Октавиан Август. Крестный отец Европы. - Ричард Холланд

В начале августа, когда Октавиан починил корабли и был готов возобновить наступление, Лепид довел численность своего войска до двенадцати легионов, хотя во время второй бури у него тоже утонуло много солдат. Агриппа встретился с главными силами Секста у города под названием Милы, на северном побережье Сицилии, чтобы дать Октавиану возможность переправить через Мессинский пролив в относительно безопасное место четыре легиона. Октавиан успел переправить три, а потом появился вражеский флот, началась яростная схватка, кончившаяся очередным поражением Октавиана, которому удалось выбраться на берег с одним только оруженосцем.

Урок был не менее серьезный, чем во время сражения при Филиппах, когда Октавиану пришлось спасать свою жизнь среди болот. Хуже всего было то, что Октавиан осуществлял общее командование операцией, а вот Антония — поправить дела — рядом не оказалось. Какое-то время Октавиан не сомневался в полном поражении и, как говорят, подумывал о самоубийстве, хотя последнее маловероятно. Он, должно быть, рассудил, что появление флота Секста, или немалой его части, означает поражение Агриппы у Мил со всеми вытекающими отсюда зловещими последствиями. На самом же деле Агриппа, отогнав Секста, высадился на берег и захватил важную вражескую базу у мыса Тиндар. Об этом Октавиан узнал лишь после того, как его спасли солдаты Валерия Мессалы Корвина, человека, которого он и его коллеги-триумвиры когда-то внесли в проскрипционные списки.

Будучи теперь далек от поражения, Октавиан вскоре одержит полную победу. Агриппа и Лепид захватили у Секста так много стоянок, что тот решил рискнуть всем и вступить в решающий бой на море — пока еще можно доставлять продовольствие на корабли с острова. Агриппа принял вызов, и Октавиан мудро уступил ему эту работу. Битва при Навлохе, состоявшаяся в сентябре 36 года до нашей эры, кончилась разгромом Секста, чьи корабли были маневреннее, но малочисленнее, чем плавучие башни Агриппы, и не могли противостоять новым абордажным приспособлениям.

Когда от большинства его кораблей остались разбитые или догорающие остовы, Секст бросил свои восемь легионов и отправился с уцелевшими кораблями на восток — к Антонию. Он бы еще какое-то время побесчинствовал, не надумай послужить парфянам. Кончил Секст тем, что один из легатов Антония захватил его и казнил.

Прежде чем Октавиан отпраздновал победу, Сицилийская кампания сделала еще два витка.

Укрепленный город Мессена вместе с войсками Секста сдался Лепиду. У него под командованием оказалось не меньше двадцати легионов (около ста тысяч солдат). Игнорируемый коллегами триумвир решил, что пробил его час. Когда к месту действия прибыл Октавиан, Лепид велел ему немедленно покинуть остров. Лепид, несомненно, решил завести собственную державу, добавив Сицилию к уже имеющейся у него провинции — Африке. Действовал он не по плану, а скорее наудачу, и нет никаких свидетельств того, что он советовался с Антонием.

Октавиан оказался в трудном положении. После отбытия Секста солдаты подняли мятеж, требуя денежных вознаграждений и земель — для тех, кто сражался за молодого полководца с самой Мутины. Задача, которую Лепид думал решить простым численным превосходством, превратилась для Октавиана в сражение за умы и сердца людей — и своих, и тех, кто находился в лагере третьего триумвира. В этом Октавиан был силен. Если в самом начале карьеры он убедил отделившиеся от войска Антония легионы, то теперь сможет убедить и солдат Лепида, которые своего начальника никогда не любили. За дело взялись опытные люди Октавиана, и через несколько дней все войска Лепида перешли к нему.

Когда победитель пришел в его лагерь, Лепид стал умолять о прощении. Жизнь ему сохранили, но карьера его была кончена. Полководца лишили звания триумвира и отправили под стражей в Италию, где он и прожил остаток жизни — в безвестности, и хоть и не в заключении, зато под постоянным наблюдением. Опозоренный патриций был обязан жизнью титулу верховного жреца — должность священная, хотя и весьма политизированная, и давалась она пожизненно. Чтобы отобрать ее, Октавиану пришлось ждать, пока Лепид умрет своей смертью.

К беглым рабам в сдавшемся войске Секста, числом тридцать тысяч, Октавиан отнесся без всякой жалости. По Путеольскому договору им даровалась свобода, но поскольку Секст нарушил договор, то и Октавиан счел справедливым проигнорировать это условие. Всех рабов, кого смогли, отправили для наказания к бывшим хозяевам, а остальных — шесть тысяч — распяли.

