Судьба династии - Александр Широкорад

Мы с вещами отправились в дом нашей знакомой. На следующий день, услышав, что есть возможность отправить посылку в Петроград, я купила мешок белой муки для отца. Потом я узнала, что отец его получил.

Началась нереальная, походная жизнь, в которой не было ни стабильности, ни настоящего мира. Немцы спасли Киев, но в то же время завоевали его. Украинское правительство издавало указы, принимало решения, однако все понимали, что само его существование зависит от немцев, которые использовали его в качестве посредника между жителями города и собой»[118].

У Марии Павловны было очень хорошо развито чувство опасности, и она уговорила мужа уехать на юг — в Одессу. Алек Путятин остался в Киеве.

В первых числах ноября 1918 года Мария вновь почувствовала опасность и вместе с мужем бежала в Румынию. Тут интуиция не подвела княгиню: ещё через две недели рухнула Германская империя, и немецкие войска драпанули с Украины.

В Бухаресте Марию Павловну радушно встретили королева Мария и её муж Фердинанд I. «Прознав о скудности моего гардероба, королева поделилась со мной лишним, и её личная портниха подогнала по моей фигуре длинноватые и широковатые платья, — пишет Мария Павловна. — Ещё мне перепали туфли, чулки и бельё. Совсем другой человек глядел на меня теперь из зеркала, я едва признавала его. Путятину досталось несколько костюмов от короля».

В начале апреля 1919 года королева Мария решила отправиться в Париж и предложила чете Путятиных ехать вместе. Однако румынский кабинет министров запротестовал. Марию Павловну там почему-то считали великой русской княгиней, которой она никогда не была в России. Посему из соображений «высокой политики» Марии и Сергею пришлось добираться до Парижа отдельно.

В своих воспоминаниях, написанных в 1927 году, Мария Павловна куда более откровенна, чем другие Романовы. Вот что она пишет о своём первом посещении православного храма на улице Дарю: «Я знала, что почти все присутствующие были русские, но знакомых лиц не увидела. Старый священник, крестивший моих сводных сестёр и многие годы наш духовник, узнал меня и украдкой кивнул. В то время даже среди людей нашего круга царила подозрительность, и многие, как и мы изгнанники, не спешили узнавать нас. С годами это прошло, а тогда всё было несообразно, люди стали другими. В самом парижском воздухе была разлита враждебность»[119].

В июне 1919 года Мария Павловна с супругом отправляется в Лондон, где их ждал великий князь Дмитрий Павлович: «С вокзала Дмитрий повёз нас в «Ритц», где жил по приезде в Лондон. Он существовал тогда на деньги от продажи в 1917 году своего дворца в Петрограде»[120].

Весной 1920 года в Париже, куда вернулась Мария, её посетил брат бывшего мужа кронпринц Густав (будущий король Густав VI) с супругой Маргаретой. Последние передали Марии Павловне её драгоценности: «А драгоценности — они прибыли в том же виде, в каком были вывезены из России: в тайниках, предназначенных сбить большевиков с толку, когда они нагрянули в наш петроградский дом. Мы довольно искусно запрятали их в чернильницы, пресс-папье, в свечи вместо фитиля. Хорошо, что получившие на руки эту чепуху шведы поверили сказанному — что это-де ценно для меня. Я же изумилась, обнаружив их. Не без труда мы извлекли их из тайников и поместили в банк. Мы почти бедствовали в то время, и на драгоценности была наша единственная надежда»[121].

Мария Павловна вместе с Путятиным занялась продажей драгоценностей. Увы, французские и британские ювелиры точно знали все сколько-нибудь ценные коллекции, и если они появлялись на продажу, то ювелиры, по общему сговору, не перебивали друг у друга цену, и самые прекрасные вещи уходили крайне дёшево. В конце концов, Марии Павловне удалось продать свои драгоценности знакомым почти за бесценок.

Интуиция толкнула Марию Павловну распечатать письмо, адресованное мужу, чего она обычно не делала. Там была страшная весть о смерти её младшего сына Романа, скончавшегося на руках у свекрови.

Вскоре Путятины съехались с Дмитрием Павловичем и сняли дом в Париже. Однако это не решило финансовых проблем всех троих. Мария Павловна вспоминала: «Я никогда не носила при себе денег и не выписала ни одного чека. Я знала приблизительно цену драгоценностям и платьям, но не имела ни малейшего представления о том, сколько стоит хлеб, мясо и молоко».

