Избушка на костях - Ксения Власова

и задумчиво постучала указательным пальцем по подбородку.

– Время покажет, девонька.

Яга стояла так близко ко мне, что ее плечо касалось моего. Я слышала скрип песка под ее сапожками, когда она переступала с ноги на ногу. Видела игру тени и света на бледном отрешенном лице. И все же, несмотря на казавшуюся близость, Яга была дальше, чем луна и звезды, выглянувшие на темном куполе неба. Одиночество, накатившее на меня холодной волной, заставило ссутулиться и сложить руки на груди. Венок так и остался зажатым в ладони.

У костра кто-то затеял игру в горелки, и теперь холостые парни и незамужние девицы выстраивались парами в длинный ряд. На молодых улыбающихся лицах расплавленной рыжей медью играли оранжевые отблески огромного костра. Его пламя поднялось так высоко, что уже облизывало колесо с черепом лошади на нем. Пустые глазницы вспыхивали алыми зарницами.

– Ты знаешь, что оно покажет? – спросила я. – Время-то.

– Да ты и сама знаешь, – ответила Яга и, прежде чем я успела вставить хоть словечко, положила мне руку на спину и мягко подтолкнула в сторону вереницы пар. – Но тот час еще не пробил. А до тех пор лови этот миг. Лето так скоротечно…

Я водрузила на макушку венок из полыни, а затем сделала шаг, другой и хотела было остановиться, но кто-то ухватил меня за запястье – крепко, твердо и очень знакомо. Я скорее почувствовала Тима, чем увидела его. Оборачиваться не было нужды. Сердце узнавало его быстрее глаз.

– Поговоришь со мной?

В темных глазах с рыжими крапинками притаилась улыбка, но в негромких словах звучала едва уловимая просьба. В обычно уверенных движениях проглядывала непривычная робость. На тонких губах виднелись мелкие красные впадинки, как если бы Тим кусал губы от волнения. Рыжие волосы вихрились на макушке, и он бездумно провел по ним растопыренной ладонью. Длинные жесткие пряди медными кольцами обвили его длинные пальцы.

Желание прикоснуться к волосам Тима, а затем дотронуться до его лица и разгладить неглубокую морщинку между бровями стало непереносимым, почти болезненным. Мне пришлось судорожно сглотнуть, чтобы хоть немного унять сушь в горле.

– С тобой и гореть нестрашно, – смущенно рассмеялась я и быстро добавила, скрывая неловкость, спеленавшую меня, как младенца: – Скорее, они уже жребий тянут!

Не разнимая рук, мы стремглав бросились к веренице пар и встали в ряд последними. Горельцем был выбран самый молодой парень в ярко-синей рубахе – светлый, безбородый, с ямочками на щеках. Он досадливо цокнул языком, когда жребий водить выпал именно ему, и проводил долгим взглядом черноволосую кареглазую красавицу, вставшую в пару с другим.

По широкому берегу, освещенному лишь серебром выкатившейся на небо луны и ярким пламенем костра, сначала тихо, а затем все громче и громче, с каждым словом набирая высоту, будто птица в полете, понеслись слова старой считалочки, проговариваемой чуть нараспев:

– Гори, гори ясно,Чтобы не погасло.Стой подоле,Гляди на поле,Едут там трубачиДа едят калачи.Погляди на небо:Звезды горят,Журавли кричат:«Гу, гу, убегу!»Раз-два, не воронь,А беги, как огонь!

Мы с Тимом сорвались с места и понеслись вдоль колонны. В нескольких шагах от горельщика, в месте, обозначенном брошенной наспех палкой, я, помня правила игры, отпустила руку друга. Пальцы зачерпнули пустоту, и на душе на миг стало холодно, как если бы с реки подул стылый мокрый ветер. Почти тут же это чувство исчезло, оставив после себя лишь россыпь мурашек на спине.

Горельщик бегал быстро, ноги у него были не менее длинными, чем у Тима. Мне пришлось заработать локтями, ускоряясь. Из-под ног разлетался рыжий песок, сердце в груди застучало, будто рвалось на свободу из клетки. Воздух вырывался из распахнутого рта вместе с тяжелым, хриплым дыханием. По спине упруго забила толстая коса, и я торопливо перебросила ее на плечо, чтобы ушлый горельщик, дышащий мне в затылок, не додумался ухватить за нее.

