Покоренная поцелуем - Валентина Донна

- Я мог и не потерять равновесия, если бы вы не увернулись, когда я потянулся к вам, - резко возразил он. Гилберт почувствовал, как у нее задрожали руки, и он закрыл глаза. Воспоминания о прошлом вновь вернулись к нему. Боже, как он старался ублажить эту женщину, доставить ей удовольствие. Он попытался объяснить ей свою настойчивость. - Мне кажется, что в Лэндуолде что-то неладно, словно мы охвачены предательским подводным течением. Я очень боюсь за вашу безопасность, Мария. Я никогда не предполагал, что вы можете так резко отстраниться от моего прикосновения.

Лучшего извинения он не мог придумать, чтобы и впредь наносить ей синяки, которые обезображивали ее нежную кожу. Но, Боже праведный, эта женщина иногда провоцировала его сверх всякой меры. Он, затаив дыхание, ожидал какого-то знака от нее, какого-то пусть ворчливого прощения, но приход Уолтера лишил его этой надежды.

- К нам пришли посетители, - громко объявил Уолтер. Его свирепое лицо побагровело, когда он быстро подошел к ним.

- Ну а ты.., играешь роль привратника, - фыркнул Гилберт, сердясь на рыцаря за то, что он прервал их беседу.

- Могу и это, но у меня есть другие дела, - заворчал Уолтер.

- Бедняга Уолтер, - произнес Гилберт, притворно вздохнув. Он бросил взгляд на Марию. Огонь в крови потух, и у него закружилась голова от такого облегчения. Этот самодовольный, похожий на сурового отца рыцарь с негнущейся шеей был превосходной мишенью для насмешек.

- Он чувствует, как уязвлена его гордость, так как ему не позволяют находиться рядом с Хью, - вначале Фен, а вот теперь Эдит. Я не могу в этом винить самого Хью. Эдит, конечно, не столь прекрасна, как вы, любовь моя, но на ее лицо все же приятнее взирать, чем на физиономию своего старого рыцаря. Даже идиот может уловить разницу.

Это, конечно, было ошибкой с его стороны. Обычно Марию сильно оскорбляли всякие унизительные намеки в отношении рассудка Хью, но сейчас она сделала вид, что не заметила этого.

- С вами что-нибудь случилось? - спросила она с необычной заботливостью, что немедленно вызвало ревность в душе у Гилберта. Она старательно врачевала его рану, разговаривала с ним и даже смеялась, но ее нежность, ее душевная щедрость, казалось, находились далеко за пределами его досягаемости. А здесь вдруг она так безрассудно, оголтело делится всем с этим старым, седым Уолтером, который явно не заслуживал такого к себе внимания.

Да, он, конечно, мог развеять кое-какие иллюзии Марии в отношении ее драгоценного сэра Уолтера, но рыцари обычно никогда не распространяются о подвигах товарищей, если только им дорога своя голова на плечах.

- За него нечего бояться, Мария. Он получает свое удовольствие, когда этого захочет.

Кожа у Уолтера была грубой, багроватого оттенка, как у человека, которому приходится немало бывать на воздухе в самое худое ненастье. Покраснело ли его лицо больше после язвительной реплики Гилберта? Но разве можно себе представить покрасневшего от стыда Уолтера? Полный абсурд.

Сама мысль об этом заставила Гилберта рассмеяться.

- Изменение состояния здоровья Хью к лучшему требует большого внимания со стороны Эдит, - сказала Мария, обращаясь к Уолтеру и не обращая внимания на то, как веселился Гилберт. - В последнее время он никого не выносит, кроме Фена, Эдит и меня.

- Но больше всего неистовствует Фен. Я, по сути дела, не мог ни на минуту остаться наедине с Хью после того, как он спас это чумазое лесное создание, сказал Уолтер, бросая обидчивый взгляд в сторону Гилберта. - Вначале я находился рядом с вашим отцом, а теперь вот рядом с Хью, - мне приходилось переживать всякое, и добрые и плохие времена, но как же мне тяжело слышать эти вопли. Какая тяжкая для меня ноша. Хью всегда мог рассчитывать на меня.

- Но я могу назвать пару случаев, когда твое отсутствие было скорее благословением, чем облегчением, - продолжал поддразнивать его Гилберт.

- Да, Уолтер, вы всегда были таким усердным. Ну-ка, Мария, спросите его о тех ночах, которые он тайком проводил со своей любимой леди.

Мария, убрав руки с шеи Гилберта, прикоснулась к рукаву Уолтера. Веселое настроение Гилберта тут же исчезло; если бы у него было достаточно сил, то он бы срубил голову этой деревенщине с плеч. Но пощипывание в ногах говорило о приближении терзающего его огня, непроницаемый туман, казалось, опустился перед глазами, даже проник в уши, от чего он утратил нормальную остроту как зрения, так и слуха. Он слышал их разговор, но он долетал до него откуда-то издалека.

