Судите и судимы будете - Stashe

Шептунов вообще старался поменьше говорить и побольше слушать. Практически все разговоры фиксировались записывающим устройством в кольце. Ученые со станции, впервые за долгое время, получали возможность изучать Янус с непосредственным участием пусть неспециалиста, но человека заинтересованного и немного подготовленного. Чем и пользовались на полную катушку, с упоением и практическим фанатизмом готовя Дана к путешествию. Именно поэтому дело не ограничивалось сбором улик и доказательств. Богдан был вынужден смотреть, слушать и запоминать буквально все подряд. По прозаической причине. То, что не уловят или не запечатлеют сложные устройства, по возвращении придется рассказывать и показывать лично. Этот факт Шептунова раздражал и немного отвлекал, но не выполнить просьб Якова и Лео он просто не мог. То, как они возились с ним, уровень экипировки, разработанный под их строгим присмотром, меры безопасности и способы защиты, записанные подсказки… было бы просто свинством отказать.

Шлем ли Джерски или чрезвычайные обстоятельства стали тому виной, но инспектор чувствовал, что и его возможности восприятия и усвоения информации значительно увеличились. Впрочем, сейчас ему сей факт, никаким образом не помогал. Результат разговора с главой клана зависел не столько от смекалки, умения вести разговор, сколько от решений самого старика. А он производил впечатление, умного, хваткого, изворотливого типа. И возраст его выглядел скорее условной 'занавеской', за которой скрывался непростой и крепкий как духом, так и телом человек.

Дан уже перестал обманываться и искать 'родные черты сходства' между собой и людьми Януса. Правда, он не мог объяснить, в чем заключаются различия. Ощущение чужеродности, где-то глубоко внутри, и все. Чистый субъектив.

Богдан сидел на деревянной лавке в нарочито небрежной позе и ждал прихода главы. Периодически он не мог удержаться и тихонько почесывался. Серый балахон, который приходилось носить, был неудобным и колючим, приходилось свыкаться. Однако зуд там, где кожа соприкасалась с тканью, иногда становился просто невыносимым. Ему обещали быструю адаптацию, но пока что чуда не произошло.

Конечно, видимость спокойствия давалась с трудом, но он заставлял себя расслабиться и успокоится. Невозможно рассчитывать на успех, безбожно переигрывая. Старик нюхом чуял вранье и неуверенность. Тут вообще, как подметил Шептунов, у многих обостренное от природы восприятие. Или интуиция на грани фантастики? Он тихо ужасался про себя, понимая, как не хватает знаний, физических возможностей, власти. Тем более разговоры с главой оставляли странное послевкусие. Как будто что-то по-настоящему важное упускалось, и даже за кончик ухватить так ни разу не удалось. А еще эта навязчивая забота: вежливая предупредительность, предусмотрительность. Хотя, по большому счету, кроме фокусов, никаких доказательств высокого статуса Богдан не предъявлял. Тревожно было на душе, неспокойно.

Неделя прошла в тиши и благости уютных покоев, за легкими беседами с мастерами. С главой за это время Дан виделся дважды, каждый раз от силы по полчаса. На него обрушивался целый водопад сладких речей и витиеватых обещаний. А потом, неожиданно для себя самого Богдан неизменно оказывался в одиночестве. Последние попытки встретиться с главой отклонялись, под предлогом отсутствия того в храме и просьбой еще чуть-чуть подождать возвращения. Гулять ему, правда, не запрещали, но вежливо уводили в другие помещения или в сад, когда проводились службы.

Он терпеливо ждал новостей несколько суток, пока вдруг не обнаружил ненавязчивую слежку. Тогда Шептунов и устроил выступление. Шумное, яркое и пугающее, из тех, коих в 'рукаве' его еще хранилось достаточно. Для показательных уроков — чтобы не смели держать за желторотика. И почти сразу получил 'добрую весть'. Старик вернулся и готов принять его.

Дан дураком себя не считал. Не вязалась история в узел, рассыпалась на глазах. Волшебники не верили ему, чувствовалось, но помогали с какой-то идиотской готовностью. Столько усилий нужно приложить, чтобы погубить одного человека, если допустить, что маски сорваны?

У Шептунова создавалось впечатление, что глава и мастера относились к нему как к забавной зверюшке, играя в предложенную игру иллюзий. Искусно, якобы соглашаясь с предложенными им правилами. Примерно как кошка с мышью. Нет, рядовые ученики как раз боялись чужака, адепты постарше уважительно опасались. А вот верхушка — мастера, да и сам глава старательно делали вид. Дан кожей чувствовал это шарлатанство.

Возможно, он просто-напросто чего-то не знает. Может быть, зреет некий заговор? С какой целью? Что им нужно? Если нет религиозного ужаса в ожидании возмездия за не те деяния перед 'богами', какую игру ведут старики? Что надеются получить? Кто стоит за ними?

Шелохнулась тканая из разноцветных нитей занавеска, похожая на полосатый коврик — плотный и тяжелый. Из-под нее вынырнул сухонький старичок невысокого роста, в традиционно сером балахоне и с черным амулетом на шее.

Богдан встал и вежливо склонил голову. Глава в ответ поклонился низко, почти в пояс. Шептунов принял игру и притворился, что так и должно. Он ведь пребывает в официальном статусе 'бога'.

— Мое уважение, главному мастеру — волшебнику. Наша встреча долго планировалась…

Немного воды никому не помешает. Дан уже понял, что умение плести кружево из слов в мире Януса ценится. Поэтому тренировался рассыпать цветастую чепуху, выуживая из груды бисера слов собеседника драгоценные камешки.

Глава благожелательно выслушал его и ответил:

— Я нашел сведения, которые интересуют вас, мастер. На счет некого Кристиана. В нашем мире он известен как Крис-волшебник. Он часто путешествует, и застать его на одном месте непросто. Это опасный и могущественный человек.

— Слушаю внимательно, учитель мудрости, — спошлил Дан и выжидающе уставился на старика. Но тот стоял молча. Тогда Шептунов сделал приглашающий жест и сел на скамью. Поерзал, всем видом, вежливо подталкивая старика к беседе.

Тот ювелирно управлял ситуацией, косил под склеротика, но взгляд его глаз оставался цепким и изучающим. Глава выдавал необходимый минимум и аккуратно отмазывался от причастности к проблемам 'богов'. Да считал ли он пришельцев богами? Дан начал сомневаться, и завел старую песню для нового слушателя.

— До сих пор мы не имели возможности говорить без спешки, открыто и начистоту. Я хочу задать вопросы и получить на них ответы. У меня не так много времени, уважаемый глава мастеров. Пришел я с миром, только ходим мы вокруг да около. Ваша любезность и забота, клянусь, наполняют мое сердце искренней благодарностью. Но дело неотложное, а ситуация требует скорейшего разрешения. Те, чьи интересы я представляю, заинтересованы в добрососедских отношениях. Они готовы помочь. Открыть для вас, избранных, новые возможности. А то, что я показывал, малые крохи возможных даров. Но, поверьте мне, попытки обмануть, опутать чарами слов, отвлечь, не приведут ни к чему хорошему. Мои глаза — глаза 'богов', мои уста их уста. Я имею значение лишь как проводник их воли. Жертв достаточно, не так ли? Глава, те, кто заключали договор с вами — посланники богов, но не они сами. К сожалению, все вышло не так, как было уговорено. Я хочу установить причину, а для этого необходимо найти Кристиана. Снять бремя подозрения, понимаете? Вы часть целого мира, как и я. Но мы представляем голоса сильных мира сего, власти и воли.