В столице Октавиана встретили ликованием, как героя. Казалось, все долгие лишения забыты: пищи теперь в Риме стало в изобилии. Юный спаситель воспользовался случаем и еще поднял свой престиж, получив неприкосновенность народного трибуна; однако чтобы получить полномочия трибуна, ему пришлось ждать еще несколько лет. Но даже и при этом нанести ему физическое увечье считалось преступлением против религии. Кроме того, Октавиан получил право носить лавровый венок, как ранее Юлий Цезарь, — чтобы все видели: он избранный сын бога.

Октавиан нуждался в таких чисто внешних атрибутах славы — учитывая, что делал сейчас на востоке Антоний.

Готовясь к давно задуманному походу на парфян, Антоний провел зиму в Антиохии, с Клеопатрой. Царица привезла с собой близнецов, рожденных от Антония, и убедила его признать публично свое отцовство. Это и тревожило Октавиана: дело касалось династических интересов, к тому же сестре его было нанесено оскорбление. Римский суд не признал бы близнецов Александра Гелиоса и Клеопатру Селену (их вторые имена означали соответственно «солнце» и «луна») законными детьми, потому что по римским законам браки с иностранцами считались ultra vires[18]. Зато их могут признать правители зависимых восточных держав; и самому Антонию ничто не помешает написать завещание в их пользу.

Неизвестно, совершили Антоний и Клеопатра обряд бракосочетания или отложили его до возвращения в Александрию, которое произошло год или более спустя. Зато точно известно, что в Антиохии царица получила неслыханный «свадебный подарок» — земли, находившиеся в римских владениях. Сюда входили: центральная часть Сирии вместе с главным городом Дамаском, часть палестинского побережья, Киренаика, столица которой, Кирена, располагалась на североафриканском побережье в пятистах милях к западу от Александрии, а также остров Кипр. Антоний отверг ее неоднократные просьбы отобрать у Ирода Великого Иудею, зато отдал в распоряжение Клеопатры добычу битумных смол на Мертвом море и бальзамовые рощи Иерихона.

Египет был самой богатой державой в сфере римского влияния, и только из-за хитрых происков Клеопатры, очаровавшей сначала Цезаря, а потом и Антония, страна еще не вошла в состав римских владений. Благодаря подаркам Антония Египет почти воцарился в прежних границах, установленных при прославленном предке Клеопатры — Птолемее Втором Филадельфе (308–246 годы до нашей эры), сыне Птолемея Первого Сотера, основателя династии и одного из полководцев Александра Македонского. Все Птолемеи были, разумеется, македонского (греческого) происхождения, включая и саму Клеопатру. Птолемей Первый ввел в Египте религиозный культ Александра, а Антоний намеревался, в подражание Александру, повести большое европейское войско в самое сердце древнего Персидского царства, которым тогда владели парфяне.

Далеко не случайно Клеопатра дала сыну Антония имя Александр Гелиос. Царица считала себя земным воплощением богини Исиды, дочери бога солнца Ра. Она не могла не знать о пророчестве Вергилия — пусть и сделанном с поэтической вольностью в западном духе — о мальчике-спасителе, рожденном от Антония. Вергилий, конечно, имел в виду Октавию, законную супругу и мать, но та вместо маленького Антония родила двух девочек. Так разве не логичнее — согласно восточному менталитету, — если этим чудо-ребенком станет дитя Антония и Клеопатры?

Октавиан, размышляя над событиями в Антиохии, имел все причины задуматься о будущем четырехлетнего Александра Гелиоса, сына таких непростых родителей. Еще больше его бы встревожила любая попытка Антония устроить судьбу старшего сына Клеопатры — Цезариона, — которому было около одиннадцати лет и которого все современники считали сыном Юлия Цезаря.

Вся карьера Октавиана основывалась на том, что он был приемным сыном и наследником Цезаря. И он ни в коем случае не потерпел бы такого соперника — признанного Цезарем родного сына, в котором текла царская кровь, — особенно теперь, когда посланники Антония возвестили о его победе над парфянами.

XIV. Угроза с востока

Антоний и вправду выиграл сражение против объединенных сил парфян и мидийцев, но войну умудрился проиграть. Человек с репутацией величайшего полководца современности опять угодил в ловушку — вместе со своими многострадальными легионами. Череда элементарных ошибок, порожденных самоуверенностью вкупе с нетерпеливостью, привела Антония к такому положению, когда у него не оставалось выбора, кроме как отступать по горным тропам — зимой, среди вьюг, почти без продовольствия, без теплой одежды, причем с тыла и флангов его преследовал противник.