Нечеловеческий фактор - Станислав Борисович Малозёмов

— Дюраль что ли? Не, он не горит в огне. Чугун может при тысяче ста градусов. Медь плавится. Не горит, конечно. Олово только вроде даже горит, когда расплавляется. А чего такое?

— На, глянь, — первый пожарный протянул второму кусок обшивки. Он выгорел дырьями посередине и края его были обуглены. Напоминали недогоревший кусок фанеры.

— Это дюраль? — удивился второй. — Что ж за температура была? Шибче, чем в домне? Это может быть только в кипящей плазме. Но с фига бы тут взяться плазме?

И они воткнули первому пожарному странный кусок сзади за ремень, чтобы потом своим показать, и пошли к кабине, которую унесло на семьсот метров вперёд. Еще бы немного и она могла перевалиться через заваленный снегом метровый оградительный вал земляной и впиться в ограждающий лётное поле бетонный забор. Повезло. Кабина с тремя метрами салона, странно, что не обломившегося почему-то, в котором были кубрик стюардесс, отделение для бортмеханика, штурмана и три ряда кресел пассажирских, слегка наклонилась на левую сторону и смяла входную дверь. Сзади, за кабиной, дюраль потолочную после крепкой переборки при разрыве как листок фольги согнуло вниз, сплющило, перерезав в этом месте два ряда кресел с людьми.

От них остались кровь и кости, удерживающие на себе фрагменты кожи и обгоревшего, покрытого пятнами дыма и масла мяса. Кресла превратились в крупную пыль и обломки, похожие на строительный мусор. В мусоре этом, смешанным с кровью, хаотично утонули головы без волос, носов, ушей и глаз. В дыру сзади, где потолочный дюраль неплотно сошелся с полом, взобрались пожарный и два милиционера. Они вытащили волоком нечто, бывшее ещё недавно людьми. Это были разные ноги, два женских туловища с головами, но без рук и ног. Милиционер держал на локтях два голых черепа и четыре берцовых кости. В ладони у него лежали два аэрофлотовских значка с пилоток стюардесс.

— У вас в кубрике кислородный баллон был?

— Был, — кивнула Валя. — На случай разгерметизации.

— Штуцер сорвало, — милиционер вздохнул. — Раскалённый газ всё сожрал. Вот что осталось от девчонок. Голые черепа. Он положил кости на снег.

— Нас четверо было, — сказала Галина Сёмина.

— Кроме Галки и меня с нами работали Вера и Наталья. — Добавила Валя.

В момент неудачной посадки Валя с Галиной ещё до падения успели забежать в кабину. Убегая, они волоком вытащили из кубрика Шарипова, развязали ему галстуки на ногах и руках. Спасли. Человек же. Следом за Шариповым должны были выскочить Вера и Наташа, которые помогали подругам вытолкать большого начальника. Помогли. Но как раз в этот момент самолёт состыковался с землёй, вылетел штуцер из кислородного баллона и струя пламенного газа за пять секунд оставила в выжженном тесном кубрике только их кости.

Спасённый Шарипов поднялся и когда кабина впилась носом в сугроб, и когда застыла, выпрыгнул вслед за лётчиками и стюардессами в разбитое окно со стороны командирского кресла. Он поимел от аварии только царапину на шее. Порвался тросик, на котором висела шторка, и задела Байраму плечо да шею от уха до кадыка.

Через окно пилота Миша Шувалов, командир, вытаскивал уже третьего. Двое были мертвы, но их не раскрошило, не размазало и не порвало. Можно было хоронить в обычном гробу. Рядом стоял второй пилот Горюнов Вова, который только что с правой стороны кабины через окна разбитые вытащил на землю двух мёртвых мужчин, побитых об стены до неузнаваемости. А один, который выбрался через выбитое окно кабины самостоятельно, был не просто живой. Грязный, оборванный и ободранный, он поднялся, полез в кабину и тоже вытащил молодого парня в синей спортивной куртке и вязаной шапочке. Парень был жив, но его крепко помяло. Сломалась рука, вылетели почти все зубы и по лбу через глазницу падала на щёку кровавая расщелина, из которой уже вытекла вся кровь и торчало неровными кусочками розовое с синевой мясо.

— Батурин, бортмеханик погиб, рядом Желябин, штурман. Не повезло нашим ребятам. Царство им небесное. — Миша показал кивком головы на трупы, которые с трудом вытащил, и хотел снять шапку. И пилот Володя Горюнов хотел снять. Но шапок не было. То ли в кабине сгорели. А, может, ветром унесло когда выпрыгивали.

Шарипов закряхтел, поднялся и полез через левое окно в кабину. Не было его минут десять. Потом в окно протиснулись чьи-то ноги в серых модных ботинках, затем черные спортивные штаны и кусок синей куртки.

— Тяните. Он очнётся сейчас, — кричал Байрам.

— Миша с Горюновым потянули аккуратно и вызволили из дюралюминиевого гроба ещё одного лыжника. Он был без сознания, но дышал. Его растерли снегом. Он открыл глаза. Посмотрел вверх на звезды и тихо сухими губами прошептал три раза.

— Живой. Я живой. Живой.

— Что-то мне нехорошо. Голова разламывается и тошнит. А надо идти к центральной части фюзеляжа, — сказал Шувалов и присел на снег. — Все там. И живые из города, и мертвые из самолёта. Пожарные, милиция, труповозки из морга и ещё вон «скорые», и встречающие все. Да и летуны наши свободные с диспетчерами туда тоже пошли. Это центр, все места спереди и сзади от крыльев очень пострадали. Основная мясорубка и Гиенна огненная там были.

Миша, да и вся уцелевшая команда экипажа, включая приблудившегося Шарипова, идти в это пекло побаивалась. Там были почти невменяемые родственники погибших, которые ещё даже не все нашли своих мёртвых, а многих и не смогут найти, потому как будет им опознавать нечего… Руки валялись обгоревшие дочерна, пугали разбросанные головы без лиц, куски ног вокруг, всё ещё горящая одежда, которую не тушили пожарные, пальцы с кольцами под ногами пожарных и милиционеров, куски тел, разлетевшиеся на десятки метров в степь, которых дальше прожекторов уже никто до утра не найдёт.

Галя Сёмина достала из кармашка синего форменного жакета маленький пузырёк нашатырного спирта. Всегда с собой носила. Многие пассажиры иногда нуждались. Шувалов нюхал его долго как воду, но минуты через две закашлялся и из глаз вырвались широкими ручейками слёзы.

— Нормально. Теперь идти надо. Может, не забьют до смерти встречающие. А им ещё своих искать в этом месиве. По частям тел, и всяким предметам целым. Милиционеры, наверное, разрешат. Сами они вообще тут никого не опознают, — сказал Миша. И все медленно, склонив головы, побрели к дымящемуся салону, черпая ботинками снег и спотыкаясь об обломки пластмассы, дюралюминия и бледные от света прожекторов кости. Шарипов Байрам Ахатович, «виновник торжества», тоже медленно двигался, прихрамывая и сгорбившись. Тоже с опущенной головой.

Последним шел.