Завтра война - Александр Зорич

Снова что-то ухнуло — словно бы упал засохший древесный ствол.

Нервы у Эстерсона были отнюдь не железные. Палец совершенно рефлекторно надавил на спусковой крючок. Затем еще раз.

Прогремели два выстрела.

Гробовая тишина, воцарившаяся в лесу после этой демонстрации твердых намерений, вернула ему трезвомыслие. «Нет, когда хотят напасть, ведут себя совсем не так».

Эстерсон помедлил еще минуту и заткнул пистолет за пояс комбинезона. Он вдруг почувствовал — им больше не интересуются.

«Интересно, что теперь предпримет загадочный преследователь?»

Конструктору ответил сам ход событий. Легонький топот, шелест расступающихся кустов, хруст валежника. Преследователь убегал!

«Не-ет, этого я так не оставлю!»

Он живо сбросил рюкзак и ринулся в чащу. Его душа преисполнилась охотничьим ликованием.

Ох и приятно иногда поменяться ролями!

Не будучи хорошим бегуном, Эстерсон тем не менее настиг преследователя довольно быстро — существо, как быстро выяснилось, хромало на одну лапу.

Это был сирх. Абориген планеты Фелиция.

Сирхами назывался разумный неантропоморфный теплокровный вид-гегемон, населявший сухопутье Фелиции — планеты приятной во многих отношениях.

Преследователь Эстерсона имел полтора метра роста и худощавую комплекцию. Мордкой и сложением он, как и его собратья, более всего походил на кота, отрастившего себе невесть за какой надобностью широкий спинной гребень и кожистые перепонки между передними лапами и нижней частью спины.

Сходство сирхов с земными кошачьими было воистину поразительным!

Длинный пушистый хвост (разве что чуть приплюснутый, как у бобра), когтистые четырехпалые конечности (верхние — развитые, как человеческая рука, а нижние — мощные, попрыгучие, как у кенгуру), хитрые глазки с вертикальным зрачком-рисочкой, широкий кожистый нос с одной только ноздрей, бдительно торчащие ушки, верткие, пластичные повадки…

Правда, в отличие от земных кошачьих, сирхи не были хищниками.

И этот факт, между прочим, не в последнюю очередь предопределил выбор Эстерсона относительно Фелиции (которому хищники осточертели как класс — особенно разумные; слишком уж хорошо он изучил их человеческую разновидность, работая в «Дитерхази и Родригес»).

Если земные коты не могли и недели прожить без рыбы и мяса (хотя бы в виде гранул сухого корма), то сирхи Фелиции не мыслили жизни без качи — так, если верить «Энциклопедии», называлась вязкая белесая масса, служившая сирхам основным продуктом питания.

Кача была результатом переработки сока деревьев с неудобочитаемым латинским названием, волею сирхов ставшего основной агрикультурой планеты.

Качу воспевали поэты, ее изображали художники, о ней охотнее всего беседовали сирхи на своих вечеринках. Самым популярным именем у сирхов было имя Качхид, что в переводе означало «влюбленный в качу».

Но самым необычным у аборигенов Фелиции был их шерстяной покров.

В отличие от человеческих волос и шерсти земных животных (представляющих собой ороговевшую ткань, вырастающую из живой волосяной луковицы, запрятанной в коже), шерсть сирхов была живой от кончика и до корня.

И эта живая шерсть могла менять цвет в зависимости от того, что в данный момент требовалось ее хозяину. Сирхи были хамелеонами!

Нет, это не делало разумных жителей Фелиции похожими на экраны визоров. Но стоило сирху полежать минут пять на песочке, как сам он становился желто-коричневым. Стоило ему заснуть на ветке местного платана, как его шерсть начинала отливать кофейным и фисташковым.

Кстати говоря, тот сирх, за которым гнался Эстерсон, был зелено-серым — от хвоста и до спинного гребня. Он двигался довольно неуклюже и Эстерсон не мог взять в толк, как же это ему, такому медлительному и неповоротливому, удалось водить его за нос добрых два часа и притом оставаться совершенно незамеченным!

Наконец он сообразил, что все это время сирх попросту двигался по ветвям нижнего яруса. Ведь эти перепонки между лапками и бедрами у них вовсе не для красоты. И гребень кожистый — тоже. Эстерсону ли не знать, что гребень этот есть не что иное, как стабилизатор!

Сирхи, на манер земных белок-летяг, неплохие летуны. Бесшумно перепорхнуть с ветки на ветку, с дерева на дерево — для любого сирха дело немудреное.

«Какой же я кретин! Смотреть нужно было не в кусты, а на кроны!»

Эстерсон пригляделся: у сирха, которого он почти уже догнал, на боку светлела рваная рана, из которой сочилась молочно-розовая кровь.

