История городов будущего - Дэниэл Брук

Не менее важным для Бомбея был и кинопрокат. Первый публичный сеанс «движущихся картинок» прошел под открытым небом на Овальном майдане в 1905 году. Всего два года спустя на Хорнби-роуд стали появляться первые кинотеатры. К 1917 году огромный зал в Королевском оперном театре несколько раз в неделю заполнялся желающими посмотреть кино, а не живое представление. К 1933 году в городе было более шестидесяти кинотеатров, а в 1939-м – почти триста22.

Помимо количества, поразительным образом росло качество бомбейских кинотеатров. В 1930-х годах в городе начали появляться великолепные площадки в стиле ар-деко. Первым в этом ряду стал кинотеатр Regal Cinema, спроектированный Чарльзом Фредериком Стивенсом, сыном архитектора вокзала Виктория Фредерика Уильяма Стивенса. Кинотеатр открылся в 1933 году одним из фильмов Лорела и Харди; фасад здания украшают барельефные маски трагедии и комедии, а также вертикальная неоновая вывеска. Внутри на зеркале над лестницей выгравирован силуэт «Оскара» в человеческий рост. Кинотеатр был оборудован по последнему слову техники: тут имелись подземный гараж и роскошная для той эпохи система кондиционирования воздуха.

В феврале 1938 года череду жилых домов вдоль Овального майдана замкнул кинотеатр Eros – зиккурат в соответствующем его расположению стиле ар-деко. В спроектированном архитектором Сорабджи Бедваром по заказу предпринимателя из Карачи кинотеатре центральный вход расположен на скругленном сгибе углового фасада под уступчатой цилиндрической башней, напоминающей перевернутый телескоп. Красный песчаник из Агры – исторической столицы Великих Моголов – сочетался в его внешней отделке с кремовой штукатуркой, типичной для бомбейских зданий в стиле ар-деко: это была точно характеризующая город смесь индийских традиций и новейших мировых тенденций. Внутри круглый атриум отделан черным и серым мрамором и украшен барельефами с полногрудыми серебристыми нимфами на лазоревом фоне. В самом зале посетителей ждали мягкие кресла американского производства и кинопроектор, собранный в Толедо, штат Огайо.

Вскоре после того как Eros так высоко поднял планку дизайна кинотеатров, чуть севернее, тоже на отвоеванной у моря территории, открылся Metro. Если в Regal и Eros с их «Оскарами» и импортными креслами явно чувствовалось американское влияние, то Metro был уже прямым порождением Голливуда – кинотеатр построила одноименная лос-анджелесская корпорация Metro-Goldwyn-Mayer. Считая Индию перспективным рынком для своих картин, MGM на 999 лет арендовала участок, где до того располагались конюшни британских военно-воздушных сил – анахронизм на грани оксюморона.

Калифорнийская студия, основанная двумя еврейскими эмигрантами из Российской империи (Голдвин был урожденным Гелбфишем, а Майер – Меером), наняла архитектора Томаса Лэмба – работавшего в Нью-Йорке шотландца, который специализировался на строительстве театров. Заостренная кверху металлическая вывеска, отмечающая угол здания, и ступенчатая башня над входом помогли Лэмбу создать ощущение вертикальности, придававшее такую притягательность американским небоскребам ар-деко вроде Рокфеллеровского центра. Внутри с потолка спускались почти пятиметровые стеклянные люстры, напоминавшие подвешенные вверх тормашками небоскребы Эмпайр-стейт-билдинг. В зале же не только полторы тысячи кожаных кресел и проекционное оборудование, но даже ковровое покрытие – и то было привезено из Америки23.

Газетная реклама гала-вечера в честь открытия – черно-белое изображение кинотеатра с фирменными львами MGM по краям – обещала «кино для всего Бомбея» и приглашала всех горожан «вне зависимости от места жительства»24: прозрачный намек на то, что кинотеатр открыт для людей всех рас и вероисповеданий. Однако, поскольку и материалы, и архитектура, да и репертуар, ограниченный голливудскими фильмами MGM, – все тут было американским, новый кинотеатр давал повод усомниться в самобытности бомбейского варианта современности. Более того, Томас Лэмб построил для MGM еще несколько практически идентичных кинотеатров в других городах, включая Калькутту и Каир, и это лишь усиливало подозрения, что Бомбей как был, так и остался лишь звеном в длинной цепи западных подделок.

