Шпион, который спас мир. Том 2 - Джеролд Шектер

К лету 1964 года Джибни работал над материалами Пеньковского и писал речи для Линдона Джонсона в конторе, помещавшейся в старом здании исполнительного аппарата президента рядом с Белым домом. Из-за разных проволочек, а также потому, что президент Кеннеди в 1963 году продержал материалы у себя, ЦРУ заново пересмотрело план публикации с Мак-джорджем Банди в октябре 1964 года в Белом доме{236}. Банди считал, что «Записки Пеньковского» не должны выходить в свет в явном соавторстве с правительством США и не должны вообще прямо связываться с правительством. Он полагал, что неоднозначный характер материалов не должен влиять на дипломатические переговоры между Советским Союзом и Соединенными Штатами.

На сей раз никаких секретных переговоров не велось, и документы предполагалось включить в книгу, которая должна была «появиться скорее усилиями частного лица, чем официального агентства правительства США»{237}. Банди не снизошел до встречи с Джибни. У него появился «имперский стиль», который Джибни считал «настолько помпезным, что даже Генри Киссинджер казался лицом незначительным по сравнению с ним»{238}.

В ходе подготовки материалов для публикации ЦРУ составило перечень высказываний, «которые могли бы быть сочтены неделикатными с дипломатической и политической точек зрения». И наконец, этот перечень был разделен на две категории: информация, которую следовало сохранить, и информация, которую следовало изъять.

A. Практически в каждой главе содержатся своего рода выпады против Никиты Хрущева. Он описывается как глупый хвастун, без нужды беспокоящий Запад бряцанием своего оружия, как поджигатель войны, авантюрист, который мечтает «похоронить капитализм под ракетным дождем». (Эти высказывания были сохранены, поскольку книга была опубликована после смещения Хрущева с поста главы государства в 1964 году.)

Б. Сайрус Итон предложил Хрущеву свои услуги как агента. (Это было изъято из текста, потому что такое обвинение не имело под собой почвы: Итон не имел доступа к секретным материалам.)

B. Следовало устроить решительный отпор Советскому Союзу в 1956 году по поводу Венгрии. (Это было сохранено в тексте, поскольку так говорил Пеньковский, и многие сотрудники секретной службы были убеждены, что он прав.)

Г. Действия, предпринятые президентом Кеннеди в отношении Кубы, были совершенно правильными. (Это было изъято из текста как само собой разумеющееся.)

Д. Советской разведке было известно, что Сирия планирует выйти из состава ОАР (Объединенной Арабской Республики) в 1961 году, но она об этом помалкивала, потому что Хрущев желал ослабления позиции Насера. (Это было изъято из текста ввиду деликатности вопроса с политической точки зрения, поскольку президент Насер в то время был у власти в Египте.)

Е. Он (Пеньковский), обсуждая Ерзина, бывшего резидента КГБ в Турции, а в настоящее время ректора (и представителя КГБ) Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы, утверждает: «Эти негры продают себя, не задумываясь». (Высказывание было изъято из текста из-за расистской подоплеки, но была сохранена мысль о том, что Университет имени Патриса Лумумбы контролируется КГБ.)

Ж. Все евреи были «выкорчеваны» из русской разведслужбы: это являлось принципом политики. (Изъято из текста, поскольку КГБ пользовался услугами ограниченного числа еврейских специалистов по лингвистике, и было решено не касаться вопроса антисемитизма в контексте других связей Пеньковского.)

3. Советское Министерство обороны не призналось Хрущеву, что наш RB-47 был сбит ими над нейтральными водами 1 июля 1960 года. (Изъято, поскольку не было известно точно, что именно министерство доложило Хрущеву.)

И. ГРУ считает Канаду благодатным «охотничьим заповедником» для сбора разведданных. (Изъято, чтобы не затронуть национальных чувств канадцев.)

К. Советы продолжали тайно проводить испытания ядерного оружия в период действия моратория. (Изъято ввиду предстоящих переговоров относительно Договора о запрещении ядерных испытаний.)

