Двенадцать несогласных - Валерий Панюшкин

А напротив Немцова будет сидеть Владимир Рыжков, бывший депутат Госдумы. Рыжков, который в 2004 году в «Комитете 2008» говорил, что не надо объединять существующие демократические партии, а надо создать новую партию. И он верил, что партию эту обязательно зарегистрируют, потому что надо же Кремлю иметь системную оппозицию, чтобы прилично выглядеть в глазах западных партнеров. Каспаров говорил тогда Рыжкову, что партию не зарегистрируют, что Кремлю наплевать на то, как он выглядит в глазах западных партнеров, пока нефть стоит сто долларов за баррель и пока Европа зависит от российского газа. И партию не зарегистрировали. И Рыжков будет сидеть за столом у Каспарова вовсе не как системная оппозиция, а как подпольщик.

И рядом с ним будет сидеть правозащитник Лев Пономарев. Лев Пономарев, который будет чувствовать себя совсем в своей тарелке. Потому что видимость демократии кончилась. Потому что мы вернулись в Советский Союз, к жизни, которую мы знаем. Когда, кем бы ты ни был, ты не можешь никак повлиять на власть или прийти к власти. Когда власть где-то там, за кремлевскими стенами и кордонами ОМОНа, в телевизионном экране, в машинах с мигалками… А ты здесь, в гостиной, на кухне, со своими книжками, с рассказами очевидцев о том, что на самом деле происходит в Чечне и Ингушетии, что на самом деле произошло в Беслане. Ты здесь: встречаешь товарищей из тюрьмы, готовишься к тюрьме… И странным образом – это жизнь, про которую мы знаем, как ее жить.

Каспаров будет рассказывать, смеяться, перекладывая свои листочки, в которые час за часом записывал все, что происходило с ним пятеро суток в тюрьме. И я постепенно пойму, зачем он это рассказывает. Чтобы убедить себя и товарищей: эта новая жизнь, в которой мы больше не парламентарии, не лидеры партий, не политики, не журналисты, а подпольщики – она не так уж страшна, эта жизнь, она может быть забавной, и даже люди, лишающие нас свободы, могут сочувствовать нам. И любая безвыходная ситуация может открыть перед нами новые возможности.

«Любая, кроме смерти», – подумаю я, вспоминая Юрия Червочкина, нацбола, избитого милицией. Молодого человека, который умрет через несколько дней после описываемых событий.

Игровые возможности

В 2005 году, когда Гарри Каспаров впервые сформулировал ключевую фразу манифеста Объединенного гражданского фронта, он первым делом решил поехать по стране и поговорить с народом. «Мы не левые, мы не правые, – говорилось в манифесте. – Мы за демонтаж режима». Каспаров арендовал самолет (тогда еще можно было арендовать самолет, будучи Каспаровым) и, прихватив с собой несколько журналистов, отправился по маршруту Махачкала – Владикавказ – Ставрополь – Ростов. Во всех этих городах были арендованы залы для встреч с публикой. Но как только приезжал Каспаров, что-то случалось в этих залах. То прорвало канализацию, то лопнул водопровод, то произошла накладка и, оказывается, на то же самое время, когда назначена встреча Каспарова с народом, раньше еще был назначен конкурс детского рисунка. Во Владикавказе, когда Каспарову отказали от очередного арендованного им зала и он объявил, что будет встречаться с людьми на площади, конкурс детского рисунка оказался вдруг конкурсом детского рисунка мелками на асфальте. Площадь оцепили милицией, внутрь милиции нагнали детей и заставили детей рисовать, пока Каспаров не уехал.

А в Ростов вообще полететь не получалось. Ростовский аэропорт отказывался принимать самолет Каспарова, мотивируя отказ тем, что на посадочной полосе валяются в беспорядке невесть откуда появившиеся камни. Каспаров и Литвинович сели в машину, добрались до Ростова, приехали к библиотеке, где назначена была встреча со сторонниками, и обнаружили, что в библиотеке, разумеется, потоп, прорвало трубы. Встречу пришлось кое-как провести на библиотечных ступенях. А вечером администрация ростовского аэропорта заявила, что теперь уж точно не пустит на свою посадочную полосу каспаровский самолет, который увез бы чемпиона мира с журналистами в Москву. Каспаров сидел в гостинице и просматривал местную газету. Там в газете значилось, что назавтра в Ростове назначен митинг коммунистов.

– Хорошо, – сказал Каспаров, – если меня не пускают улететь из Ростова, я тогда завтра пойду на митинг коммунистов.

