Вечный сдвиг. Повести и рассказы - Елена Макарова

– Что бы мы без вас делали, – улыбается Любови Тимофеевне завлаб, доцент, с докторской на подходе. – Это вам, – выбрасывает он руку из-за спины, а в руке – шоколадка, с кошечкой на этикетке.

Невменяемые члены

Если ты не склочник, не бросаешь окурки где попало, не мусоришь в зеленой зоне, – тебе хорошо. Во всяком случае, Семену Харитоновичу, инвалиду войны на деревянном протезе, было хорошо.

Неподалеку от дома кинотеатр «Встречный», где показывают фильмы еще раньше Москвы, и у них там давка, а во «Встречном» – бери билет и смотри.

Перед кинотеатром детский городок с тесаными изделиями – избушкой, Бабой Ягой, Машенькой, медведем и лешим, слишком, на взгляд Семена Харитоновича, сучковатым. Раньше тут был сквер с асфальтированными дорожками, и на их пересечении стояла плита с предупредительной надписью: «Здесь будет установлен памятник в честь шестидесятилетия советской власти». Со временем всю площадь заасфальтировали, – иначе как строить детский городок, – но плиту не тронули, и граждане об нее спотыкаются. Ни к чему это! Для идейной подпитки у нас есть Ленин, он стоял и будет стоять в центре города, по нему будут сверять часы социализма будущие поколения.

Семен Харитонович сел на скамью, выпростал протезную ногу с черным торчком. Торчок видно, когда брючина заголяется, а при ходьбе нет, в ходячем виде он никому не портит настроения и не омрачает общую картину жизни. Семен Харитонович принял любимую позу – сложил ладони на инструктированном набалдашнике, лег на них подбородком. Светило солнце, падали кленовые листья, копошились дети, будущие ученики школы искусств. Прежде такой школы не было, была музыкальная, и располагалась она в одном из деревянных бараков, где давным-давно квартировали строители канала – водной централи Москвы и Московской области, разрезавшей родной город Семена Харитоновича пополам. Нынешняя молодежь и не задумывается, откуда все взялось, и его ветеранский долг – напоминать об этом. Для музыкального развития барак не годился. Со слов одной гражданки, там сливались все звуки в один, невозможно было контролировать, кто что играет.

На новой школе искусств – личной заслуге Семена Харитоновича – красуется вывеска «Дети – наше будущее». И это так и есть. А вот с бывшим директором музыкальной школы, который потом возглавил школу искусств, получилась неувязка. Не доглядел он, как завистники развели под ним костер, и, вместо того чтоб сгореть с честью, тлел целый год в Кащенке, стал психическим инвалидом и теперь сочиняет еврейские мелодии у себя в квартире.

Но не об этом хотелось думать, греясь в лучах ласкового солнца. Хотелось о значительном, общественно важном, где он, Семен Харитонович, занимал передовую позицию.

Без боя ни пяди земли! В тот незапамятный день он облачился в орденоносный пиджак и направился в горком с предложением. Город не бедный, с секретным производством. Наземные коммуникации замаскированы щитами «Овощи-фрукты», «Одежда», «Товары повседневного спроса», сами же щиты заслонены высокими тополями и развесистыми липами – врагу сюда не прорваться. Мы не иждивенцы, мы кормим страну, нам положена культура, – повторял про себя Семен Харитонович главные слова, которые скажет Хорунжему.

Хорунжий, ну точно сучковатый леший из детского городка, стучал по столу волосатыми костяшками пальцев в нетерпении конкретного дела. Но на Семена Харитоновича стуки по столу и взгляды мимо не действовали. Опыт лектора-пропагандиста приучил его к постепенному подходу к теме. Стратегия разработки главного удара – основа военного искусства. Стратегия и тактика рука об руку заходят в тыл врага, и бац:

– Требую новую школу!

Хорунжий вздрогнул, икнул, задвигал челюстями, сжевал густое словесное месиво, запил его водой из графина. И принял прежний вид. Тщательно подготовленный удар сработал вхолостую. Почесав крупный нос с черными волосками, пробивающимися из ноздрей, и смерив взглядом ветерана на протезе, Хорунжий принял сталинскую позу:

– Мы посоветуемся с товарищами, подумаем и решим.

