ПЛАН «Б» - Елена Муравьева

Оставалось только удивляться тому, что внутренний конфликт обрел такую странную форму. Впрочем, бабушка предупреждала: для колдуньи личная гармония — вещь архиважная. И все же материализация внутренних состояний — это было как-то слишком.

— Алле, гараж, хватит изображать бревно, — посоветовал Внутренний Голос.

«Отстань!»

— Не дождешься.

«Тогда хоть помолчи немного».

— В другой раз. Сейчас я с полной ответственностью заявляю: будь осторожна, твои копии — серьезные, я бы даже сказал, опасные штучки.

«Чем они могут мне угрожать?»

— Многим.

«Но почему? Я же здесь главная».

— Это еще как поглядеть.

«Не пугай, мне и так не по себе!» — попросила Тата и, собравшись с силами, вырвалась из теплой тупой безмятежной созерцательности, встала во весь рост.

— Эй, вы, — обратилась к копиям. — Давайте, сразу расставим точки над «i». — Я здесь номер первый! Как скажу, так и будет!

Татьяна надменно пожала плечами:

— С какой стати? Весь год ты верно и преданно обслуживала исключительно мои интересы.

Татуся пренебрежительно хмыкнула:

— Вот еще! У меня тоже есть бессмертное начало, поэтому я никого не боюсь. К тому ж, я вообще не твоя, а Никитина.

Тата нахмурилась:

— Девочки, вы что-то путаете. Ты, Татьяна, — всего лишь придуманный образ, который всегда можно заменить другим. Ты, Татуся, не больше, не меньше, как воодушевленный плод чужого воображения! В тебе бессмертия с гулькин нос. Я пролила море слезы над судьбами литературных и киногероев, а теперь не помню, как кого и звали. Поэтому, повторяю: либо вы подчиняетесь, либо … — не желая тратить понапрасну время, Тата швырнула в девиц комок энергии.

Ноги немного дрожали. Стоять было трудно. Но мятежным вассалам надлежало подчиниться и признать власть сюзерена!

Тата чувствовала, что может убить строптивиц. И убила. Почти!

У бетонной стены в оспинках винтовочных выстрелов замерли два силуэта. Раскатистой дробью ударили барабаны. Усатый капрал зачитал приговор и скомандовал расстрельной команде:

— Товсь!

Солдаты щелкнули затворами. Одна из фигур упала на колени. У другой между ног полилось.

— По моей команде…Пли!

Тени замерли в ужасе. Увидели пули. Каждая свою. Почувствовали разрыв кожи, всплеск нестерпимой боли от проникающего ранения, понадеялись, что выживут, что второй раз не казнят. И, только укрепившись в вере об избавлении, умерли.

Зеленоглазая королева, с балкона наблюдавшая за казнью, махнула платочком.

— Благодарю за службу, любезные.

Тихий шепот, слетевший с нежных губ: «Так и надо! Знай, место!» — предназначался поверженным врагиням.

Видение, заполонившее комнату, рассеялось.

— Есть вопросы? — любезно поинтересовалась Тата у трупов.

— Нет, — жалобно провыл один.

— Нет, — сквозь зубы процедил другой.

В глазах Татуси дрожали слезы. Татьяна была спокойна, но следы потрясения еще блуждали по ее лицу. Тата же, хоть стояла, гордо подняв голову, и взирала на побежденных высокомерно, трепетала от страха. Акция не возымела действия. Колдовской дар уже доложил: слезы и потрясения — всего лишь дань вежливости. Барышни неуязвимы и чихать хотели на всякие чары. Максимум, на что способно волшебство — это поставить защиту, дабы бы Разумница и Душенька (такие у барышень были имена), не могли читать мысли и управлять эмоциями.

— Я здесь — главная! — повторила Тата.

Не дождавшись ответа, она обратилась к Татьяне, как созданию здравомыслящему по определению:

— Давай, начистоту. Ты можешь объяснить, что происходит?

— Запросто, — готовно откликнулась та. — Тебе как коротко или с подробностями?

— Как угодно, только б я поняла.

— Тогда сначала суть: ты попала в другое измерение.

— Не может быть! — ахнула Тата.

— Для волшебницы ты реагируешь слишком бурно. Ничего экстраординарного. Прежде ты обитала одновременно в двух реальностях: обычной и колдовской. Нынче оказалась в третьей, где способности, ощущения, восприятия, воздействия, осознания, переживания, понимания, впечатления и прочие свойства личности существуют сами по себе, отдельно от человека.

— Так вот почему я вас вижу, — протянула задумчиво Тата. — А где же другие …сограждане?

— Тебе мало нас двоих?

— И все же?

— Из соображений безопасности тебя поместили в трансцендентальный изолятор.

— Транс…цен…тальный — это как?

— Трансцендентальный — означает: переступающий границы возможного опыта. Колдунья должна знать этот термин.

— А сколько я буду находиться в вашем дурацком изоляторе?

— Пока не покинешь наши пределы.

— А когда я их покину?

— Лучше спроси: как.

— То есть?

— Совершенно не понятно, как ты к нам попала. Поэтому неизвестно, как выдворить тебя из наших пределов.

— Значит, не исключено, что я у вас останусь навсегда?

— Это вряд ли. Твое пребывание у нас настолько экстраординарно, что ситуация обязательно как-то разовьется сама и по себе.

— А что мне сейчас делать? — пришла в уныние Тата.

— Ждать.

— Ждать и глазеть на ваши рожи? И думать: кто вы такие и не рехнулась ли я?

Татьяна величаво улыбнулась:

— Не волнуйся. Ты в здравом уме и трезвой памяти.

«Трудно поверить».

— Но придется. Еще есть вопросы?

«Конечно. Расскажи про себя и Татусю».

— Это долгий разговор. Если в двух словах, то я — твой идеал. Душенька недавно еще была обычной эротической блажью, забавляющей Линев в свободное время. Но с твоей помощью наша секс-бомбочка изменила статус и превратилась…Ах, если б знать в кого Татуся превратилась, можно было бы все исправить. Но пока ничего не ясно, поэтому остается только надеяться на лучшее. То есть на то, что мы обойдемся без жертв и разрушений.

— С чьей стороны?

Не желая уточнять, Татьяна пожала плечами.

— Хорошо, ну а пластмассовая роза на моей душе-полянке зачем появилась?

— Это мое отношение к Никите, — сообщила Душенька.

— Я-то тут причем? Между прочим, это уродище питается моим зеленым потоком.

— Плевать на все. Я посадила цветочек на своей территории.

— Это моя душа!

— Была твоя, стала наша!

Татьяна хлопнула в ладоши:

— Хватит пререкаться. Сделанного не воротишь. Бонапарт сказал: «Народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую». Могу перевести для особо непонятливых: тот, кто не хочет вкладывать душу в свою реальность, должен быть готов, что душа увлечется какими-то химерами.