Костры на сопках - Алексей Мусатов

Неприятель, догадавшись, в чем дело, усилил натиск. Видя, что батарея не отвечает, вражеские фрегаты подошли еще ближе к берегу и стали спускать шлюпки. В них рассаживались матросы и солдаты в красных мундирах.

Командир четвертой батареи лейтенант Гаврилов оглядел людей. В живых осталось всего девять человек, трое из них были ранены. На лодках же к берегу приближалось более десятка неприятельских шлюпок и два бота. Девять человек не могли бы их задержать даже на короткое время. Сообразив все это, Гаврилов решил отступить.

— Заклепать орудия! — приказал он. — Отходить ко второй батарее!

Артиллеристы быстро заклепали пушки и, захватив свое снаряжение, стали отходить.

Англичане и французы, вступив на берег, подняли галдеж, криком и шумом выражая радость по поводу победы. Они подбрасывали шапки вверх, кричали, стреляли из своих штуцеров. Какой-то солдат поторопился водрузить английский флаг над замолчавшей батареей.

Командовавшие десантом офицеры стали строить солдат в походную колонну, чтобы ударить в тыл второй батарее, которая продолжала вести огонь по кораблям.

Напряжение боя нарастало. Неприятель напрягал все силы, чтобы заставить замолчать последнюю батарею.

Густой дым от выстрелов и разрывающихся снарядов стлался по берегу.

Завойко, наблюдавший за ходом боя с вершины горы, как только заметил, что с неприятельских кораблей начинают отчаливать лодки с солдатами, послал гонца к офицеру Уварову с приказом немедленно атаковать неприятеля.

Отряд Уварова находился в засаде в Кривой балке. Взобравшись на дерево, часовой следил за действиями неприятеля.

— Шлюпки идут к берегу! Высаживаются! — сообщил часовой.

— Приготовиться к бою! — приказал Уваров.

До берега отряду предстояло пробежать больше километра по открытой местности под неприятельским огнем.

Солдаты, матросы, охотники и горожане нетерпеливо поглядывали на своего командира.

— В атаку! — крикнул Уваров и первый побежал вперед.

За ним с криком “ура” устремился весь отряд.

С неприятельских судов по атакующим открыли огонь, но это уже не могло охладить боевого воодушевления защитников порта.

Английские и французские офицеры попытались поставить свой отряд в каре, чтобы жестоким огнем остановить атакующих. Но как только солдаты увидели бегущих к берегу русских с ружьями наперевес, они, не слушая команды офицеров, стали пятиться к своим шлюпкам. Несколько метко пущенных с “Авроры” из-за мыса Язык ядер еще больше усилили панику. Давя и толкая друг друга, солдаты стали усаживаться в шлюпки.

Те, кто успел занять место, требовали от гребцов, чтобы они скорее отчаливали от берега, сталкивали в воду опоздавших.

Наконец переполненные солдатами шлюпки стали медленно отходить от берега. Вдогонку им летели пули русских стрелков, раздавались крики и улюлюканье. Адмирал Прайс наблюдал за этим позорным бегством первого десанта с фрегата “Президент”.

— Скоты! — злобно шипел он. — Трусливые собаки!

С трудом он подавил в себе желание отдать команду стрелять по своим солдатам, без боя покинувшим берег. Ему хотелось их всех утопить в бухте.

Шлюпки с незадачливыми десантниками подошли к кораблям.

Адмирал де-Пуант ждал, что Прайс на сегодня прекратит бой и прикажет эскадрам отойти на отдых. Но английский адмирал решил довести дело до конца, во что бы то ни стало уничтожить вторую батарею и прорваться во внутреннюю бухту.

И вот сотня орудий обрушила свой огонь на одиннадцать русских орудий второй батареи, которой командовал авроровец лейтенант Елагин.

На дальние выстрелы артиллеристы не отвечали, но как только противник подходил ближе, они открывали меткий прицельный огонь.

Каждая пушка на батарее носила особое название: “Ласточка”, “Старушка”, “Сибиряк”… Прозвища эти настолько привились, что Елагин, перебегая от одной пушки к другой и лично проверяя прицел, возбужденно кричал:

— “Ласточка”, давай, круши!.. “Сибиряк”, прибавь огоньку!..

Лицо его, почерневшее от порохового дыма, с блестящими глазами, светилось молодым задором.

— Целься вернее, братцы! — кричал он солдатам. — Ломай им ребра!..

В самый разгар боя лейтенанту Елагину донесли, что порох для зарядов на исходе.

— Эх, беда! — скрипнул зубами Елагин. — Заклюют нас!.. Достать надо порох, немедленно!

— Берегом долго будет, — ответил матрос Травников — А если с “Авроры” на шлюпке?

— Под таким-то огнем? Не доберутся!

— Рискнуть надо! Другого выхода нет. Просигналить на “Аврору”, попросить прислать пороху. Капитан Изыльметьев найдет выход.

Травников просигналил на “Аврору” о бедственном положении на батарее с порохом.

Изыльметьев собрал матросов и спросил, кто из них сможет доставить на батарею порох. Первым вызвался Чайкин. К нему присоединилось еще четверо матросов.

Пятерка храбрецов обогнула узкий мыс Язык и, крепко налегая на весла, погнала шлюпку ко второй батарее.

Неприятель сразу же заметил ее и взял под обстрел.

— Скорей, касатики! — кричали артиллеристы с батареи. — Налегай на весла!

Лавируя среди взрывов, шлюпка с порохом наконец пристала к берегу, и батарея вновь смогла отвечать на огонь неприятельских кораблей.

— Спасибо, братцы, выручили! — поблагодарил матросов Елагин. — А если еще порцию доставите, бой хоть до вечера выдержим.

— Придется постараться! — ответил Чайкин.

И шлюпка с матросами направилась во второй рейс за порохом.

Дым от выстрелов густой, непроницаемой пеленой окутал берег и бухту. Неприятельские корабли терялись во мраке. Этим хотел воспользоваться пароход “Вираго”, на котором сейчас находился сам адмирал Прайс. Под завесой дыма “Вираго” попытался проскользнуть во внутреннюю гавань, но зоркий глаз сигнальщика вовремя заметил хитрость врага.

— Пароход! — крикнул он.

На “Вираго” посыпались ядра русских орудий. В нескольких местах был пробит борт парохода, разворочена палуба.

“Вираго” вынужден был дать задний ход.

— На-ко, выкуси! — радовались русские артиллеристы.

— Улю-лю!

— Пока цел — убирайся восвояси!

Прайс, бледный, угрюмый, стоял на капитанском мостике. Его одолевали мрачные думы, сердце ныло.

Теперь уже не могло быть сомнений: эскадра величайшего флота в мире терпела неудачу у захолустного русского порта.

Прайс старался разобраться в допущенных ошибках, чтобы хоть немного уменьшить ноющую боль в груди. Самая первая и большая ошибка та, что он напрасно выпустил из своих рук фрегат “Аврора”. Не надо было слушаться де-Пуанта. Этот француз со своим этикетом помешал всему делу. Надо было наплевать на этикет, вежливость и прочее. Будь захвачена “Аврора”, и вся кампания развернулась бы по-другому. Кроме того, они напрасно задержались в порту Кальяо, затем на Гавайских островах, дав русским возможность тем временем укрепить порт, стянуть силы.