Л. Советские разведывательные операции в Индии в настоящее время «заморожены». (Сохранено в тексте, поскольку индийское правительство было частным образом проинформировано о деятельности ГРУ, о которой сообщалось в материалах, полученных от Пеньковского.){239}

На обложке первоначального варианта переведенных Дерябиным мемуаров Пеньковского, который получил Джибни, было написано, что книга составлена на основе магнитофонных бесед, состоявшихся при личных встречах Олега Пеньковского с сотрудниками советского отдела. Там приводятся подлинные высказывания Пеньковского, и, хотя редакторская правка была весьма незначительной, его высказывания не обязательно изложены здесь в том же порядке или в том же контексте, в каком они были сделаны первоначально. Например, его замечания о «неудовлетворенности советским строем» включены в одну главу, хотя они были взяты из записей бесед, состоявшихся во время нескольких разных встреч. Мемуары содержат весьма глубокий анализ характера Пеньковского и мотивов, которыми он руководствовался, а также массу самой разнообразной информации о советских взглядах и «советских реалиях»{240}.

Внутри Управления существовала сильная фракция, выступавшая против доступа широкой публики к архивам разведки. По правде говоря, рассекречивание источников развединформации было анафемой для многих оперативных работников старой закалки. Один из высокопоставленных официальных сотрудников, непосредственно связанный с «Записками Пеньковского», вспоминал: «Сам факт публикации этой книги был необычайным новшеством, поскольку раньше считалось, что любой разведывательной организации неблагоразумно раскрывать свои досье и тем более рассказывать о подобной истории с такими подробностями, когда прошло еще совсем немного времени после случившегося. Возможно, следовало бы подождать лет двадцать или около того. Лично я думаю, что есть доля правды в том доводе, что ЦРУ не должно по своей воле быть инициатором мероприятия такого рода. Позднее мы разговаривали с другим человеком, который сказал: «Только не поступайте со мной так же, как поступили с Пеньковским». Подразумевалось, что если его поймают, то он не хотел бы заканчивать жизнь знаменитым героем и не хотел бы, чтобы его семья пережила подобное. Возможно, люди в Советском Союзе видели в этом лишь одно: те, кто руководил Пеньковским как агентом, не должны были вести себя столь неподобающим образом. Мы же попытались внушить, что этот человек сделал все по собственной инициативе, помимо Управления.

Нас никогда не мучали угрызения совести, что мы действовали не так, как он от нас ожидал. И нам не хотелось бы давать кому-либо, включая Советский Союз, повод думать, что мы обошлись с Пеньковским неправильно»{241}.

Было решено написать книгу от лица самого Пеньковского, как будто он сам сделал это, вместо того чтобы сообщать, что материал заимствован из расшифрованных записей ЦРУ и МИ-6. В атмосфере «холодной войны» 1965 года Управлению не хотелось признавать свою роль и тем самым напрямую связывать правительство США с книгой. Те, кто был замешан в этой истории, отчасти обосновывали это тем, что не следует раскрывать перед КГБ методы руководства деятельностью Пеньковского как агента. Один из бывших высокопоставленных сотрудников ЦРУ, имевший непосредственное отношение к операции, объяснял это так: «Если книга выйдет, пройдя цензуру ЦРУ, читатели скажут, что она сфабрикована. Нам кажется, что она была бы более приемлемой и получила бы более широкий отклик, если бы была написана от лица самого героя»{242}.

Взять расшифровки записей и превратить их в книгу, которая написана якобы от лица Пеньковского, было непростой задачей. Для того чтобы избежать раскрытия содержания секретных оперативных сообщений и не позволить КГБ узнать полный объем деятельности Пеньковского, ЦРУ ограничило содержание книги выдержками из переводов записей бесед, судебных отчетов и автобиографии, рассказанной самим Пеньковским.

Дик Хелмс называл впоследствии «Записки Пеньковского» «черной пропагандой»[15]. Хотя содержание книги и не было сфабрикованным, оно сильно проигрывало из-за непризнания того факта, что подлинным источником были расшифровки записей бесед с Пеньковским в Лондоне и Париже.

Во введении к переизданию книги в 1982 году Фрэнк Джибни объясняет, что «Записки» были подготовлены на основе расшифровок записей бесед и что ранее по настоянию ЦРУ они не были упомянуты в качестве источника. «Единственное условие, поставленное мне, — писал Джибни, — заключалось в том, чтобы я не раскрывал, каким образом «Записки» попали в эту страну, и не упоминал, что они хранились в ЦРУ. Я счел это условие вполне обоснованным, тем более что оно никак не влияло на подлинность «Записок». Если книгу хотели посвятить Пеньковскому, то она должна была основываться на материале, подлинность которого не вызывала сомнения»{243}.