На земле достаточно места (Сборник рассказов) - Айзек Азимов

– Он острит.

– Что?

– Анекдоты рассказывает. Отменные. Пользуется бешеным успехом. Он может выложить любую историю, даже самую старую и скучную, и будет смешно. Все дело в том, как он рассказывает. У него особое чутье.

– Понимаю. Что ж, хорошо.

– А может быть, плохо. К этим анекдотам он относится серьезно. – Уистлер обеими руками облокотился на стол Траска, прикусил губу и отвел глаза. – Он не такой, как все, он и сам это знает и полагает, что только анекдотами можно пронять таких заурядных трепачей, как мы. Мы смеемся, мы хохочем, мы хлопаем его по плечу и даже забываем, что он гроссмейстер. Только в этом и проявляется его влияние на сослуживцев.

– Очень интересно. Я и не знал, что вы такой тонкий психолог. Но к чему вы клоните?

– А вот к чему. Как вы думаете, что случится, если Меерхоф исчерпает свой запас анекдотов?

– Что? – Уполномоченный ФБР непонимающе уставился на собеседника.

– Вдруг он начнет повторяться? Вдруг слушатели станут хохотать не так заразительно или вообще прекратят смеяться? Ведь это единственное, чем он может вызвать у нас одобрение. Без этого он окажется в одиночестве, и что же тогда с ним будет? В конце концов он – один из дюжины людей, без которых человечеству никак не обойтись. Нельзя допустить, чтобы с ним что-то случилось. Я имею в виду не только физические травмы. Нельзя позволить ему впасть в меланхолию. Кто знает, как плохое настроение отразится на его интуиции?

– А что, он начал повторяться?

– Насколько мне известно, нет, но, по-моему, он считает, что начал.

– Почему вы так думаете?

– Потому что я подслушал, как он рассказывает анекдоты Мултиваку.

– Не может быть.

– Совершенно случайно. Вошел без стука, и Меерхоф меня выгнал. Он был вне себя. Обычно он добродушен, и мне кажется, такое бурное недовольство моим внезапным появлением – дурной признак. Но факт остается фактом: Меерхоф рассказывал Мултиваку анекдот, да к тому же, я убежден, не первый и не последний.

– Но зачем?

Уистлер пожал плечами, яростно растер подбородок.

– Вот и меня это озадачило. Я думаю, Меерхоф хочет аккумулировать запас анекдотов в памяти Мултивака, чтобы получать от него новые вариации. Вам понятна моя мысль? Он намерен создать кибернетического остряка, чтобы располагать анекдотами в неограниченном количестве и не бояться, что запас когда-нибудь истощится.

– О господи!

– Объективно тут, может быть, ничего плохого и нет, но, по моим понятиям, если гроссмейстер использует Мултивака для личных целей, это скверный признак. У всех гроссмейстеров ум неустойчивый, за ними надо следить. Возможно, Меерхоф приближается к грани, за которой мы потеряем гроссмейстера.

– Что вы предлагаете? – бесстрастно осведомился Траск.

– Хоть убейте, не знаю. Наверное, я с ним чересчур тесно связан по работе, чтобы здраво судить о нем, и вообще судить о людях – не моего ума дело. Вы политик, это скорее ваша стихия.

– Судить о людях – да, но не о гроссмейстерах.

– Гроссмейстеры тоже люди. Да и кто это будет делать, если не вы?

Пальцы Траска отстукивали по столу быструю приглушенную барабанную дробь.

– Видно, придется мне.

Меерхоф рассказывал Мултиваку:

В доброе старое время королевский шут однажды увидел, что король умывается, согнувшись в три погибели над лоханью. Развеселившийся шут изо всех сил пнул священную королевскую особу ногой в зад. Король в ярости повелел казнить дерзкого на месте, но тут же сменил гнев на милость и обещал простить шута, если тот ухитрится принести извинение, еще более оскорбительное, чем сам проступок. Осужденный лишь на миг задумался, потом сказал: «Умоляю, ваше величество, о пощаде. Я ведь не знал, что это были вы. Мне показалось, будто это королева».

Меерхоф собирался перейти к следующему анекдоту, но тут его вызвали.

Собственно говоря, даже не вызвали. Гроссмейстеров никто никуда не вызывает. Просто пришла записка с сообщением, что начальник отдела Траск очень хотел бы повидаться с гроссмейстером Меерхофом, если гроссмейстеру Меерхофу не трудно уделить ему несколько минут.

Меерхоф мог безнаказанно швырнуть записку в угол и по-прежнему заниматься своим делом. Он не был обязан соблюдать дисциплину.

С другой стороны, если бы он так поступил, к нему бы продолжали приставать, бесспорно, со всей почтительностью, но продолжали бы.

Поэтому он перевел активированные цепи Мултивака в нейтральную позицию и включил блокировку. На двери он вывесил табличку «Опасный эксперимент», чтобы никто не посмел войти в его отсутствие, и ушел в кабинет Траска.

Траск кашлянул, чуть заробев под мрачной беспощадностью гроссмейстерского взгляда. Он сказал:

– К моему великому сожалению, гроссмейстер, у нас до сих пор не было случая познакомиться.

– Я перед вами регулярно отчитываюсь, – сухо возразил Меерхоф.

Траск задумался, что же кроется за пронзительным, горящим взглядом собеседника. Ему трудно было представить себе, как темноволосый Меерхоф, с тонкими чертами лица, внутренне натянутый как тетива, хотя бы на время перевоплощается в рубаху-парня и рассказывает смешные байки.

– Отчеты – это официальное знакомство, – ответил он. – Я… мне дали понять, что вы знаете удивительное множество анекдотов.

– Я остряк, сэр. Люди так и выражаются. Остряк.

– При мне никто так не выражался, гроссмейстер. Мне говорили…

– Да черт с ними! Мне все равно, кто что говорил. Послушайте, Траск, хотите анекдот? – Он навалился на письменный стол, сощурив глаза.

– Ради бога… Конечно, хочу, – сказал Траск, силясь говорить искренним тоном.

Ладно. Вот вам анекдот. Миссис Джонс разглядывает карточку с предсказанием судьбы, выпавшую из автоматических весов, куда бросил медяк ее муж, и говорит: «Тут написано, Джордж, что ты учтив, умен, дальновиден, трудолюбив и нравишься женщинам». С этими словами она перевернула карточку и прибавила: «Вес тоже переврали».

Траск засмеялся. Удержаться было почти невозможно. Меерхоф так удачно воспроизвел надменную презрительность в голосе женщины, так похоже скорчил мину под стать голосу, что уполномоченный ФБР невольно развеселился.

– Почему вам смешно? – резко спросил Меерхоф.

– Прошу прощения, – опомнился Траск.

– Я спрашиваю, почему вам смешно? Над чем вы смеетесь?

– Да вот, – ответил Траск, стараясь не терять благоразумия, – последняя фраза представила все предыдущие в новом свете. Неожиданность…

– Странно, – сказал Меерхоф, – ведь я изобразил мужа, которого оскорбляет жена; брак до того неудачен, что жена убеждена, будто у ее мужа вообще нет достоинства. А вы смеетесь. Окажись вы на месте мужа, было бы вам смешно?