Элементарно, Холмс! (сборник) - Нэнси Холдер

Рука осталась на стене – не тень, а скорее отпечаток, очень темный и четкий. Очень реалистичный.

Должно быть, это розыгрыш, устроенный моей адвокатской фирмой или ребятами из «Холмса».

– Эй? – громко произнесла я. – Ха-ха.

Нет ответа.

Так что я расстегнула спальник и отправилась искать проектор или ширму вместо оштукатуренной стены. Но ничего не нашла.

Потом я споткнулась о яблоко, которого не было на полу, когда я отправлялась спать, и упала вперед. Вытянула руку, чтобы удержать равновесие, прямо к ладони на стене, и с криком провалилась сквозь мокрую, податливую штукатурку. За штукатуркой была полость. Я отдернула руку и подняла глаза на водяные потеки на потолке. Дождь сочился по стене.

Но дождь не мог оставить яблоко на полу.

Мои волосы встали дыбом. Я схватила телефон, чтобы вызвать полицию, но не знала, как это сделать. Я помнила, что английский номер экстренных служб отличается от итальянского, однако на ум приходило только число 666. Я сказала себе, что яблоко, очевидно, случайно оказалось среди моих вещей, когда мы спускались вниз. Что плач и тени мне приснились.

Однако, когда я бегло осматривала дом, меня трясло. Окна и двери были заколочены, и я не нашла ни одного свидетельства пребывания здесь кого-то еще. Я вернулась вниз и заглянула в отверстие, проделанное моей рукой. За штукатуркой обнаружилось такое количество паутины, что вначале я приняла ее за стекловолокно. Затем я увидела что-то внизу и без труда проломила стену до самого плинтуса.

Это оказался заплесневелый маленький деревянный ящичек.

– Ну ладно, значит, игра началась, – пробормотала я, дрожа от страха и – может, самую малость – от возбуждения.

Я открыла ящичек.

«3 апреля 1890 г.

Моя дорогая Люси!

Пришло твое февральское письмо, и я на коленях благодарю Небеса за твое сострадание. Как милосердно с твоей стороны простить меня и помочь, после того как я попыталась выставить тебя преступницей, чтобы скрыть собственную вину, когда взяла диадему! Я обезумела от страха, когда дядя обратился к услугам мистера Шерлока Холмса, человека с острым, паучьим хладнокровием, поскольку поняла, что его блистательный ум, без сомнения, расплетет сотканную мной запутанную сеть. Не помня себя от ужаса, словно утопающая, я сказала, что ты и зеленщик, мистер Проспер (по твоим словам, с недавнего времени твой муж! Желаю вам счастья!), могли быть соучастниками преступления. Я совершенно не заслуживаю твоей жалости.

Что до меня, вряд ли я когда-либо смогу снова стать счастливой. Ты знаешь моего дядю, но по причине его темперамента я лишь теперь поняла, что он всегда старался проявлять доброту к своим близким. Когда мой отец скончался от продолжительной болезни и дядя Александр взял меня к себе, я думала, что получу жизнь, о которой всегда мечтала. Балы, концерты, пьесы, флирт! Моя юность прошла у постели больного, но я трепетала при мысли о том, что хотя бы молодость проведу в веселой компании, наслаждаясь светскими радостями! Однако очень скоро я поняла, что дядя хотел видеть во мне хозяйку дома, а не избалованную дочь. Представь мое отчаяние!

Я думала обратиться к его сыну, моему кузену Артуру, с просьбой стать моим проводником в высший свет, но он любил меня, и невозможно было отделить его чувства от моей цели. Позволить ему стать моим спутником означало отдать ему мою руку. Кроме того, я заметила в моем дорогом кузене нервозную склонность угождать тем, кого он считал лучше себя – богатым денди из клуба, – и чувствовала, что променяю одну тюрьму на другую – брак с молодым, возбудимым человеком, который в конце концов сочтет меня недостойной, каковым считает самого себя, поскольку я разделила с ним жизнь.

Столь горько было видеть, как тускнеет румянец на моих щеках, пока я совершаю обходы дома – заказываю провизию, руковожу прислугой – вечный организатор и наблюдатель жизни. А потом в эту жизнь ворвался, словно рыцарь на боевом коне, сэр Джордж Бэрнвелл. Галантный, искушенный, светский и такой замечательный! Он везде побывал и все попробовал. Он всех знал. И он обещал поделиться всем этим со мной. Я едва не обезумела от счастья!