Минут через пятнадцать новость о том, что лидер Объединенного гражданского фронта собирается на коммунистический митинг, появилась на новостных лентах. Еще через полчаса администрация аэропорта разрешила каспаровскому самолету совершить посадку, но на том условии, что Каспаров сразу сядет в арендованный им самолет и сразу улетит. Каспаров очень смеялся. Он радовался этому своему неожиданному ходу, как, бывало, радовался неожиданному ходу за шахматной доской.

В день своего выхода из тюрьмы в своей квартире Каспаров скажет мне, что ситуация не кажется ему безвыходной.

– Во всяком случае, – скажет Каспаров, – игровых возможностей больше. Во всяком случае, сейчас легче, чем когда было пять-ноль в матче с Карповым.

– Да, – стану возражать я, – но там была всего лишь игра, шахматы…

– Ничего себе всего лишь игра! – в голосе Каспарова появятся резкие нотки, свидетельствующие, что он оскорблен. – Для меня это была вся жизнь…

– Но всего лишь игра, – буду я настаивать. – А здесь по-настоящему. По-настоящему бьют по голове дубинкой, по-настоящему сажают в тюрьмы, по-настоящему можно погибнуть…

– Не смей произносить это слово! – мама Каспарова Клара Шагеновна встанет из своего угла, со своего стульчика, подойдет ко мне, строго посмотрит и скажет: – Не смей произносить это слово!

И я замолчу.

Здесь, в придорожном кафе, которое я выдумал, смерти еще нет в рядах несогласных. Нацбол Юрий Червочкин уже избит милиционерами и лежит в реанимации, но мы не знаем еще, что он умрет. Мы не знаем, что на его похоронах, когда Каспаров и Лимонов будут стоять у гроба, а кто-то из товарищей погибшего попытается почти шепотом произнести нацбольский лозунг «Да! Смерть!», невеста Юрия крикнет: «Молчите! Молчите! Не произносите это слово!» Точно так же, как мама Гарри Каспарова будет запрещать произносить это слово мне в тот день, когда сын ее выйдет из тюрьмы и будет рассказывать про тюрьму смешные истории.

Мы еще не знаем, что Гарри Каспаров выйдет из тюрьмы благополучно. Мы не знаем, что последующие Марши несогласных будут разгоняться с особой жестокостью и в результате организаторы перестанут заявлять о Маршах властям, как это положено по закону. Новые игровые возможности: несогласных будут так жестоко преследовать, что они волей-неволей выйдут из-под контроля. Марши будут возникать неожиданно – на станциях метро, на улицах. Пока милиционеры будут собираться, несогласные будут успевать уже разбежаться, выкрикнув свои лозунги.

Мы еще не знаем, что ни одна из оппозиционных партий не пройдет в парламент на выборах. Мы не знаем, что следующим президентом станет Дмитрий Медведев, что Путин станет премьер-министром и что срок президентского правления будет увеличен до шести лет, видимо, чтоб Путин вернулся. Мы не знаем, что будет война с Грузией. Не знаем, что Илья Яшин будет изгнан из «Яблока», что Маша Гайдар уйдет из Союза правых сил. Что Никита Белых получит от президента Медведева предложение стать вятским губернатором и это предложение примет, и вчерашние сторонники не будут понимать, считать ли это предательством или радоваться этому назначению как признаку оттепели. Мы не знаем, что будет экономический кризис и что лопнет пузырь нефтяного самодовольства людей, которые смотрят теперь с презрением на нас, выходящих протестовать при цене нефти сто двадцать долларов за баррель. Мы не знаем, что поводом для протестов станет не отсутствие свободы, которое гнетет нас, а пошлины на ввоз иностранных автомобилей, каковые автомобили, видимо, нужны людям больше, чем свобода.

Мы ни черта не знаем здесь, в придорожном кафе между Москвой и Петербургом. Нам не хватает Гарри Каспарова, который написал книжку «Шахматы как модель жизни». Который просчитывает варианты, выстраивает алгоритмы. Мы не просчитываем вариантов и не выстраиваем алгоритмов. Мы прощаемся с Грегором, которого я выдумал, вернее, перенес сюда из другой поездки, с другого шоссе. И Грегор, обняв меня, говорит: «Э! Осторожней там!» Мы рассаживаемся по машинам и едем в Петербург, завешанный по случаю приближающихся парламентских выборов лозунгами «Ты – в плане Путина». За два часа до рассвета город пуст, если не считать расставленной повсюду милиции, отрядов ОМОН, свезенных из Новгорода, Пскова и Петрозаводска по нашу душу.

Дворцовая площадь, на которую мы должны выйти Маршем несогласных, заставлена поливальными машинами. Превращена в парковку поливальных машин.

Нам некуда выйти, но скоро рассветет, и тогда – мы все равно выйдем на площадь.

Эпилог

На Марш