Седьмая девственница - Виктория Холт

— Я тебя всегда хотел. А так это можно сделать. Ты едешь со мной?

— Я вам не верю.

— Мы должны доверять друг другу. Я женюсь на тебе. Я достану разрешение на брак до двадцати одного года. Клянусь!

— Откуда мне знать…

— Слушай. Мы должны быть вместе. Что сделано, то сделано. Я женюсь на тебе, Керенса.

— Мне нужно время подумать.

— Даю тебе срок до четырех утра. Будь готова. Мы уедем. Пойду соберу кое-какие вещи. Ты сделай то же самое. Потом возьмем двуколку до станции… как раз поспеем на поезд.

— Это сумасшествие, — сказала я.

Он привлек меня к себе, и я не могла понять, что было в его объятии; в нем смешались желание, страсть и, пожалуй, ненависть.

— Ты этого хочешь. Я этого хочу.

И он вышел.

Я села у окна. Я думала об унижении сегодняшнего вечера. Я думала, что сбывается моя мечта. Она может сбыться так, как я хотела.

Я не любила Джонни. Но его чувственность затрагивала во мне что-то. Мое предназначение — выйти замуж и рожать детей. Детей, которые будут носить фамилию Сент-Ларнстон.

Моя мечта становилась еще более смелой. У Джастина и Джудит не было детей. Я видела своего сына — юного сэра Джастина. А я — мать наследника аббатства!

Ради этого можно пойти на все. На брак с Джонни, на все.

Я села и написала письмо Меллиоре; и вложила еще одно, которое просила передать бабушке.

Я приняла решение!

И пятичасовым поездом уехала в Плимут.

Джонни сдержал слово, и вскоре я стала миссис Джон Сент-Ларнстон…

4

Дни, последовавшие за нашим бегством из аббатства, до сих пор кажутся мне каким-то сном; и лишь спустя недели, когда я вернулась в аббатство уже как миссис Сент-Ларнстон и мне понадобились все силы, чтобы бороться за то место, какое я намеревалась занять, жизнь снова обрела реальность.

Я не испытывала страха в тот день, когда мы вернулись, — в душе моей вряд ли нашлось бы место для иного чувства, кроме триумфа. Страх испытывал Джонни — я начинала понимать, что вышла замуж за слабого человека.

Во время того путешествия в Плимут ранним утром я определила свои планы. Я была полна решимости не возвращаться в аббатство, пока не стану миссис Сент-Ларнстон, но вернуться в аббатство намеревалась непременно. Можно было не беспокоиться. Джонни не сделал никаких попыток нарушить обещание; по правде говоря, он, казалось, столь же жаждал этой церемонии, сколь и я, и даже готов был держаться на расстоянии, пока она не свершится. Потом у нас был медовый месяц в Плимутском отеле.

Свой медовый месяц с Джонни я и теперь не особенно люблю вспоминать. Наши отношения были построены исключительно на чувственности. Настоящей любви ни я к нему не испытывала, ни он ко мне. У него было, пожалуй, невольное восхищение моей настойчивостью; временами мне казалось, что он восхищается моей силой духа; но наши отношения были чисто физического свойства, чего в эти первые дни нам хватало в избытке, чтобы не задумываться слишком глубоко о том положении, в которое мы себя поставили.

Для меня это было свершением моей заветной мечты, а из всех моих мечтаний выросла новая, еще более честолюбивая мечта: я страстно желала ребенка, все мое тело требовало ребенка! Мальчика, который станет наследником Сент-Ларнстона, баронетом. В эти дни и ночи в плимутском отеле, когда казалось, что для меня и Джонни ничто не имеет значения в жизни, кроме нашей страсти, мое счастье было диким и озорным, потому что я чувствовала, как во мне растет какая-то сила. Я могла сделать свои мечты явью. Я непременно хотела зачать без промедления и не могла дождаться того дня, когда смогу держать на руках своего сына.

Я не сказала Джонни об этом; видя мою потребность в нем, равную его потребности во мне, он совершенно не так истолковал мою чувственность; но она разжигала его страсть, и он часто повторял мне, что доволен мной.

— Я ни о чем не жалею… ни о чем, — кричал он и смеялся, напоминая мне о моей былой холодности.

— Ты ведьма, Керенса, — сказал он мне. — Я всегда думал, что ты ведьма. Твоя бабушка ведьма, и ты тоже. Ты все время сходила по мне с ума, так же, как и я по тебе, а обращалась со мной так, словно меня терпеть не можешь. А как теперь насчет того священника, а?

— Не будь чересчур в себе уверен, Джонни, — предостерегла его я.

А он смеялся надо мной и любил меня, и я никогда не противилась, потому что говорила себе: «Может, сейчас будет зачат мой сын».

Джонни мог весь отдаться настоящему, совершенно не думая о будущем; позже я поняла, что именно эта черта была причиной всех его неприятностей. В те недели в Плимуте мы были молодоженами, поглощенными страстью друг к другу, и он совершенно не задумывался о нашем возвращении, пока не пришел день нашего отъезда в аббатство.

Джонни написал брату, сообщив ему, что мы возвращаемся, и попросил, чтобы он послал Полора на станцию нас встретить.

Никогда не забуду, как вышла из вагона. На мне был дорожный костюм из зеленого велюра, отороченный черной тесьмой, и шляпка подходящего по тону зеленого цвета с черными лентами. Джонни купил мне эту одежду и заявил, что в соответствующих нарядах, а уж он позаботится, чтоб они у меня были, я смогу затмить Джудит в два счета.

Похоже, что Джонни ненавидел свою семью, но я понимала, что это потому, что он их просто боится. Это так типично для Джонни — ненавидеть то, чего боишься. Он делал иногда какие-то намеки на наши отношения, которые меня озадачивали. Я вынудила его сделать этот шаг, говорил он мне, но он надеется, что в конце концов не пожалеет об этом. Мы понимаем друг друга. Мы будем держаться друг друга; мы ведь узнали, что необходимы друг другу, разве не так?

Полор вел себя сдержанно, приветствуя нас. Что, в самом деле, надо говорить женщине, которая еще вчера сидела за столом для прислуги и вдруг стала одной из хозяек в доме? Полор был в совершенной растерянности.

— Добрый день, мистер Джон, сэр. Добрый день… э-э… мэм.

— Добрый день, Полор. — Я задала тон. — Надеюсь, в аббатстве все хорошо?

Полор искоса взглянул на меня. Я представила себе, как он пересказывает события сегодня вечером за ужином; я будто слышала реплики миссис Роулт: «Ну надо же!» и миссис Солт: «Ах дорогуша, я давно уже не была так потрясена, с тех самых пор, как он однажды заявился ночью в таком состоянии…»

Но сплетни слуг за столом меня больше не занимали.

Мы затряслись по дороге, и вскоре стало видно аббатство, выглядевшее еще прекраснее, чем когда-либо: ведь теперь и я была среди его хозяев.

Когда мы подъехали к портику, Полор сказал, что старая леди Сент-Ларнстон велела, чтоб нас привели к ней, как только мы прибудем.