Читающая кружево - Брюнония Барри

А потом меня посетила безумная идея. Я подумала, что сумею изменить ситуацию, если буду действовать быстро. Может быть, еще не слишком поздно, надо только вернуться домой сейчас же, сегодня. Если позвонить Бизеру и приказать ему ехать домой, он послушается. Я по-прежнему могла на него влиять, хоть моя власть и улетучивалась. Я подошла к таксофону и позвонила Бизеру, но в пансионе уже все спали и никто не взял трубку. Я решила, что это не важно — брат приедет на День благодарения, совсем скоро. Ева скажет ему, что я на острове, Бизер туда примчится, и все снова будет хорошо. Я его знаю, он обязательно отправится на остров, даже если ему придется лететь на вертолете.

Я вошла в лодочный сарай, куда ставили на зиму «Китобоя», и проверила топливный бак — там осталось немного горючего. Ночь была достаточно теплая, поэтому я столкнула лодку на воду и вскарабкалась в нее, безнадежно испортив платье. Впрочем, меня это не беспокоило. Я вознамерилась вернуться домой, и настал решающий час. Дело не терпело отлагательств.

Я оттолкнулась, и моторка поплыла в гавань. Стоял отлив, светила полная луна, вокруг не было ни одной лодки, так что никто не стал бы мне препятствовать или задавать вопросы.

Я боялась, что потрачу часть бензина, заводя мотор, но все оказалось проще, чем я думала. Я заглянула в канистру — она была заполнена до половины. Стоял штиль, а луна светила так ярко, что я не опасалась налететь на скалы. Не сомневалась, что все будет в порядке. Главное, не наделать глупостей и не свалиться в воду. Некогда Ева говорила Линдли, что у пятидесятилетней женщины есть примерно пятидесятипроцентная вероятность выжить, проплыв пятьдесят ярдов в десятиградусной воде. Это одна из причин, почему не следует никуда плыть, оказавшись за бортом. Нужно оставаться на месте, не тратя энергию, и ждать, когда кто-нибудь тебя спасет. Если начнешь работать руками и ногами, кровь прильет к конечностям, отхлынув от жизненно важных органов, и ты погибнешь почти наверняка. А в ноябре температура воды ниже десяти градусов.

Когда я вышла из гавани и берега перестали меня защищать, подул холодный ветер, появились волны, хоть и не очень большие. Вдобавок суша была близко, поэтому я не волновалась. И все-таки ситуация казалась мне довольно странной и неуместной. Звезды светили по-зимнему ярко. Все предыдущие зимы я провела на острове, но еще никогда не выходила в море в такое время года. Мы убирали лодки в сарай довольно рано, сразу после Дня Колумба, потому что лодочная мастерская закрывалась до весны, а ремонтировать лодки можно было только там. Поздней осенью в море выходили только владельцы больших шлюпок из Глостера, ну и некоторые рыбаки.

Я уже почти добралась до острова, когда до меня дошло: какая ирония судьбы… Это произошло внезапно. И тогда я начала смеяться, так сильно, что чуть не вывалилась из лодки, — пришлось выключить мотор, сесть и успокоиться.

Как там говорила Ева? «Обратной дороги нет». Так и получилось — буквально, а не метафорически. Приблизившись к острову, я поняла, что причала нет. Стапеля висели высоко над водой, как всегда, когда Мэй поднимала их на ночь, но причал, с которым они соединялись, пропал. Его, по обыкновению, вытащили из воды на зиму, но отчего-то я об этом позабыла. Вот о чем беспокоилась Ева, когда отправилась за Мэй, и вот почему она вернулась одна. В отсутствие причала Мэй не могла выбраться с острова до весны, разве что вертолетом, а на это она никогда бы не согласилась. Мы говорили об этом буквально в прошлые выходные, но я забыла, что если Мэй не может уехать в Салем, то и я не смогу попасть домой. Единственным вариантом оставался Бэк-Бич, но только не зимой. Лодку разбило бы в щепки. Я попыталась проявить великодушие и вернуться на Остров желтых собак, но Ева была права, когда сказала, что обратной дороги нет. И теперь это отчего-то казалось мне чертовски забавным.

