Отель, портье и три ноги под кроватью - Яков Томский

Ведь этих людей волнуют только деньги, разве не так? Как же еще можно было угодить им?

Другое письмо – от Беккеров. Письмо, где они предлагают принять меня в своем особняке, пока будут помогать мне в поисках подходящего жилья. Где они снова благодарят меня за то, что я сделал их свадьбу такой особенной и что теперь у них в Нью-Йорке появился дом. Где они настаивают, чтобы я сел в самолет, полетел в Кейптаун и позволил им о себе позаботиться. Я получил это письмо уже давненько, но все еще держал при себе. Мне оно очень нравилось.

Все эти доказательства дрожали в моей руке. Сара спокойно смотрела на меня, положив руку на мой выговор. Нынешний, плюс еще один, и они могут меня уволить. Может, Тремблей предложил менеджеру, которому удастся, наконец, меня уволить, настоящий приз. (Мне было интересно, как он мог бы выглядеть; вероятно, золотое изваяние меня, получающего ботинком под зад.)

Ясно, что они очень, очень не хотели меня здесь видеть. Но, черт побери, я любил этот отель. «Бельвью» был моим домом. Мне очень нравилось, каким он был прежде. Он изменился, и я никак не мог принять это. В общем-то, я испытывал то, что французы называют ennui[45]. Полагаю, американцы зовут это депрессией.

Я не горжусь этим, но в тот момент чувствовал, что мне остался один шаг. Видимо, нужно было вспылить. И я вспылил.

– Вы хотите меня уволить за плохое обслуживание? Я не обслуживаю людей ПЛОХО. А если вам нужны доказательства, прочтите, – сказал я чертовски громко, а затем швырнул письма в воздух.

Размышляя о последствиях своего поступка, я вижу эту сцену будто в замедленной съемке: письма медленно взвиваются в воздух, разворачиваются, а затем медленно-медленно падают на всех нас, как листья невидимого дерева.

Начало конца.

Я знаю, что сам виноват. Потому что это богом забытый гостиничный бизнес. Вы либо отдаетесь ему полностью, либо, если не можете справиться, идете работать официантом. Перед моим мысленным взором возникли образы Кита и Уолтера, двух парковщиков, которые падали на бетон, кричали, пытались задушить друг друга. Возможно, эти коты гоняли машины лет двадцать, а потом почувствовали, что с них хватит. Я вспомнил Чипа, зашвырнувшего два блестящих двадцатипятицентовика, и ясно увидел его лицо в тот момент. Яростное. Решительное. Взбешенное. И бесконечно грустное.

Теперь я понял. Кажется, с меня хватит.

Глава шестнадцатая

Я устроил себе еще одни небольшие каникулы. После двух выходных дней я позвонил и отпросился по болезни на понедельник и вторник. Мне нужно было это время. Мне очень, очень нужно было время. Я прописал самому себе покой и отдых.

Я позвонил Джули, с которой не общался целый месяц, и она пригласила меня на ужин. Мы ели икру, вычерпывая ее из рыбьего живота крохотными ложечками, и пили коктейли за семнадцать долларов порция – любого цвета, на выбор. Я выбрал синий.

– Перестань киснуть.

– У меня депрессия.

– Ну, тогда выпей еще, детка. Закажи другой. Веселенького цвета. Например, возьми оранжевый. Это – цвет силы.

– Оранжевый? Ладно.

– Итак, ты ненавидишь свою работу, Томас. Утешься универсальной истиной: все ненавидят свою работу. Но можно ее сменить. Найди новую.

Искать другой отель в Нью-Йорке не было никакого смысла. Помимо того, что я был бы вынужден вернуться на ночные смены, я не смог бы платить за съемное жилье, если бы вернулся на стартовый уровень зарплаты. Несколько лет назад, чувствуя финансовую стабильность, я переехал в глубь Бруклина, в район, до сих пор называемый Бушвиком, где я мог позволить себе жить в одиночестве. Отдельная квартира улучшила мою жизнь, но удвоила арендную плату. Вариантов получалось два: либо остаться в «Бельвью», либо уехать из города вообще.

– Почему бы нам не переехать вместе в Лос-Анджелес, Джули?

Девушка аккуратно поставила желтый, как моча, коктейль на салфетку. Я подумал: «А вдруг моча – тоже цвета силы?»

– Чепуха, – тихо сказала Джули.

Мы уже обсуждали это прежде – совместный переезд. Джули легко могла найти там работу, и, вы меня знаете: если в округе есть отель, передайте мне чашку с тестом на наркотики, потому что я завтра выхожу на работу.

– Ты думаешь, это бред?

– Да, Томас. – Она до сих пор называла меня Томасом, потому что в некотором смысле все еще была постоялицей отеля. – Но это не значит, что это невозможно. Ты знаешь, мы могли бы сделать друг друга абсолютно счастливыми.

