Друг апрель - Эдуард Веркин

— Не дурак, — Тюлька убрал камень в карман штанов.

— Вот так и будем ждать.

— Будем, — Тюлька кивнул и взялся за мороженое.

Он съел его до конца, схрумкал шоколадное дно и спросил:

— А мама?

Аксён пожал плечами.

— Ее выпустят?

— Угу.

— Скоро.

— Да, через неделю где-то…

Грохнули тяжелые двери, Аксён обернулся. Из черепа собеса показались люди, несколько круглых дядек в строгих серых костюмах и галстуках, и несколько таких же серьезных теток с дурацкими прическами. Они говорили о каких-то пособиях, выплатах и траншах, смотрели вдаль и были уверенны. Комиссия какая-то, подумал Аксён.

Тюлька не оглядывался, расправлялся со вторым пломбиром.

Комиссия проследовала мимо, отодвинулась чуть в сторону и стала единогласно курить.

Показалась Жигунова, соцработник. Или соцработница. Та самая, Людмила Сергеевна. Она мягко сошла вниз и тоже уселась на ступеньках, рядом с Тюлькой.

— Ну, как настроение? — бодро спросила Жигунова.

— Хорошее, — ответил Тюлька.

— Отлично! Прокатимся до Костромы?

— Прокатимся…

— Я уже звонила в центр, они тебя ждут… — Жигунова поглядела на часы. — Автобус что-то запаздывает… Жаль, что Ивана не удалось определить…

Жигунова через Тюльку похлопала Аксёна по плечу, ладонь у нее была мягкая и тяжелая.

— Он слишком взрослый. Вообще, ребята, не унывайте… А вот и автобус.

Показался «пазик».

Тюлька поглядел на Аксёна. Тот кивнул.

Комиссия побросала окурки и принялась грузиться.

— Ну, вы говорите, а я пойду, место займу, — улыбнулась Жигунова.

Они остались одни. Аксёну захотелось, чтобы Тюлька поскорее уехал.

— Ладно, давай.

Сказал Аксён и поднялся со ступеней.

— Ну, — Тюлька тоже поднялся и закинул рюкзак. — Маму точно выпустят?

— Конечно.

— Ну да…

— Слава! — позвала из автобуса Жигунова.

Тюлька дернулся.

Когда автобус уехал, Аксён снова перешел на другую сторону, к ларьку, к тетке.

— Вы два рубля не досдали, — сказал он.

— Какие два рубля? — тетка надула щеки.

— Два рубля за мороженое. Верните, пожалуйста, а то я скажу, что вы мне водку паленую предлагали.

Продавщица швырнула в окошечко деньги, монеты звякнули о тарелочку и покатились по асфальту, Аксён не стал их поднимать.

До поезда оставалось еще шесть часов, можно пойти пешком, но пешком не хотелось, почему-то болели ноги. Аксён пощупал и обнаружил на ступнях какие-то шишки, видимо, отходил. Надо было дожидаться поезда.

Аксён поглядел направо, поглядел налево и двинул налево. На улице Советской он наткнулся на книжный магазин, заглянул, однако, ничего кроме миксеров и стиральных машинок не обнаружил. Но идея возникла, Аксён спросил у менеджера, но паренек не знал. Тогда Аксён начал спрашивать уже на улице, третий прохожий подсказал.

Библиотека находилась в одном здании с прокуратурой, прокуратура большая, а библиотека маленькая. Аксён никогда не заходил в настоящую библиотеку, в школе у них была маленькая комнатка, стол и стеллажи, так что Аксён немного волновался.

Но городская библиотека отличалась от школьной не очень, чуть попросторнее, компьютер, ксерокс, несколько столов с лампами и бюст бородатого и сурового Льва Толстого.

Аксён снял куртку, огляделся в поисках вешалки.

— Гардероба у нас нет, — из-за стойки выглянула библиотекарша.

Совсем молодая, на шее плеер.

— Здравствуйте, — Аксён свернул куртку, сунул ее подмышку.

— Здравствуй, здравствуй, — улыбнулась хранительница книг. — Почитать что-нибудь хочешь?

— Да.

— Про мотоциклы, про оружие, про рыбалку? Есть городское фэнтези, про Гарри Поттера вчера вернули. Ты вообще записан?

— Куда?

— В консерваторию, куда же еще? В библиотеку.

— Не… Я из Ломов.

— И что, в Ломах люди не читают?

— Читают…

Аксён растерялся.

— Паспорт есть? — спросила библиотекарша.

— Ага.

— Отлично. Значит, Аксентьев Иван… Батькович.

— А откуда вы знаете? — удивился Аксён.

— А ты меня не узнаешь? — спросила в ответ библиотекарша.

— Нет, — признался Аксён. — Не узнаю…

— А я тебя помню, Аксентьев.

Библиотекарша улыбнулась, Аксён увидел, что она совсем девчонка, ну, лет шестнадцать. Или семнадцать.