Когда я совсем потеряла голову, сэр Джордж рассказал мне запутанную историю о многочисленных долгах, выплаченных им за моего кузена Артура, которые, по его словам, Артур скрывал от отца. Я поверила, ведь Артур постоянно просил дядю Александра увеличить содержание. Сэр Джордж допускал, что у него самого возникли проблемы, поскольку он защищал доброе имя моего кузена в клубе. Я же, будучи невыдержанной и скрытной, решила уравнять счета, отдав ему диадему. Когда я пишу эти строки, все кажется таким глупым, но тогда я не помнила себя от возбуждения и драматизма ситуации. Это случилось так быстро – прибытие диадемы, план продать ее, чтобы разобраться со всеми этими сокрушительными долгами, – что вовсе не казалось безумным. Как тебе прекрасно известно, я покинула дом дяди под покровом ночи, словно вор, каковым и являлась, и отправилась к сэру Джорджу.

Но он сообщил мне, что передумал и уже передал диадему дяде. Однако мой жребий был брошен! Я не могла вернуться в Фэрбенк. Я уже признала свою вину. А когда сэр Джордж женился на мне… будь проклят тот день!

Я знаю, Люси, что твоя доля нелегка, пусть ты теперь и носишь счастливое звание супруги, и уверена, ты удивленно качаешь головой, читая эти строки. Но имей я силы изменить свое положение, в ту же секунду взмолилась бы взять меня судомойкой в Фэрбенк!

Должна быть не только краткой, но и честной. Страх раскрытия диктует каждое написанное мной слово. Мы живем на маленьком острове, отрезанном от мира, хотя и не так далеко от Лондона, как можно представить. Тем не менее между нами и всеми остальными лежит пропасть. Сэр Джордж… недобр и, как и говорил, лишен средств к существованию. Однако то немногое, что у нас есть, он тратит на выпивку. А также, опасаюсь, худшие вещи. Я знаю не все его слабости, поскольку когда я забеременела, он выселил меня в отдельное крыло дома. Если это можно назвать домом – особняк, осыпающийся и сползающий в воды, отделяющие нас от материка. Я вынуждена полагаться на небольшой паром, которым управляет добрый человек, занимающийся перевозом островитян в город и обратно. Мы стали друзьями… и только, уверяю тебя.

Единственная причина, по которой сэр Джордж до сих пор не проиграл наш дом на острове, заключается в том, что он не может этого сделать, поскольку ограничен в правах владения. Дом должен перейти к его старшему сыну. Однако мы не можем уехать, потому что нам некуда идти. Ненадежные друзья бросили его, а может, о нем просочилась дурная слава. Ни один человек не поздравил его с рождением ребенка, нашего сына, дорогого Чарльза Джорджа Александра.

Маленький Чарльз – прекрасное, солнечное дитя, и я его не заслужила. Ради него я продолжаю жить. Иначе, боюсь, я бы кинулась с острова в воду, невзирая на последствия для моей души. Люси, я боюсь за благополучие моего крошки. Хотя мы по-прежнему живем в самом дальнем крыле дома, сэр Джордж говорит, что непрерывный плач Чарльза сводит его с ума. К своему наследнику он проявляет лишь злобу и жестокость. Думаю, он бы бросил нас здесь, если бы посмел. По закону я принадлежу ему телом и душой, как и наш ребенок, но я не могу оставить Чарльза на милость ужасного характера сэра Джорджа. Джордж в десятки раз свирепей моего дяди в худшие его моменты. Поэтому… я строю планы. Могу ли я рассчитывать на твою помощь?

С благодарностью за твое христианское милосердие,

Мэри Бэрнвелл, урожденная Холдер».

Я была ошарашена. «Траст» с ума сойдет, когда прочтет это письмо. Никто не знал, что случилось с Мэри Холдер, и, похоже, у нас появился шанс это выяснить.

Там было еще одно письмо:

«5 мая

Дорогая Люси!

Я нахожу всевозрастающее сочувствие и доброту в лице паромщика, который передает наши письма. (Хотя спешу уверить тебя, что между нами нет ничего неподобающего – он, как и я, женат.) Паромщик и его милая жена почти шесть лет ждали собственного ребенка, и это напоминает мне, что хотя в моей ситуации мало чему можно позавидовать, хотя бы в чем-то я могу считать себя удачливой. Он придал мне смелость попытаться сбежать, и за это я искренне благодарна.

С вечной благодарностью и всегда в твоем распоряжении,

Мэри Бэрнвелл, урожденная Холдер».

И еще одно:

«19 мая

Дорогая Люси!

Я имела беседу с человеком, которого прежде считала своим врагом. Ее результаты весьма плачевны, и посему я вынуждена изменить планы. Я думала просто уплыть на пароходе, прибыть в Лондон и появиться у дяди с ребенком на руках, чтобы попросить убежища. Но мне объяснили, что закон на стороне моего мужа. Он может забрать у меня сына – и, я уверена, сделает это.