В ту ночь я выпил целую радугу.

Вот, пожалуйста, я ждал, что клиентка увезет меня, оплатит мою жизнь. Посыльный Бен, как всегда, разумно отозвался об этом несбыточном плане: «Ты тупица. Никогда не связывайся с клиентками. Трахай их на мини-баре, но оставляй их там. Ты никогда не станешь им ровней. Найди себе хорошую русскую горничную. Уж они-то умеют любить».

Вскоре наступила следующая пятница: прошла неделя с тех пор, как дерево писем сбросило листву. За прошедшие смены я был слишком робким, почти перебарщивал с сервисом, искренне пытаясь компенсировать проступки предыдущей недели. Кроме того, в попытке избежать конфронтации с кем бы то ни было, я раздавал талоны на завтрак так, будто они были бесплатными образцами какой-нибудь продукции.

Словно при дежавю, после смены, когда я уже собрался выходить из отеля, мне снова сообщили, что меня ждут в отделе кадров. Я не волновался: я предполагал, что Сара хочет закончить начатое на прошлой неделе в компании кадровиков, поскольку я вышел, не дав ей возможности попросить меня расписаться на выговоре. Который я бы все равно не подписал, потому что мы все знаем правило профсоюза: ничего не подписывать, кроме зарплатного чека. Делегат же подписывает выговор как «свидетель». Но мы еще даже не дошли до этого момента.

Я пошел в подсобку, чтобы позвать Орианну с собой.

– Меня вызывают в кадровую службу. В чем дело, не знаешь?

Орианна сосредоточенно смотрела на экран компьютера. Я почувствовал, что случилось нечто ужасное. Она никогда ни на чем не сосредотачивалась так явно.

– Орианна?

– Я больше этим не занимаюсь. Там уже есть делегат для тебя, – сказала она, поднимая телефонную трубку, хотя никто ей не звонил.

– Что здесь происходит, – сказал я, довольно громко, прежде чем повернуться и пойти обратно через фойе.

Я нашел Джея, делегата от посыльных и швейцаров, рассказал ему о своей ситуации. Он прекрасно владел приемами психологического запугивания.

– Да, Орианна уходит из делегатов, – сказал он.

– Сейчас? Она была свидетельницей всего этого, и она сейчас уходит?

– У тебя не ахти перспективка, шеф.

Внизу меня представили Teo, делегату от отдела обслуживания номеров, которого я никогда, никогда не видел раньше – ни в зале, ни в раздевалке, ни в кафе, нигде. Одно было ясно: он плохо говорил по-английски. Ну и черт с вами, давайте покончим с этим, подумал я. Просто заберу свой выговор и буду жить дальше своей маленькой дерьмовой жизнью.

Вопросы задавала директор по персоналу. Она все время повторяла: «А потом?», из чего я понял, что она надеялась поскорее добраться до инцидента со швырянием писем. Мне, конечно, это не понравилось. Поэтому я рассказывал медленно, спокойно объясняя правила выдачи талонов, перечисляя все причины, по которым меня наказали за то, что я хорошо делаю свою работу. Тео, мой делегат, изо всех сил пытался не отставать. Дело было не только в языковом барьере. Здесь перечислялись многие мелочи, связанные с рецепцией, много маленьких правил и предписаний, в которых он ничего не смыслил. Вот для чего нужен делегат от вашего отдела, который знает, о чем вы толкуете. Я не думаю даже, что директор по персоналу пыталась вникнуть.

Мне все это казалось таким утомительным.

В какой-то момент, продолжая объяснять свою сторону ситуации, я понял, что случилось с Орианной. Ее муж шел по бульвару Квинс, когда проезжавший по дороге автомобиль сгреб его дверью со стороны пассажира. Которая была открыта нараспашку, как крыло. Я не могу себе представить, как такое могло произойти. Попробуйте сообразить. Никаких серьезных травм, мужа выписали из больницы через два дня, но Орианна воспользовалась ситуацией, как сделал бы любой член профсоюза, и обеспечила семье два месяца больничного, чтобы помочь близким пережить этот эмоционально разрушительный инцидент. Был конец лета, и она поехала в Доминиканскую Республику, как и вы могли бы, случись вам быть сбитым автомобильной дверью. В прошлую пятницу она отметила свой первый рабочий день после двух месяцев отдыха – день, когда я вспылил. Она вернулась загоревшей, счастливой, спокойной и не готовой снова окунуться во враждебную среду отеля. На ее подошвах еще оставался песок с пляжа; и я, громко кричащий и разбрасывающийся мусором – это было слишком. Кроме того, у Орианны было достаточно стажа, чтобы и дальше избегать временного увольнения. Поэтому она отказалась от должности делегата. Я обдумывал этот факт, понимая, как плохи теперь мои дела: отставка моего делегата подразумевает мою вину и оставляет меня без свидетелей, без защиты.