И все же прыти в парнишке оказалось меньше, чем я думала. Несколько быстрых, наполненных веселым волнением мгновений, и наши с Тимом рукава соприкоснулись. Его ладонь снова крепко обхватила мою. В свете костра я обернулась к Тиму, и счастливая улыбка, озарившая мое лицо, отразилась в его смеющихся глазах. Задыхаясь, дрожа от возбуждения и азарта, мы заняли свое место в веренице пар. Меня бросило в жар то ли от бега, то ли от царящего на берегу настроения – того, что окутывает тебя всю сладким, как спелая земляника, предвкушением, сбрасывает тяжелые оковы и наполняет светящейся, горячей легкостью. Она жидким огнем бежит по жилам, заставляя смеяться громче, говорить смелее, а жить так, будто завтрашний день не наступит. Острая, пряная смесь, пьянящая голову, сильнее самого крепкого хмеля.

Точно одурманенная, я полностью растворилась в этом миге, позволив ему унести меня, как полноводной реке. Визг девиц, подначивания парней, быстрый шорох бегущих по песку ног, жар прикосновений Тима, потрескивание взметающегося пламени костра – все это закружилось, завертелось, будто карусель из красок. Воспоминания – смазанные, но яркие, почти не осели в памяти четкими картинками. Они остались смутными образами, такими легкими, что казалось, их может смыть, как рисунок на песке, волна новых событий.

Костер на берегу реки постепенно прогорал, языки пламени уже не облизывали бархат ночного неба с горстью жемчужных звезд на нем. Разгоряченные игрой в горелки пары вновь потянулись к огню. Я и сама не заметила, как мы с Тимом оказались в их числе. Очнулась только тогда, когда друг стянул с себя сапоги и бросил их под ближайший куст, а затем с улыбкой посмотрел на меня:

– Огневицу огнем ведь не напугать, верно?

В голове шумело от волнения, сердце заходилось при каждом взгляде на Тима, а в ушах звенело от чужого визга и смеха. Наверное, поэтому я не сразу поняла, к чему клонит друг. Озарение пришло слишком поздно: тогда, когда Тим ухватил меня за руку и побежал вперед – прямо к оранжево-алому костру. Я охнула от неожиданности, ветер бросил в лицо мелкие листья с венка предыдущей прыгуньи, которая уже громко веселилась за чертой выжженного огнем черного круга земли. На ходу я стряхнула лапти и позволила онучам мягко соскользнуть следом за ними. Прыгать через костер полагалось босыми, чтобы уважить природную стихию.

Голые пятки застучали по шелковистой траве, соперничая в скорости с оглушающим биением сердца. Шаг, второй, третий… Я, оторвавшись от земли, полетела по воздуху, точно птица, расправившая крылья. Обнаженную кожу стоп горячо защекотали язычки огня, и, отзываясь на него, пламя внутри меня тоже проснулось. По всему телу пробежала дрожь, точно меня обвила, обняла всеми лапами и длинным хвостом невидимая глазу ящерица. Взглянув вниз, я тихо охнула: от щиколоток до колен по коже расползлись золотые, налитые жидким огнем чешуйки. Кто-то в толпе взвизгнул и отпрянул, прячась за чужими спинами. Миг, в котором я до этого кружилась, будто в хороводе, осыпался звоном оглушающего изумления. Рука Тима, сжимающая мою собственную, оказалась тем самым канатом, который вытащил меня из штормового моря чувств. Мы не разжали пальцев даже тогда, когда костер коснулся их, оставляя на ладонях легкие ожоги. Огненная ящерка, пробегающая по моей спине, недовольно устремилась к чужому пламени. Костер и моя стихия сплелись в одно целое, скалясь, как почуявшие друг друга звери. Наверное, со стороны это выглядело чудно: две фигурки, объятые красно-алым горячим полотном. Глазам стало больно от яркого света, и пришлось зажмуриться, но это не помогло: внутренним взором я видела все еще более ярко, чем обычным.

Приземление вышло быстрым, неловким. Я не удержалась на ногах и полетела прямо на Тима. Мы кувырком прокатились по земле и в конце концов с трудом остановились. Тяжело дыша и ощущая, что огонь во мне унялся, а ящерка пропала, я смущенно посмотрела на Тима. Оказывается, нависла над ним, упершись в землю локтями по обе стороны от него. Коса растрепалась, и волосы шелковистым водопадом укрыли нас от посторонних взглядов. Тим глядел на меня снизу вверх. Зрачки его расширились, губы приоткрылись, грудь тоже часто вздымалась. Он медленно, осторожно, будто боясь спугнуть, поднял ладонь и дотронулся до моей щеки костяшками пальцев. Прикосновение отозвалось дрожью, и я, позабыв и о толпе вокруг, и о костре, застряла в этом миге, как стрекоза в алатырь-камне. Я подалась вперед, как кошка, отвечающая на ласку. Тим приподнялся и…

– Намиловались, голубки?

Голос Яги был острым, как разъедающий глаза