— Я в восьмом классе училась… Или в девятом. А ты привел в школу свинью! А физкультурник ее ловил! А потом все вместе ловили!

Аксён покраснел.

— Здорово было… — вздохнула девчонка.

— Да уж…

— А я в педуху поступала, да пролетела, вот, теперь до следующего года… Я Фирсова, помнишь?

— Не… Ты не обижайся, я тогда совсем о другом думал…

— Не обижаюсь. Ты как, будешь что-нибудь брать?

— Да. Я это… хотел спросить. Такие стихи вот… Я не знаю, про что там в начале и в середине, а в конце там такие слова: «Ворон каркнул: «Никогда». Ты не знаешь?

Библиотекарша Фирсова задумалась.

— Нет, я что-то не помню. Но сейчас найдем. Как ты там говоришь? Ворон-каркнул-никогда?

— Ага.

— Поищем…

Хранительница устроилась за компьютером. Запищал модем, лицо у девчонки сделалось нездешним, глаза забегали.

— Ворон каркнул никогда, ворон каркнул никогда… Это Алан Эдгар По, американский поэт…

Она поднялась из-за монитора, погрузилась в стеллажи и через минуту вернулась с небольшой синей книжкой.

— Эдгар Алан По, стихи. Будешь брать?

— Не… Сделай мне лучше копию, — Аксён кивнул на ксерокс. — Вот этого стихотворения самого, про ворона…

— Хорошо.

Фирсова открыла книжку.

— Слушай, а тут много их. Ну, переводов. Про ворона. Двенадцать штук.

— Сколько?

— Двенадцать. Разные поэты переводили.

— Тогда не надо, наверное… — Аксён представил, как потащится домой с кипой листов.

— Бери всю, — Фирсова сунула Аксёну книгу. — Почитаешь. А потом мне расскажешь. Две недели. Хватит?

— Хватит, наверное. А это… Записываться надо?

Фирсова махнула рукой. Аксён поблагодарил, взял книжку. Он побродил по городу еще немножко, сходил на восьмой завод, полюбовался на разруху и вернулся на вокзал. Внутри никого, даже бомжей, все скамейки свободны, по стенам лениво ползали очнувшиеся мухи. Аксён устроился в углу и стал читать.

Проходили поезда, бензовозы, лесовики и угольщики, дальние и ближние, фирменные и почтово-багажные, всякие, на восток и на запад, Аксён не замечал, перелистывал странички плохой бумаги. Солнце прошло через три окна и уже светило в четвертое, Аксёна потрогали за плечо.

Это был дежурный. Аксёну показалось, что тот самый из будки. Который за рубль зеленым станет. Он спросил, что Аксён здесь делает. Аксён поглядел на вокзальные часы. Он читал почти четыре часа. Пригородный пропустил, двадцать минут назад.

— Что ты здесь делаешь? — повторил дежурный.

— Ничего.

Сумерки его застали в пяти километрах от города, он оглядывался и видел оранжевые и красные огни телевышки.

Темноту он встретил на дороге в лесу. Шагал, поеживаясь от холода, потом, чтобы разогреться, перешел на полубег. Иногда чуть ускорялся и прыгал, преодолевая воображаемые лужи, замедлялся, задерживал дыхание, и снова бежал, читая в ритм с движением, вслух, то, что запомнилось, переделывая и перекраивая, так, как ему нравилось.

И душа моя из тени в мир, где скорбь живет всегдаНе восстанет, не восстанет, не восстанет никогда

Эпилог

— А дальше?

— Дальше?

— Ну да, дальше?

— Дальше жил. Так, нормально, как все.

— А про стихи? Ты же стихи не уважал, а «Ворон» тебе понравился?

— Ну да. Настроение такое было, как раз.

— Мне он тоже нравится. И вообще По. А ты женат?

— Не. Да я все работал, квартира, машина, знаешь, все дела, не до женитьбы как-то… А вы как?

— Отцу предложили место хорошее в Тюмени, мы туда и поехали. Но там нас обманули и ничего не дали, зарплата маленькая, а квартиру приходилось снимать. Тогда мы перекинулись в Дмитров, это под Москвой. А потом и в саму Москву. Отец там два года проработал. А потом в Белгород.

— Из Москвы?

— Ага. Отцу в Москве не нравилось, ну, да и мне тоже. А в Белгороде тихо, хорошо.

— А тут что делаешь?

— Учусь. В технологическом.

— Мясо-молоко?

— Ну да, трудовая династия.

— И давно? Ну, здесь?

— Второй курс заканчиваю.

— Да… Я тут тоже, два года… И не встречались…

— Встретились же! Это здорово! Иду по улице, гляжу, а ты навстречу! Я рассмеялась даже!

— А я нет.

— Почему?

— Не знаю. От удивления, наверное.

— А здесь хорошо…

— Ну да. Мое любимое кафе. Я тут почти каждую неделю бываю. Ну, если в командировки не надо.

— А ты где работаешь?