«Неужели моих рук дело?» — ужаснулся Эстерсон, вспоминая, как с перепугу палил по кустам из «ЗИГ-Зауэра».

«Ничего себе удача — начать новую жизнь на другой планете с убийства беззащитного существа!»

Он пригляделся повнимательнее. Нет, ранение совершенно не было похоже на огнестрельное!

Скорее уж под беднягой не вовремя сломалась ветка и он, падая, напоролся на острый сук.

— Стой! Слышишь, парень, стой! — крикнул Эстерсон, когда его отделяли от сирха каких-то пять шагов.

Сирх обернулся и испуганно посмотрел на Эстерсона. Конечно, он не понял смысла обращенных к нему слов. Но шаги ускорил — на всякий случай.

Эстерсон тоже подналег. Чего он хотел — пожать сирху лапу? Поболтать? Но как? Ведь «Сигурда» при нем не было!

Но об этом Эстерсон тогда не думал. Он нагнал сирха и положил руку ему на плечо.

Конечно же, это была ошибка.

Сирх вновь повернул к Роланду свою мохнатую морду, которая тут же сменила цвет на черно-серый (позже Эстерсон узнает, что этот цвет в эмоциональной палитре сирхов отвечает за крайний испуг), единожды моргнул своими ореховыми глазищами, расслабленно присел на задние лапы и… с обреченным вздохом повалился на землю.

Вот уж чего Эстерсон не ожидал так не ожидал.

— Эй, парень, ты что, в обморок, что ли, упал? — вслух спросил конструктор, теребя сирха за опушенное пепельно-серой шерстью плечо. — Я тебя испугал, да?

Но сирх не издавал ни звука.

Он лежал с закрытыми глазами и, кажется, даже не дышал!

Эстерсон сел на корточки рядом с сирхом и закурил. Вид у него был озадаченный.

Затушив сигарету, он посмотрел на часы. С тех пор как сирх свалился на землю, прошло уже десять минут.

— Эй, ты чего? Тебе плохо, что ли? — робко спросил Эстерсон. Ответа не последовало.

Инженер чувствовал себя растерянным. Однажды при нем упала в обморок его секретарша, сеньора Талита. Дело было в Санта-Розе — Грузинский обнаружил в сейфе с секретными документами невесть как проникшую в святая святых мышь. И ладно бы просто обнаружил и тихо пришиб каблуком. Так он, дебил, довел свое открытие до широких слоев общественности! Услышав радостное сообщение Грузинского, сеньора Талита побледнела и брякнулась на спину, в аккурат напротив сейфа. Помнится, не смутившийся ничуть Грузинский еще пошутил как-то особенно уместно. А может, процитировал какую-то неведомую классику. В том духе, что «мышь — это животное, чей жизненный путь устлан телами упавших в обморок женщин».

«Но обморок Талиты продолжался никак не больше минуты! А этот котяра дрыхнет уже четверть часа!»

Сирхи, конечно, анатомически и физиологически устроены несколько иначе, чем люди. Поэтому у них и обморок может продолжаться дольше, рассуждал Эстерсон. И все-таки они ведь тоже дышат кислородом! Ведь они, — по крайней мере, если верить альтернологам, — имеют схожую с человеческой структуру мозга и систему обмена веществ.

В таком случае, разве возможно, чтобы сирхи были способны часами обходиться без дыхания? Скорее всего нет.

Эстерсон посмотрел на сирха — тот по-прежнему не шевелился. Шерсть на нем поникла, а из его пасти потекла малоэстетичная бело-розовая пена. Мышцы сирха обмякли. Вид у него был… вид у него был… совершенно дохляческий!

«А что, если он и впрямь умер? От испуга?» — вдруг подумал Эстерсон.

— Эй, парень, ты что, сдох?

Тут ему в голову пришла свежая мысль: «Если бы я заговорил на языке сирхов, может, мне удалось бы привести его в чувство. Недаром же все психологи мира в один голос твердят про волшебную силу родного языка!»

Вдохновленный своей идеей, Эстерсон бросился за рюкзаком, который остался на родниковой поляне. Он обернулся довольно споро — сбегал туда и обратно, прилепил к плечу визуальный плаг-ин «Сигурда», а на руку надел сам электронный переводчик. Склонился над сирхом и заговорил:

— Меня зовут Роланд. Я — друг. Я прибыл с планеты Земля. с туристическими намерениями. Я не хочу ни тебе, ни твоему народу ничего плохого. Если ты болен, скажи мне, как я могу помочь тебе…

И так далее, и тому подобное.

Эстерсон упомянул взаимовыручку, которую должны оказывать друг другу люди и сирхи. Уверил, что сражен наповал красотами Фелиции. И признался, что хотел бы добраться до заброшенной исследовательской станции. Он даже извинился перед сирхом за то, что погнался за ним!