Летом 1921 года Мария Павловна впервые за много лет с согласия шведского короля Густава V встретилась со своим сыном Леннартом. Произошло это на нейтральной территории в Копенгагене. За последующие семь лет жизни в Европе она видела сына ещё два раза. Один раз они вместе были в Висбадене, откуда ездили на экскурсии, в том числе и в Дармштадт, где их принимал великий герцог Эрнест Гессен-Дармштадтский, у которого великий князь Кирилл Владимирович в самом начале XX века увёл жену, — брат императрицы Александры Фёдоровны и Елизаветы Фёдоровны. Он был сам по себе интересным человеком, покровительствовал изящным искусствам и за это по сей день чтим в Германии. Во второй раз мать и сын встретились в Брюсселе, когда Леннарту было семнадцать лет. Мария Павловна была очень довольна его няней и результатами его воспитания, хотя и считала сына чересчур суровым.

Голландский принц-консорт обратился к Марии Павловне с предложением заключить брак между Леннартом и его дочерью Юлианой, но княгиня отказала, памятуя о своём печальном опыте брака по расчёту.

В эмиграции значительная часть русских аристократов сидела на чемоданах, ожидая падения Советов со дня на день. Подобные персонажи жили за счёт драгоценностей, картин и других культурных ценностей, вывезенных из России, причём в значительной части им лично не принадлежавших. Увы, никто из нынешних либеральных деятелей культуры, стенающих о вывозе культурных ценностей большевиками в начале 1920-х годов, чтобы прокормить голодающее население, не удосужился посчитать, сколько ценностей было вывезено белоэмигрантами из России в 1918–1920 годах.

Однако многие наиболее дальновидные эмигранты уже в начале 1920-х годов попытались вписаться в жизнь стран Европы и Америки. Кто-то занялся бизнесом, Игорь Сикорский, Дмитрий Рябушинский и многие другие — техникой, кто-то попросту пошёл в Иностранный легион или в парижские таксисты.

Ряд русских светских львиц решили заняться изготовлением и продажей модных женских вещей. Так, графиня Орлова-Давыдова открыла на бульваре Мальзерб в Париже русский Дом мод, специализировавшийся на ручной вязке и набойке шерстяных и шелковых тканей. Продукция этого Дома пользовалась большим спросом. Очень популярна, например, была ткань, имитировавшая старинную парчу. Об этом можно судить хотя бы по тому, что за 1922–1923 годы общая сумма жалованья мастериц, а на предприятии трудились исключительно эмигрантки из России, выросла со 100 тысяч франков до 320 тысяч. В 1925 году парижский модный журнал писал: «Оригинальность их рисунков, вдохновлённых старинными орнаментами русских, коптов, египтян, персов, китайцев, а также стойкость и яркость красителей позволили им достичь блистательного успеха у французских и иностранных клиентов». Ведущие парижские дома заказывали у графини ткани для своих изысканных коллекций.

Основательницей Дома моды «Имеди», где одевались дамы из высшего света Франции, Великобритании, Голландии, а также новоиспечённые американские миллионерши, была Анна Ильинична Воронцова-Дашкова, урождённая княжна Чавчавадзе. Начала она свою карьеру в мире моды в качестве светской манекенщицы у Коко Шанель: удивительно красивая и элегантная, она зарабатывала на жизнь тем, что появлялась в великосветских салонах, в театрах и на приёмах в платьях от легендарной французской модельерши.

Другой знаменитой моделью была праправнучка поэта Жуковского графиня Мария Белевская, о которой один из современных авторов написал: «…олицетворявшая в глазах французов тип русской дворянки».

Маленькое замечание — мне всегда режут ухо холопские слюни о «голубой крови». Кто такая графиня Белевская? Явно Рюриковна, ведь в XV веке существовало удельное княжество со столицей в городе Белеве (ныне райцентр Тульской области). Однако Иван III согнал белевских князей с удела, а «его свирепый внук» — со свету. Так откуда взялись графы Белевские? Жил-был русский помещик Бунин, и прижил барин от турчанки сына, которому дал фамилию Жуковский. Последний стал известным поэтом, и уже с его дочкой Сашей переспал великий князь Алексей Александрович, тот самый, о котором острили ещё в конце XIX века, что «в жизни Алексея главное место занимают верткие дамы и неуклюжие броненосцы». А в мае 1905 года ему всенародно был присвоен титул — князь Цусимский. У Саши Жуковской родился сын, названный в честь отца Алексеем, а в 1889 году Александр III дал мальчику титул графа Белевского. Новоиспечённый граф женился на Марии Трубецкой, и вот эта Мария и стала знаменитой парижской манекенщицей.