Напоминание - Энна Аленник

Говорили, что где-то в Данилове, например, создали для ленинградцев общественную больничку сами даниловские жительницы и старенький доктор, давно отошедший от дел. Его уже нет. Кто эти женщины — неизвестно.

Но их лица, вкус и запах бульона, внезапное осознание: тебя не было и ты снова есть — помнят и будут помнить те, кому это выпало на долю. Будут помнить родные тех, друзья тех и друзья друзей.

А сейчас на ташкентский перрон осторожно выносят из вагона большую пухлую красную перину. Посередине разрез. Из разреза торчит, как усохший стебелек, детская шейка, головка в детской панамке, а лицо ребенкастарушки, с громадными, усталыми от страданий, остановившимися глазами. Перину, держа за углы, несут по перрону. Ее яркая, красная, толстая туша кажется живой, а стебелек гнется, головка безжизненно клонится набок. Глаза не реагируют ни на толчки, ни на яркое солнце. Рядом идет молодая старушка-мама. Она поддерживает головку и все дотрагивается до лобика:

— Холодный, совсем холодный!

Подбегает распорядитель-врач, быстро говорит:

— В Неотложную помощь! Постарайтесь показать Коржину.

— Не сразу горячую… так, хорошо. Добавьте скипидару… достаточно. Добавьте горячей. Еще. Еще немного, — а сам массирует палочки ног и ребрышки, почти не касаясь руками, чтобы массировала сама раскрывающая поры, согревающая вода. — Где ее мама?

— Ей сказали «нельзя», а она сидит у приемного покоя на чемодане.

— То есть как нельзя? Позовите помощника.

Вбегает Серега. Быстрый хмурый взгляд в сторону ванночки — и отворачивается:

— Что, Алексей Платонович?

— Беги, дорогой, к приемному покою, скажи маме:

после того как вымоется в бане, проверит одежду — может прийти сюда, может ночевать.

Мальчишка возвращается.

— Сказал: пусть вымоется в бане как следует. Пусть проверит, чтоб ни одной вши! И — приходит, в раздевалке переоденется в наше, и Коржин разрешил: пусть ночует! Она вмиг белье из чемодана и пошла. Чемодан я взял под свою ответственность, не бойтесь, не сюда. Ребенку три года с половиной. Зовут Ксаночка, тоже имя придумают! А вас просят во вторую палату.

— Иду. Сестрички, через пять минут заверните Ксаночку в теплое. Приготовьте шприц: вольем ей чуточку крови.

— Влейте мою. Сами сказали: у меня кровь наилучшая, годится всем.

— Да-а, и горячая. Спасибо, мой мальчик. Перельем твои живительные пятьдесят кубиков.

— Что так мало? Вы не стесняйтесь. Конечно, мою бы в госпиталь, тому, кто с фронта. Но раз такое дело…

Получилось такое дело, что этот мальчишка захотел проверить, как действует на ребенка его кровь, и часами пропадал у Ксаночки. Чем-то ее забавлял, смешил и сам смеялся, обретая отнятое детство.

Быть может, благодаря этому Сереге-без-никакихженских-сережек из ребенка-старушки так быстро она превращалась в живое, сияющее очарование.

Такое дело кончится тем, что в сорок четвертом году увезет мама в Ленинград не только свою светленькую дочку, но и жгуче-черного самостоятельного сына Серегу. Он будет долго упираться — как же Коржин останется без самого верного помощника и хранителя?.. Но девочка — ей уже будет пять с половиной, нет, почти шесть лет — все-таки пересилит.

— О, женщины, женщины! — часто шутил Коржин. — Нет слов передать, какими небесными глазками смотрит эта маленькая кокетка на свою жертву. На меня она ни разу так не смотрела. Варенька, даже ты на меня так не смотрела.

2

Летит время. Даже военное время летит, если человек занят, если он уже консультант не одного госпиталя, а нескольких, если хирургическое отделение Института неотложной помощи превращено в большую хирургическую клинику, туда прибывают неотложные больные и те, кто могут ждать, и все стремятся попасть к нему. Он уже сделал сотни операций, разумеется наиболее тяжелых, и многих обреченных на смерть — обрек на жизнь Сделал и вторую свою операцию на сердце, непостижимо быструю, блестящую.

Но вот из клиники он направляется в госпиталь. Сделал шаг за ворота конечно, опять подкараулили. Подходит элегантно настойчивая девушка, извиняется, объясняет, что она дочь Боровиковской (неведомой Коржину), умоляет зайти, только взглянуть, только сказать: что делать маме?!

