Игра в голос по-курайски - Сергей Лексутов

А вдруг теперь обстоятельства изменились? Тогда Павел ему нужен был живым, а теперь, соответственно, наоборот, мертвым? Черт! Тут уж вообще не за что зацепиться. Придется ждать нового выпада неведомых противников. И смотреть по сторонам в оба, чтобы не подставиться под удар.

Дома он вяло позавтракал. Анна Сергеевна спросила участливо:

— Чего это ты? Будто с лица спал…

— Да пришлось поработать всю ночь, — устало обронил он. — Пойду, вздремну…

В своей комнате он немного посидел на кровати. Однако чувствовал, что взвинченные нервы не позволят уснуть. Поднявшись, он вытащил из шифоньера свой сундучок, собрал ружье, прислонил к стене. Перебрал боеприпасы — не густо. Полбанки дымного пороха, пуль нет, картечи тоже. Только в мешочке килограмма три мелкой дроби. Ничего! Выгреб десятка три латунных гильз, быстро снарядил капсюлями, отмерил пороху, запыжевал. Сходил на кухню, принес несколько полиэтиленовых мешочков, нарезал их аккуратными квадратиками и принялся отмерять меркой дробь. Заряды заворачивал в полиэтилен, затягивал суровой дратвой. Когда закончил, вложил патроны в патронташ, полюбовался. От такого подарочка и десять хирургов не заштопают. Говорят, такую штучку, и бронежилет не держит. Поставив ружье у изголовья кровати, достал со дна сундучка свой охотничий нож. Ножны из толстой кожи с массивными медными заклепками хранили память долгих таежных путешествий. Медленно вытянул клинок из ножен. Ухватистая рукоятка из оленьего рога будто прилипла к ладони. Лезвие, кованное безвестным умельцем лет сто, а может и двести, назад, тускло блеснуло в лучике солнца, пробившимся сквозь занавеску. В своих походах, перед выходом к жилью, Павел этим ножом легко сбривал отросшую бороду. Нож ему подарил в Саянах древний старик-пасечник, когда они вчетвером вышли к его пасеке после знаменитого кораблекрушения. Тогда они путешествовали вчетвером на катере, и угораздило их налететь на топляк. Катер, естественно, со всем добром затонул, а им пришлось выбираться из тайги на своих двоих. Хорошо хоть осторожный, много повидавший Батышев, не разрешал никому даже штормовку снять, хоть и стояла жара, и жутко хотелось всем позагорать на ходу. Батышев просил не распространяться в подробностях об этой экспедиции, но болтун и хохмач Олег раззвонил по всему университету, и с тех пор Батышева иначе как Робинзон Крузо никто не называл. Коллеги ровесники — в глаза, студенты — за глаза.

На пасеке они отдыхали целый день. Старик кормил их медом, поил душистой медовухой и все удивлялся, как это они без всякой еды столько дней идут по тайге и даже не похудели. Чем-то ему приглянулся Павел, и он достал этот нож со дна старинного, окованного медными полосами, сундука. Рассказал, что его отец привез с японской войны самурайский меч, добытый в бою. Из его лезвия деревенский кузнец и сделал четыре охотничьих ножа. Поскольку у него, пасечника, близких родственников нет, то пусть хорошей вещью владеет хороший человек Павел. Нож был замечательный, он почти не тупился, почти не ржавел. Павел сделал анализ металла на кафедре химии, оказалось — обычная сталь, но с жутким количеством самых невероятных примесей. Что свидетельствовало о большой ценности самурайского меча. Странно, что ни один офицер не заинтересовался трофеем, и не купил его у солдата. Впрочем, может, солдат посчитал дороже денег, иметь в тайге надежное оружие.

