Выдра по имени Тарка - Генри Уильямсон

Морской черт двигался очень медленно, и лосось не догадался, что перед ним враг. Близко посаженные глаза над огромным зубастым ртом были прикованы к рыбе. Позади поплыли цепочки пузырьков, замаячили силуэты выдр. Лосось взметнулся со дна и попал в пасть-пещеру; поднялись острия зубов, и челюсти сомкнулись.

Выдры трижды обогнули лагуну в поисках лосося, затем забыли про него и тронулись вниз вместе с отливом. Над эстуарием сияли звезды, парили в воздухе крики бродящих по мелководью птиц. Выдр несло в море мимо белого домика на дамбе, мимо безмолвного темного госпитального судна — лишь в одном иллюминаторе мигала свеча — к длинной косе, за которой были дюны, поросшие песколюбом. Здесь они вышли на берег и затеяли шумную возню. В то время как выдрята катались по песку и кусались, Тарка и Белохвостка играли в прятки — делали вид, будто ищут и не могут найти друг друга. Взбегали на дюны и спускались на брюхе вниз. Подбирали палочки, пустые оболочки яиц ската, старые кости, перья морских птиц, пробки, принесенные приливом, и высоко подбрасывали их лапами. Прятались между подушками трагаканта и внезапно выскакивали из-за них.

На мокрые отмели падали лучи маяка, горели красными угольками огни деревни за заводью. «Крю-лик, тлюи-тлюи-ик!» Кроншнепы видели, как выдры подплыли к Шрарской излучине. Белохвостка и Тарка наелись мидий у черно-белого полосатого бакена и двинулись вместе с выдрятами к затонам у нижней гряды.

Лососи, неудержимо стремясь на нерест в пресных водах, где они родились, шли вверх по фарватеру, а следом за ними — тюлень; он вырывал зубами кусок из брюха каждой пойманной им рыбы и оставлял ее, чтобы погнаться за другой. Тарка притащил одну из раненых рыб к скалам, и выдры содрали с нее чешую, так им не терпелось добраться до розового мяса. Они отрывали слой за слоем, начиная с загорбка, роняя куски, чтобы слизать свернувшуюся рыбью кровь, налипшую в уголках рта. Тарка и Белохвостка ели спокойно, но выдрята «гирркали» и рычали. Когда они обглодали рыбу до костей, мордочки их серебрились от чешуи. Выдры — чистюли, поэтому они помыли подбородки, усы и уши, а потом напились в пруду за домом, стоящим на дамбе.

Четыре выдры лежали в тростнике, отдыхали, дремали, а дождь рябил серую водную пелену. Клонились под ветром к земле стебли дикого сельдерея. Тучи сгустились; вода, побуревшая от паводка в верховьях рек, чуть не переплескивала через дамбу. Только тогда выдры покинули пруд.

С приливом в губу поднялась кефаль, и один косяк, чуть не в сотню рыб, проплыл через дренажную трубу под дамбой. На исходе ночи выдры, пожиравшие угрей в окаймленных тростниками рвах, где текла с холмов пресная вода, нашли этот косяк в котловине в углу Лошадиной топи. Два часа подряд они гонялись за рыбой, а когда вся рыба была перебита, Тарка и Белохвостка вернулись с отливом в море, оставив молодых выдр на самостоятельную жизнь.

Следующая ночь выдалась безветренной и тихой: ни плеска, ни журчания в широкой заводи, по которой огни деревни змеились, как серебряные и золотые угри. Звуки далеко и отчетливо разносились над спокойными водами, и рыбаки, которые стояли кучками на набережной после закрытия пивных, слышали жалобный свист молодых выдр, блуждавших в миле от деревни по берегу, где попискивали галстучники. Свист раздавался три ночи кряду, а затем с юго-запада пришел шторм, и в эстуарии загрохотали валы.

Черные лоскутья листьев кружились и кувыркались в разлившейся запруде над Протоковым мостом, как кружатся и кувыркаются грачи высоко в сером ветреном небе. Светило солнце. Плотина при паводке напоминала ткацкий стан: падающая вода — основа ткани — была желто-белая от пузырей; взад-вперед поперек водослива сновали воздушные пустоты — нити утка, тянущиеся за сверкающим челноком. Внизу вытканное воздухом водное полотно с треском рвалось на камнях, нанесенных разливом; волны взлетали, ревели, бросали вверх пену и брызги. На гребне плотины застряла ветка, камни ободрали с нее всю кору. То и дело на струящихся нитях основы мелькали узкие грифельно-серые тени, длиннее руки человека; они медленно шли навстречу потоку, ударяя из стороны в сторону хвостами, пока их не сносило вниз, в толчею волн, ревущих, как полярные медведи во время драки.

Лососям никак не удавалось добраться до гребня. Некоторые рыбы пытались подняться по рыбоходу, но здесь, на перепадах ступеней, напор паводка был еще сильней. Наверху по запруде, почти уйдя в воду, плавала птица, следила ярко-красными глазками, не мелькнет ли форель. Клюв — острый, как осколок камня, оперенье — коричнево-черное сверху и серо-пенное внизу. Это была чернозобая гагара в зимнем наряде. Когда Тарка увидел ее с берега, она покачивалась на волнах, расправляя то одно, то другое крыло. Выдра испугала гагару; она наклонилась вперед и пропала — быстро, как сверкнувшая на повороте рыба, не оставив следа. Когда же она вновь вынырнула, выдра исчезла. Птица вытянула вперед голову и шею и торопливо поплыла вверх по реке. У верхнего конца запруды гагара увидела другую выдру и с испуганным жалобным криком, загребая концами маховых перьев воду и подымая брызги, побежала, чтобы подняться с разгона в воздух. Взлетела все еще с вытянутой шеей и, проворно и часто махая крыльями, понеслась за излучину.

Тарка и Белохвостка, привлеченные паводком и солнцем, пришли из лесу днем поиграть. Тарка перевалился через гребень плотины; желто-белая сумятица воды, швыряя из стороны в сторону, снесла его вниз. Через минуту вверх по бетонному водосливу стала медленно двигаться узкая грифельно-серая тень, за ней, увереннее, другая, еще темнее — выдра. Рыба и зверь с трудом продвигались вперед, казалось, они повисли на водной ткани. Но вот Белохвостка отдалась сверкающей гладкой кривизне потока. Миг — и обе, выдра и рыба, исчезли. Стремительная пенная баламуть вынесла их на прибрежные камни в сорока ярдах оттуда; там через час инспектор рыбнадзора и нашел тридцатифунтовую рыбу, которая шла в пресную воду на нерест. Ее жаберные крышки обросли коркой океанских моллюсков, на загорбке зияли рваные раны: выдры свершили свой свадебный пир.

Остались позади ноябрь, декабрь, январь, февраль — хотя выдры знают только день и ночь, солнце и луну. Белохвостка и Тарка следом за лососем добрались до верховьев большой реки, но в начале нового года снова спустились поближе к устью. Проплыв с отливом под Полупенсовым мостом, они пересекли пойму до заводи Шести цапель, посреди которой чернели быки Железнодорожного моста. Сразу за мостом было устье ручья, размываемое морем, и сюда-то и свернули выдры. Белохвостка сызмала знала здешние места. Она возвращалась в Приют Ясеней-Близнецов за мельницей, в котором была рождена.