Отшатнувшись от подобных мыслей, город, когда-то захваченный идеями Дадабхая Наороджи сделать британское правление в Индии более британским, теперь внимал новому лидеру националистов по имени Мохандас Ганди. Пока индийцы бездумно заимствуют или принимают элементы британской системы, к чему привыкли столь многие жители Бомбея, Индия никогда не получит реальной независимости, считал Ганди. Даже при достижении политической независимости это приведет лишь к «британскому правлению без британцев»25, к созданию несуразного южноазиатского «Англистана». Вместо этого Ганди призывал индийцев вдохнуть новую жизнь в традиции, сложившиеся задолго до индустриальной эпохи. Чтобы вернуть себе страну, учил Ганди, индийцы должны вернуться к истокам своей самобытной цивилизации, отвернувшись от urbs prima с его западными соблазнами.

В случае с Ганди недовольство Бомбеем и его идеологией объяснялось досадой отвергнутого влюбленного. В молодости Мохандас был очарован городом; получив юридическое образование в Англии в начале 1890-х годов, он немедленно переехал в Бомбей. Как и многие амбициозные англоговорящие индийцы, он явился в urbs prima ревностным неофитом, готовым пасть к ногам богини Прогресса. Сочетание британского образования и типичных бомбейских устремлений выдавали в Ганди характерный продукт эпохи прямого правления. Однако город отверг его; молодой человек обнаружил, что не дотягивает до уровня ведущих бомбейских адвокатов. Не сумев преуспеть на сверхконкурентном юридическом поприще Бомбея, Ганди отправился искать счастья в британские владения в Южной Африке. К моменту возвращения в 1915 году его не встретившая взаимности любовь обернулась презрением. «Для меня возвышение таких городов, как… Бомбей, – скорее повод для скорби, нежели для восторгов», – жаловался Ганди в зрелые годы26.

В 1919 году Ганди основал в Бомбее организацию «Сатьяграха сабха» («Совет стремления к истине») и дал старт движению несотрудничества, направленному против британского колониализма. На начатую Ганди кампанию ненасильственного сопротивления, включавшую бойкот британских товаров, публичное нарушение установленных британцами ограничений экономических и гражданских свобод индийцев и отказ от выхода под залог при аресте, британцы ответили небывалой со времен восстания сипаев волной насилия. Чтобы унизить протестующих, им устраивали публичные порки, а иногда подвергали так называемым «необычным наказаниям»: тыкали носом в землю или заставляли стоять весь день на палящем солнце. Репрессивные законы применялись с почти комической неразборчивостью: так, 11-летний мальчик был осужден за объявление войны королю Англии. В пенджабском городе Амритсар в 1 500 километрах к северу от Бомбея чересчур усердный генерал Реджинальд Дайер, чтобы разогнать несанкционированную мирную демонстрацию, приказал своим солдатам снова и снова стрелять по зажатой на главной площади толпе – тогда погибли 370 человек27. По возвращении в Англию Дайер заявил, что сожалеет только о том, что у солдат кончились патроны. Его встретили как героя и наградили 30 тысячами фунтов стерлингов, собранными по подписке, которую организовал поэт Редьярд Киплинг28 – уроженец Бомбея и сын профессора скульптуры в Школе искусств сэра Джей-Джея. Именно Киплинг определил империализм как «бремя белого человека» в своем стихотворении на Бриллиантовый юбилей королевы Виктории.

Ганди был потрясен кровопролитием, однако тактика пассивного провоцирования империалистов на насильственные действия, когда из-под элегантной личины британской «цивилизаторской миссии» проглядывали жестокость и кровожадность, не чуждые даже тамошним поэтам, вполне соответствовала его цели. Ганди утверждал, что современная британская цивилизация, которая объявляет свободу и равенство своими базовыми принципами, на самом деле основана на неутолимой жажде завоеваний, милитаризме и насилии. По идее, целью Раджа было заслужить право управлять Индией без применения силы. Однако для Ганди империализм строился на жестоком порабощении вне зависимости от риторического покрова.

Чтобы сформулировать свои претензии к системе прямого правления, Ганди понадобилось не одно десятилетие. Когда он возглавил индийское движение за независимость, махатма («великая душа») повел своих последователей по той же дороге, что прошел он сам: от очарования британским прогрессом и городом, его воплощавшим, – до отрицания и того и другого. Модно одетым юношей Ганди примерял на себя образ викторианского денди, брал уроки танцев и учился играть на скрипке. Будучи вегетарианцем с рождения, он даже тайно экспериментировал с мясоедением. (Британцы искренне полагали, что правят Индией потому, что они сильные и мужественные любители мяса, в то время как индийцы – слабые женоподобные вегетарианцы.) Однако опыт жизни в Южной Африке заставил молодого Ганди пересмотреть свои англофильские взгляды.