Семен Харитонович выиграл бой. Школу искусств построили рядом с горкомом. В честь такого события директор Смородницкий пригласил Семена Харитоновича в ресторан «Былина» с оркестром по вечерам. Музыка мешала – ни поговорить, ни даже погрустить о былом вслух. Мало того, после первой рюмки Смородницкий начал шарить черными своими глазами по дамам и, извинившись перед другом, покинул его и ударился в танцы. Семен Харитонович сначала следил за ним, как он прыгает мячиком подле разных женщин, – танцевали как-то не по двое, а вперемешку, на лицо его, мясистое с черными столбиками усов, как у Чарли Чаплина и Гитлера, – но потом он перестал глядеть в сторону танцующих и дожидался перерыва, отвернувшись. У него в тот именно год умерла жена, и танцы эти были неуместны, даже если он и не принимал в них личного участия.

В антракте Виктор Исаакович подкатил к столику и предложил проехаться в «местечко по женской части». Это уж было ни в какие ворота, а пощечина моральному облику Семена Харитоновича, ведь именно борясь за моральный облик наших солдат, он едва не угодил под трибунал, сняв, в буквальном смысле, нашего сержанта с ихней немки.

Потом, когда в школе искусств разразился скандал и дело дошло до комиссии партконтроля, он не стал защищать Смородницкого, потому что явился очевидцем морального разложения в ресторане «Былина».

В остальном же, кроме сильного интереса к слабому полу, десятилетняя деятельность директора была безупречной. На базе школы искусств он создал студию эстетического воспитания для самых маленьких граждан города, организовал отделения художественное и хореографическое, проводил музыкальные фестивали и концерты в зале с отличной акустикой, а также организовал бесплатный хор из горкомовских работников, которым сам дирижировал.

Новый директор, присланный сверху, споил тихого завхоза и шумных баянистов, упразднил с позволения Хорунжего маленьких граждан и, чтобы никогда они здесь больше не учились, велел снять с фасада табличку «Студия эстетического воспитания» и чеканку в виде парящей женщины с лирой в руке.

«Неурядицы пройдут, а здание останется, и есть в нем мои кирпичики», – думал Семен Харитонович о положительном, а одно положительное магнитом притягивает к себе другое. Как-то пожаловалась ему одна старушка из деревянного дома, что мыться негде, и он пошел к Хорунжему, – дорога протоптана, – и снова долго говорил о санитарии и гигиене, помянул военные годы, когда вши были народным бедствием, – негоже нашему городу скатиться на старые рельсы. И пожалуйста, неподалеку от станции выросла баня с парилкой и со всем, что положено. Сам Семен Харитонович был только на открытии, у него-то все удобства под боком. Еще по его предложению местную газету «Ленинец» стали печатать офсетом, с синими заголовками по будням и красными – по воскресеньям и праздникам.

Что еще сделал он для процветания города? Да все. Он для этого процветания и жил.

Переместившись на другой конец скамьи, где клены не затеняют вида, он взглянул окрест: к красной школе искусств пристроили желтое здание исполкома, горком выкрасили суриком, – хорошо. И даже в том, что Виктор Исаакович сочиняет еврейские мелодии, Семену Харитоновичу не виделось особенной беды. Ведь и еврейские, и казахские, и татарские – это общая музыка нашей многонациональной родины, и пусть она звучит, заглушает металлистов-империалистов, рокеров и брейкеров, пусть в ней потонут алкоголики, наркоманы, тунеядцы, насильники и грабители, – уйдут на дно, чтобы не портить общего вида.

Будучи в состоянии возвышенном, Семен Харитонович не заметил, как кто-то увел палку, любимую палку с инкрустированным набалдашником, к тому же необходимую совершенно. Семен Харитонович заглянул под скамью, осмотрел вокруг, но ни палки, ни хулигана, это сделавшего, не обнаружил.

– Дяденька, вашу палку школьник унес, – донеслось из-за спины.

Семен Харитонович взглянул на маленького следопыта с октябрятской звездочкой на форменном пиджаке.

– А ты не знаешь, случайно, из какого он класса?

– Может из пятого или шестого, сбегать?

– Где тебе за таким долдоном угнаться, – вздохнул Семен Харитонович и омрачился.

Стал думать исключительно о плохом: молодежь без идеалов, хамство в торговле, воровство на заводах и предприятиях, – все, чего ни коснись, виделось в черном свете. «Куда мы двинемся с таким эшелоном, – качал головой Семен Харитонович, – хоть в доску расшибись, а всегда найдется негодяй и всех уведет не туда».

Зря он оттолкнул доброго октябренка. Наказанный за антипедагогический поступок, он ждал человеческой помощи, – вот появится на горизонте знакомый и поможет дойти до дому. И знакомый появился. Виктор Исаакович. Он шел мимо школы искусств, отвернув от нее взгляд. Седой, с белой щеткой усов вдоль верхней губы, а не, как раньше было, только под носом. Шел он медленно, по привычке животом вперед, только живота теперь у него не было.