесоодержимости Прыжов находит в русской легенде XV века о женщине по имени Матрена. В Матрену вселился легион бесов за то, что она, не побоявшись Бога, вошла в церковь «в нечистом виде» – «плотною похотию со своим мужем смесися» и не пройдя ритуального очищения через омовение[454]. Однако первые настоящие кликуши, то есть женщины, выкрикивающие имена ведьм или колдунов, насадивших в них демонов, утверждает Прыжов, не появлялись до формирования в Московской Руси XVII века целой системы колдовства. Как и многие его соратники-радикалы, Прыжов был сторонником освобождения женщин. Соответственно, он характеризует XVII век как низшую точку социальной жизни крестьянства, особенно для женщин-крестьянок, из‐за широкого распространения веры в ведьм и нелестного изображения женщин церковниками в качестве «злых жен». Прыжов отмечает, что и образ «хорошей жены» не шел на пользу женщинам, поскольку они остаются юридически незащищенными. Находясь в полной зависимости от прихотей мужа, женщина, по словам Прыжова, была обязана сохранять смирение и молчание, а также терпеть побои мужа[455].

Прослеживая историческую эволюцию кликушества, Прыжов приводит судебные дела и описания кликуш в документах XVII и XVIII веков. Он связывает случаи бесоодержимости в эти два столетия с церковным расколом середины XVII века и государственным притеснением старообрядчества. Раскол произошел, когда иерархи православной церкви провели реформы в ритуалах, которые были отвергнуты как еретические священниками и их последователями, назвавшими себя староверами. Подчеркивая революционные изменения, произведенные Петром I (1672–1725), Прыжов противопоставляет диаметрально противоположную позицию в отношении одержимых бесами со стороны сестры Петра, Софьи, которая была регентшей с 1682 по 1689 год. Хотя Софья принимала западноевропейские идеи и культуру, она стояла,