Юрий Данилович: След - Андрей Косёнкин

А в другой день рассказал, как дрогнул Юрий в бою. Таких-то воинов, если отыскивались вдруг среди них, монголы, прежде чем убить, на позор одевали в бабье платье и к ослиным хвостам привязывали. Потому и не было среди них трусов.

- Или нужен тебе, хан, трусливый слуга? Равнодушно молчал Тохта, глядя мимо советчика.

«О чём мыслит?» - недоумевал Сульджидей, не в силах постичь величие хана, и не требовал, как некогда, - умолял:

- Не помогай ему хан - он слаб! Сказано: не помогай слабому, лишь руки оттянешь. А когда сам ослабеешь, он предаст тебя! Сказано: помоги сильному, ив трудный час он не оставит тебя.

И то знал Тохта. Но давно уж не убеждала его Тургенева мудрость.

Ныне слабый станет опорой, завтра сильный убьёт. Когда просил он помощи у Ногая на братьев, разве был он слаб? Кабы был слаб, так не братья, а он, Тохта, давно бы гнил уже под курганом.

«Э-э-э-э, все врут мудрецы!»

И ещё Гурген рассказал Тохте о том, как Юрий в своей земле не в срок устроил ловы на зайцев. О, это был проступок! К охоте всякий хан, да и все монголы относились с особенным трепетом - это была их жизнь, их лучшая, счастливая жизнь, так похожая на войну. Но если в войне против людей допускалось нарушение любых законов, то законы охоты были святы, их нарушения карались смертью. Джасак воспрещал кому бы то ни было от марта до октября убивать всякую живность, будь то олень или заяц, дабы ничто не мешало расплоду! К Но Тохта и на этот раз даже не изумился глупости князя: много в мире глупых князей.

- Хан! Кто не может хорошо вести свой дом, тот не может хорошо вести и владение! - чувствуя, что проигрывает, задыхался от старческой немочи и бессильно-яростного отчаяния последний великий ордынский волшебник бохша Сульджидей.

- Хорошо, хорошо, Гурген, - утешал старика Тохта. - Расскажи мне о Михаиле. Он действительно великий князь в своей, земле?

- Он велик, хан.

- Я не о том спросил, - поморщился Тохта.

- Я не так ответил, великий хан, - устало склонил голову Сульджидей и уточнил: - В его земле за ним - правда…

В то, что правда была за Михаилом, знали все, включая и правосудного хана. Но то была русская правда, а она у татар всегда немного стоила.

На то и ниспослало Вечно Синее Небо мудрость и силу монголам, чтобы править иными народами. Впрочем, не было особенной хитрости в приёмах их государей: сей зависть, пожнёшь вражду. Вражда исключает единство. А без единства Некрепко стоит всякий народ.

Так в чём же единство? В вере и власти. Да в общей беде. Беду и веру татары у русских отобрать не могли, а вот властью покуда распоряжались по-своему и вовсе не хотели менять установленного порядка. А порядок определён был исстари: кто более предан татарам и безжалостен к собственному народу, тот и князь на Руси. Все просто. Так что правосудному хану Тохте нечего было и придумывать нового.

К тому же многолетняя смута расшатала некогда прочное и жёсткое устройство внутренних дел Орды. А это, в свою очередь, не могло не отразиться на положении дел внешних… да Бог с ними, теми делами, они до нас не касаемы, но главное что вся эта татарская чехарда вокруг ханского трона сильно послужила во благо Руси, до которой у татар тогда просто не доходили руки. Разумеется, за исключением тех случаев, когда сами русские звали их поживиться на свой счёт. Но даже вопреки совершенной бездарности и слепоте князей Дмитрия да Андрея Александровичей, вместо достижения общего проку злобно теснивших друг друга, впервые от нашествия Баты Русь почувствовала хоть малое облегчение. Сама дань скостилась, не говоря уж о прочем.

Так вот теми внезапными льготами и торговал в Орде Юрий! И значит, его избрание было татарам выгодно, а следовательно, и предопределено!

О том и докладывал хану накануне суда могущественный беклеребек.

Звезда Кутлук-Тимура на небосклоне власти взошла внезапно, но ослепительно ярко! Будучи магумеданином и сыном влиятельного эмира в земле Ногая, во время последней войны он перешёл на сторону золотоордынского хана. Причём именно ему принадлежала заслуга в том, что монгольские нойоны в нужное время узнали о переговорах Ногая с презренными ху-лагидами. Это обстоятельство и послужило причиной возвышения Кутлук-Тимура.