Если он выходит с получасовым запасом времени на обед, надо в эти полчаса посмотреть и сказать, что делать. Денег он не берет, но еду, как это у него называется, компактную — берет и, не успев донести до рта, говорит: «Ах, как вкусно!» или «Ах, какая прелесть!» — и жует на ходу самым неприличным образом.

На этот раз он пришел к пожилой даме, бывшей служащей Китайско-Восточной железной дороги, сокращенно КВЖД. Давно уже из Харбина были вывезены в Ташкент русские служащие со всем своим имуществом и плотно здесь обосновались.

Он вошел в комнату, похожую на музей: китайские лаковые ширмы, шелковые и лаковые с перламутровым узором панно на стенах, китайские шторы, вазы, статуэтки, бонбоньерки… Боровиковская сидела в кресле. Одна нога у нее была отнята до колена, и к креслу прислонен добротный кожаный протез.

— Этот протез, сделанный еще в Харбине, много лет был удобным, и вдруг натер культю, — взволнованно, но с оттенком вкоренившейся властности объясняла Боровиковская.

— Вы пополнели?

— Да, к сожалению, заметно пополнела.

— Дальше, пожалуйста.

— Началось раздражение и ужасная боль. Врачи больше двух месяцев лечили мазями, меняли и меняли мази — не помогало. Теперь говорят, что надо ампутировать выше. Вы считаете, это необходимо?

— Нет. Необходимо выбросить все мази. Налить в таз горячей кипяченой воды и смыть этот мазевый нарост — хорошенько, с мылом. Затем ополоснуть чистой водой, обтереть марлей и ничем не завязывать. Дней через десять раздражение и боли пройдут.

— Просто водой с мылом?!

Боровиковская в себя не успела прийти от изумления, не успела велеть дочери подать кофе с чем-нибудь вкусным — уже откланялся, исчез. Видели вы такого странного человека?

Но этот странный человек иногда не отказывался брать еду целым пакетом, кое-что уделить Вареньке, коечто больным, тем, кому ничего домашнего не приносили, и кое-что Нине, далеко не сытой.

Через две недели после посешения Боровиковской ее дочь снова подкараулила его у ворот Института и протянула ажурную китайскую корзиночку:

— У мамы все прошло! В знак признательности примите от нее эти два веера из слоновой кости с резьбой знаменитых мастеров и этот перламутровый китайский альбом для фотографий. Вот, пожалуйста, вместе с корзиночкой.

— Ах, какая очаровательная работа. Но, простите, взять не могу. Это не в моих правилах. Желаю всего доброго.

Сказал и пошел. Девушка пошла за ним, пытаясь уговорить, сказать все, что ей велено.

— Всего доброго, — повторил он резко и пошел быстрей.

И никак было не подступиться к этому непонятному, неудобному человеку.

В тот же день в госпитале представитель ташкентской врачебной комиссии попросил его осмотреть одного из призванных в армию.

— Призванный, — рассказывал врач, — пришел на комиссию с палкой и сведенной ногой. Жаловался на постоянную судоро!}, стонал от боли. Мы назначили ему курс физиотерапии и массаж. Это не дало результата.

Он снова явился со сведенной ногой и болью. Мы доставили его к вам на консультацию. Меня ждет комиссия, разрешите оставить больного. Посмотрите, будьте добры.

Во время осмотра напряженная мышца ноги напрягалась сильнее. Обычно при судороге, причиняющей остpyjo боль, больные стараются снять мышечное напряжение. А здесь при разговоре оно немного снималось, но при осмотре и даже вскользь брошенном на ногу взгляде — усиливалось.

— Кто вы? Чем занимались до призыва?

— Моя фамилия Боровиковский, зовут Вячеслав Петрович. Я заведую отделом найма и увольнения рабочей силы на большом предприятии.

— О-о, такой молодой и уже заведующий! Блестящее начало. Не у вашей ли матушки была натерта протезом…

— Да-да, спасибо, профессор, за быстрое и легкое излечение!

— Увы, молодой человек, вам я не могу предложить легкого средства. Могу предложить только операцию.

Сдержанный, крепкий и крупный Боровиковский побледнел:

— Какую операцию?

— Придется ампутировать ногу.

Пронизывающий взгляд и медленный вопрос — секунды две от слова до слова:

— Другого выхода нет?

— Нет.

— Если нет, на операцию согласен.

Больного готовят к операции. Кладут на стол. Дают наркоз. Как только больной засыпает — нога выпрямляется. Никакой болезни и следа нет.

Профессор говорит:

— На этом операцию закончим. Увезите в палату.

Представителю врачебной комиссии, пришедшему за результатом, Коржин сказал:

— После применения наркотического средства судорога исчезла. Боровиковский годен для отправки на фронт.