Подкинув нож, Павел ловко поймал его за рукоятку, сказал угрожающе:

— Ну, мы еще поглядим… Залить водяры — и в бассейн… Вашу мать… Спасение утопающих, дело рук самих утопающих… Вот и будем спасаться, как можем. Добавим тебе, лейтенант, неопознанных жмуриков. Сам напросился…

Глава 4

Проснувшись после полудня, Павел послонялся по двору, вяло размышляя о проклятой загадке. Потом пообедал. После чего жизнь показалась не такой мрачной и унылой, как вчера. Хоть обед и состоял из опостылевшей картошки с подсолнечным маслом и соленых огурцов. Грибы следовало поберечь на зиму, неизвестно как себя поведет начальство, озабоченное в основном не благополучием подвластного населения, а своим личным благополучием: вдруг да вообще перестанет зарплату платить? Он прошел в свою комнату, сел за стол, придвинул к себе общую тетрадь, новую, пахнущую клеем и свежей ледериновой обложкой. Задумчиво раскрыл на первой странице, помедлил, и вывел крупными буквами — «Оползень». Посидел еще немножко, подумал, и чуть ниже написал: — «роман». Перевернул страничку и сверху озаглавил: — "План композиции". Он никогда не начинал писать вещь, пока не сложится в уме полностью сюжет, не выкристаллизуется композиция, и в этой пустой клетке, или, скорее, старинной этажерке, не начнут появляться, пусть в виде призрачных картинок, эпизоды будущей вещи.

Его давно мучила проклятая тема: кто они? Нынешнее поколение сорокалетних… Кто он, Павел? Что он значит в этой жизни? Или, правда, что он всего лишь мусор? Подсеки его какой подонок на дороге, никто и не заметит… Как-то все мгновенно переменилось; люди, которых он знал с детства, вдруг стали какими-то чужими, злобными, агрессивными, способными на поступки, которых раньше от них и ожидать показалось бы безумием. Другие опустились, замкнулись сами на себя, и даже глаза их как бы перевернулись и теперь смотрят вовнутрь, смотрят внутрь себя и ничего там не видят — только мрак, или зловонный туман, как над гнилым болотом, источающий ядовитые миазмы отчаяния.

В своих странствиях по тайге Павел часто встречал старые оползни. Оползень имелся даже неподалеку от его родного Урмана. В Урмане всю жизнь прожили дед с бабкой Лоскутовы. Так что, отец Павла, постранствовав по Сибири, просто вернулся в родной дом. Из Сыпчугура они уехали, когда Павел окончил четвертый класс. Так что в Урмане он пошел в пятый. Дед с бабкой жили в крошечном домике на окраине, в котором имелась только одна комната три на четыре метра, да кухонька. Месяца три они жили ввосьмером в этой комнатушке, потом матери дали квартиру в новом четырехэтажном доме, единственном на весь Урман. Старики поселились в Урмане сразу после гражданской войны и устроились на работу «шкрабами», школьными работниками. Потому как в стране бушевала лютая борьба с неграмотностью, а большая часть грамотных людей сбежала из России, так как была не только грамотной, но и умной. Дальновидно рассудив, что новая власть обязательно за свои неудачи будет искать козлов отпущения. Так и получилось, кто не сбежал в гражданскую, тех забили в тридцать седьмом и последующих, когда они уже окончательно извели безграмотность.

Оползень образовался на высоком береговом откосе, поросшем деревьями, в основном не старыми. Там росло только одно старое дерево — великанский кедр четырехсотлетнего возраста. Почему-то когда склон сполз, и все деревья причудливо наклонились в разные стороны, один кедр остался стоять гордо выпрямившись. Вот под этим-то кедром и умер дед Павла аккурат в восемьдесят восьмом, в конце лета, когда Павел в любовном угаре из последних сил цеплялся за юбку равнодушно уходящей от него Риты. Он тогда еле-еле нашел в себе силы, чтобы съездить на похороны, и, как мать ни уговаривала погостить, через два дня уехал. Дед Павла до самой смерти не терял ясность мыслей, но вот почему-то ушел утречком из дому, каким-то образом прохромал четыре километра, уселся под кедром, прислонившись спиной к стволу, да так и умер сидя, глядя на восток, будто мечтая увидеть еще один восход солнца.