Очень дорого сердцу (СИ) - Лия Болотова

приезжай! Хоть насовсем, хоть просто в гости. Ну, — он по-отцовски похлопал меня по плечу, погладил по голове, понимая, что снова прощаемся надолго, — пойду я. И так тебя отвлёк.

Ушёл так же стремительно, как и появился. А я, впав в ступор, продолжала разглаживать большими пальцами рук лежащую на коробке визитку. «Мелехов Василий Брониславович. Генеральный директор архитектурно-строительного бюро «Lighthouse». «А ведь почти Меладзе» — почему-то подумала я.

— Алевтина! — Мадам стояла на входе в служебный коридор, скрестив руки на необъятной груди и зло сверкала глазами в мою сторону. — Зайди в мой кабинет.

Её рявканье привлекло внимание всех, даже покупателей. Маринка сочувственно глянула на меня из-за своей тумбы-витрины, кивнула, мол, присмотрю за отделом, иди, провожая меня взглядом, как на казнь. Я пошла вслед за скрывшейся за углом коридора спиной начальницы, всё ещё сжимая подарок в руках, не рискнув оставить его без присмотра в зале.

— Ты не охренела ли часом?! — без «прелюдии», не дожидаясь, пока закроется дверь её кабинета за моей спиной, начала Кулабухова. — Я тебя нанимала продавцом или чтобы ты лицом торговала? Или может уже не только лицом?

Она орала, именно орала, как базарная баба, а я смотрела на неё, до конца не понимая суть претензий. Моё спокойствие и отрешённость видимо взбесили Мадам ещё сильнее:

— Что ты, блядь, на меня смотришь?! — именно так, в грубой форме, через букву «Д» в причинном месте ругательства. — Предупреждала десять тысяч раз — здесь вам не бордель! Нечего посредством Салона искать себе «папиков»! Успела уже в кровать запрыгнуть и ноги раздвинуть, раз Мелехов тебе презенты делает?!

Увидела визитку, выхватила разорвала в клочья. Я дёрнулась было протестовать, но она двинулась на меня всей своей массой, трясясь от злости так, что даже щёки дрожали, замахнулась и влепила мне такую затрещину, от которой в голове зазвенело, а щёку будто кипятком ошпарило. Я то ли ойкнула, то ли пискнула, отступая на шаг, прижав одну руку к горящей щеке. Но Кулабуховой было мало, она выхватила у меня коробку с телефоном, занесла руку над своей головой, собираясь жахнуть моим подарком об пол. И тут заорала я:

— Не сметь!!!

Начальница, впавшая в ступор от прорезавшегося у меня голоса, замерла, выпучив покрытые красной паутиной сосудов глаза. Я забрала из её рук коробку и ровно, чётко и достаточно громко начала говорить:

— Кто дал вам право думать, что вы можете так себя вести? Моей зарплаты хватает только на отношение «работник-работодатель», не покрывая истерики начальницы. Кто дал вам право думать, а главное обсуждать, с кем я сплю или не сплю? Может, тогда обсудим ваше желание забраться к Мелехову в кровать? — видела, как у тётки, а именно в неё превратилась вознёсшая сама себя до заоблачных высот Мадам, забегали глазки. — Можете не надеяться — ни мне, ни уж тем более вам, это не светит.

— Как ты смеешь, дрянь…

— Смею! — перебила я, стараясь не думать о колотящемся от жуткой несправедливости сердце. — Мне туда путь заказан, потому что он друг моего отца и мой крёстный. А вам — потому что такой… — я пыталась подобрать нужный эпитет, но на уме были только маты, я же не собиралась опускаться до уровня Кулабуховой, — такой не место возле него! Даже в качестве просто знакомой!

Услышав это, фурия превратилась в полудохлую рыбку, способную лишь часто-часто открывать рот и лупать глазами. Теперь трясло меня, всю. Руки так дрожали, что я не сразу справилась с ручкой двери, не желая ни секунды находиться возле этой женщины, потерявшей в моих глазах своё достоинство и моё мало мальское уважение. Серёжа, стоящий возле кабинета, привлечённый, судя по всему, нашими криками, тут же подался ко мне на встречу, когда я вышла в коридор:

— Что?.. — не договорил, ему хватило одного взгляда на моё лицо, чтобы всё понять.

— Мне нужно написать заявление на увольнение.

— Аля…

— Сергей Владимирович, дайте бумагу и ручку!

В считанные секунды накатав нужный текст на выделенном мне белом листе, протянула его и свой бейдж управляющему со словами:

— Я ухожу, прямо сейчас.

— «По соглашению сторон»? — удивлённо поднял тот бровь, прочитав мои каракули.

— Думаю, у руководства вопросов не будет.

Выгребла всё из шкафчика в раздевалке, ненавистную униформу оставила валяться скомканной на лавочке и решительным шагом отправилась через торговые залы к выходу. Понимала, что до закрытия ещё полдня, понимала, что теперь Маринке придётся несладко, отдуваясь за два отдела сразу. Но не могла оставаться здесь ни минуты.

— Марин, прости, — всё-таки несколько лет дружбы и совместной работы победили злость, подруга-то не виновата, хотя бы нужно извиниться, — мне нужно уйти, прямо сейчас.

— Аль…

Маринка не договорила, потому что возле меня опять появилась Кулабухова:

— Аля, ты… — Извиняться перед «низшими», перед собственными работниками, да ещё и на глазах свидетелей — тяжкое испытание ей досталось. — Я всё неправильно поняла…

Ну, конечно! Слово «прости» в её лексиконе нет!

— Фаина Алексеевна, я написала заявление на увольнение. Надеюсь, по обоюдному согласию обойдёмся без отработки.

Развернулась на выход, видя, как Маринка вжалась в витрину ни жива, ни мертва от всего происходящего, и тут почувствовала, как меня удерживают за запястье. Обернулась — Мадам не давала мне уйти:

— Ты же не расскажешь?.. — не просила, понимала, что проиграла, но продолжала быть высокомерной.

— Отпустите руку и не устраивайте сцен перед покупателями.

Двери Салона захлопнулись за моей спиной. Как оказалось — навсегда.