- Это правда, Уолтер? Вы нашли себе любовницу?

Улыбка триумфатора заиграла на уродливых губах Гилберта. Боже праведный, можно подумать, что он нашел настоящую любовь!

Гилберту хотелось от скуки узнать, как называет саксонская шлюха Уолтера, то, что между ними произошло.

- Да, миледи, - признался Уолтер. - На лице его появилось странное выражение. - Кажется, моя давнишняя мечта вот-вот осуществится.

Гилберт тяжело опустился на табурет, с отвращением вздохнул.

Мария, которую он теперь разглядывал через пелену тумана, казалась ему еще более привлекательной, чем прежде. В глазах ее заиграли искорки от улыбки, а все черты лица озарились удовольствием.

- Как чудесно быть влюбленным, Уолтер. Теперь ты можешь жениться и построить дом. Или же я хватила через край?

- Я еще не думал о женитьбе, - медленно ответил Уолтер, - но может быть, она не помешает. Тогда мне не придется опасаться потерять ее.

- Ах, Уолтер, она тебя очень любит, уверена в этом, - упрекнула его Мария. - Пока ты можешь потребовать небольшой дом, до тех пор, когда мы построим замок.

- Благодарю вас, миледи, но у нее есть собственный дом.

Гилберт попытался сесть прямее, но это потребовало от него слишком больших усилий. К тому же у него в ушах звенело от грубого, лающего голоса Уолтера. Почему это Мария должна вся светиться от счастья из-за возможной женитьбы Уолтера, но стоит ему лишь напомнить ей о своей собственной, как вся она прямо-таки изнывает от отчаяния.

- Мне показалось, что ты превратился в привратника, - сказал он, повернувшись к Уолтеру. - Если тебе нравится такая работа, то и исполнять ты ее должен ревностно. Кто же домогается нашей компании?

- Пара тощих монашенок, - ответил Уолтер.

Странное выражение на лице не покидало его, хотя он все время улыбался Марии. - Они там гуляют во дворе, хлопая своими сутанами, словно две черные вороны крыльями, щебечут, что намерены попросить через пару дней об одолжении. До этого они готовы переночевать в конюшне. Они утверждают, что конюшня вполне подошла для матери Христа, и их вполне устроит.

- Монахини... - Мария глубоко вздохнула. - Я, конечно, должна была этого ожидать, но все же надеялась... - Она, покачав головой, пожала плечами. - Отец Бруно снимет с меня голову, если я их устрою в конюшне. Они должны стать нашими гостями и расположиться здесь, в зале.

Убывающее успокаивающее воздействие мази лишало Гилберта сил, и он не мог сосредоточиться и проанализировать причины нежелания со стороны Марии оказать приют двум дочерям Христовым, особенно сейчас, в предпасхальный период. Кровь снова закипала в нем, лишая его жизненной энергии. У него оставались лишь силы, чтобы кивнуть в сторону Марии и сделать рукой незаметный знак, заранее обговоренный сигнал своему оруженосцу, чтобы тот возобновил строгую слежку за Марией. Ему больше не хотелось размышлять над этим навязчивым, смешным образом, - рука Марии со сжатыми в щепотку пальцами, поднятая вверх, словно голова змеи, которая погружает свои ядовитые зубы прямо ему в шею.

***

Хотя Мария иногда и думала об этом, теперь она была уверена, что сам Бог настроен против нее. Другого объяснения не придумать.

Почему в противном случае, в тот самый день, когда зелье Эдит продемонстрировало обещанный ею первый результат, Гилберт должен рухнуть в ее объятия на глазах у Ротгара? И почему тогда, когда он находится под воздействием мази, явились сюда эти две монахини, чтобы воспрепятствовать ее намерению немедленно бежать отсюда к своему возлюбленному? Может, Эдит ее предала? Но если это так, то что же в таком случае можно сказать о мази? Может, Гилберт внезапно впал в сонливое состояние вследствие вполне естественной реакции организма на изматывающие рыцарские обязанности?

Ее воспитанные манеры требовали, чтобы она приветила монахинь, предоставила в их распоряжение зал, предложила пищу. Всем хорошо известно, как строго монахини соблюдают пост, предаваясь ему либо из-за своей беспросветной бедности, либо из-за ревностного служения Богу. Эта парочка, казалась, провела немало дней, стоя на коленях без пищи.

- Угощайтесь, пожалуйста, - сказала она, усадив их за стол возле огня и передвигая у них под носом доски с тонкими ломтиками ветчины, хрустящие поджаренные коренья, аккуратно нарезанные куски хлеба. Хотя ей совсем не хотелось есть, но от ароматного запаха выставленных на столе блюд у нее у самой потекли слюнки. Если ей повезет, то они просто набросятся на пищу и тем самым отвлекут от нее внимание ее стражей, и она сможет убежать к Ротгару.