Знать, заметило ум у Тохты, коли забыл он предупреждение Чингиза: никогда не доверяй изменникам, ибо предавший единожды и ещё предаст не однажды…

Как-то при осаде Самарканда, крепкого оплота Хорезмшаха, тридцать тысяч его защитников перекинулись на монгольскую сторону. Сначала Чингиз принял их любезно, но потом, когда пал Самарканд, велел беспощадно зарезать как изменников своему государю. Не было для Чингиза более презренных и ничтожных людей, чем предатели. А ведь Кутлук-Тимур, в отличие от тех монгольских нойонов, что перешли на Тохтоеву сторону, веру предал да и отца своего, а не только Ногая!

Ах, знать, заметило ум у Тохты!

Кутлук-Тимур был молод, умён, красив, улыбчив… Впрочем, вряд ли кто из тех, кого он одаривал своей жемчужной улыбкой, решился бы назвать ту улыбку доброй. Кабы умела она улыбаться, так, поди, и змея улыбалась бы, прежде чем укусить.

Из всех людей на земле более всех Кутлук-Тимур ненавидел русских. За что? Да он и сам бы не смог ответить - за что? Да за все! За то, что иные!

Как Сульджидей видел опасность в одной стороне, так Кутлук-Тимур видел её в другой. И покорённые, русские не стали татарами. Не отреклись от веры, в страхе, убожестве и смирении остались горды и великодушны. А покорённый не смеет быть гордым, покорённый не смеет прямо смотреть в глаза своему победителю.

Именно потому беклеребеку так претил князь Михаил, что взгляда не опускал, а коли склонялся, так и склонялся с достоинством. Нет, если уж нельзя своего татарина полновластным наместником водрузить на владимирский стол, так пусть над Русью вокняжится тот, кто станет послушен. А то, что неправдой взойдёт на стол, так и лучше, авось не забудет, кому руку лизать!

Словом, по всему его более устраивал Юрий. Московский князь приятен Кутлук-Тимуру - может быть, некоей схожестью с ним самим, в которой татарин, разумеется, не признался бы; но главное достоинство Юрия в глазах Кутлук-Тимура заключалось в его готовности к любым уступкам, а ежели когда понадобится, так и к подлости.

Видно, уже тогда Кутлук-Тимур понимал: каждый народ заслуживает тога правителя, которого он достоин. И по его глубокому убеждению низкие и подлые русские заслуживали как раз Юрия.

- …Юрий, Юрий нам нужен, великий хан! - убеждал Тохту беклеребек.

- Чем он угоден более?

- Тем и угоден, что более угоден, - улыбнулся Кутлук-Тимур.

- Ты хотел сказать - угодлив?

- Да, хан! Именно так! Возложи свой царственный палец на голову Юрия, и не будет у тебя покорней слуги! Да если теперь в обход дяди московский князь получит из твоих рук золотую пайцзу[63], он будет послушней чем молодая жена! - в запале воскликнул Кутлук-Тимур и прикусил язык.

Этого говорить не следовало. Не стоило напоминать хану о том, что и он когда-то в обход законного престолонаследника взял власть из Ногаевых рук. И его тогда, поди, называли приверженцы убитого Тула-Буги послушной женой в гареме дряхлого старика.

Кутлук-Тимур замер в ожидании ханского гнева. Однако ни один мускул не дрогнулна лице Тохты, покоен остался взгляд. Не то чтобы он не расслышал слов визиря, просто он давно уже пребывал в той выси, где не имеют значения толки. А потом, считал хан, человек должен иметь тень. Куда хуже, если у человека её нет. Это значит, что он уже больше не существует.

- Говорят, он низок, этот Юрий?

Кутлук-Тимур осторожно перевёл дух и ответил, как думал:

- Нет, хан, - он ничтожен.

- Зачем мне ничтожный князь?

- Говорю же: затем, что удобен!

- Разве может быть удобен ничтожный?

- Но в сравнении с тобой все слуги ничтожны, великий хан!

Как от кислого поморщился Тохта от слишком явной визиревой лести и усмехнулся:

- Мне не надо напоминать, любезный бек, о моём величии.

Кутлук-Тимур виновато опустил голову, но в душе и он усмехался:

«Ты не велик! Ты слеп, хан, если не видишь своих врагов! Неужели не ясно тебе - только ничтожная власть сохранит для нас Русь…»

- А что Михаил?

- Михаил непонятен, - помедлив, ответил Кутлук-Тимур и добавил: - И тем опасен.

- Но слышал я, достойный он князь в своей земле?

- И тем опасен, хан!

- Однако по праву встанет он над племянником и всеми иными князьями?

- И тем опасен, хан! - упрямо повторил беклеребек.