Я сидела в лодке с выключенным мотором и смотрела на остров. Он был недалеко от меня, но с тем же успехом мог быть за миллион километров. Я понимала, что надо вернуться в город, но не могла сдвинуться с места. Ни назад, ни вперед. Просто сидела в лодке, в вечернем платье, и хохотала как безумная.

Джек подумал, что моя моторка сломалась. Он показался из-за острова — там его отец оставил несколько ловушек. Джек вытаскивал их на зиму: вся лодка была завалена маленькими ящичками. Впоследствии он сказал, что не собирался выходить в море тем вечером, но отец несколько недель стоял у него над душой. Джек решил наконец покончить с работой и отдохнуть. Поскольку луна светила ярко, он сразу заметил «Китобой». Наверное, Джек понял, что это я, лишь когда подплыл ближе.

Увидев вечернее платье и длинные перчатки, он не стал спрашивать, что я тут делаю и какие проблемы с мотором. Даже не поздоровавшись, просто схватил меня за руку, втянул к себе в лодку и сунул свою куртку, а «Китобой» взял на буксир. Судя по всему, он был зол. Долго молчал, а потом наконец спросил:

— Ты просто дура, или у тебя серьезные неприятности?

Я не знала, что сказать, а потому не ответила.

Летом я все-таки вернулась на остров. Так мы решили с Евой и моим психологом. Мэй стало лучше, и мне тоже. В письме мать выразила надежду, что я приеду на лето. Сказала, что ждет меня с нетерпением. Бизер так и не приехал. Он отправился в научный лагерь при Калифорнийском университете. Все, включая Мэй, согласились, что брат правильно поступил.

Наши с Мэй отношения изменились. Впрочем, они были вполне сносны. Мать действительно пришла в норму. Она избавилась от депрессии, и я начала задумываться, что, возможно, Мэй действительно знает, что делает. Может быть, в отличие от всех нас, мать здраво оценивала собственные возможности и действовала в соответствии с ними.

В начале августа приехала Линдли. Ее не ждали, она просто появилась ни с того ни с сего. Заявила, что соскучилась по мне и хочет отпраздновать день рождения вместе. Она казалась такой счастливой. Ее приняли в два художественных колледжа сразу — в Калифорнии и в Род-Айленде. Кэл и тетушка Эмма настаивали на Калифорнийском университете. Они хотели, чтобы Линдли училась поближе к дому.

Я встречалась с Джеком с Рождества — с того запоминающегося бала в Гамильтон-Холле. В этом ощущалась какая-то неизбежность, я жила будто во сне. Сначала я вроде ему вовсе не нравилась и он злился на меня — возможно, потому, что я походила на Линдли, которая причинила ему сильную боль. Все об этом знали. Но по мере того как мы становились ближе, я убеждала себя, что это не важно и что все нормально, ведь Линдли первая порвала с Джеком. Решение принадлежало именно ей.

Я целое лето рыбачила вместе с ним и порой не появлялась дома сутками. Три дня мы работали вблизи Острова желтых собак, четыре — в Мэритаймс, уже за канадской границей. Там стояло триста ловушек и еще столько же — у Бейкерс. Отец Джека болел. «От воды и от выпивки» — так выражался Джек, намекая, что отец полжизни провел в море, а полжизни — в прибрежных барах. Итогом стали разрушенная печень и запущенный артрит. Больше он не мог рыбачить.

Джек пытался привлечь брата, Джей-Джея, к работе, но тот был равнодушен к ловле омаров и вдобавок страдал морской болезнью. Поэтому Джек нанял меня. Официально я жила на острове с Мэй, но большую часть времени проводила в лодке с Джеком.

На той неделе, когда Линдли вернулась, мы рыбачили в Мэритаймс, а на обратном пути разбили лагерь на острове Шоулз, потому что оба хотели хоть немного побыть на твердой земле. Я была не прочь провести несколько дней на острове, просто чтобы отдохнуть.

На кухне горела лампа, хотя уже перевалило за полночь, и Мэй не ожидала моего возвращения еще минимум сутки. Я знала, что Бизер в Калифорнии, и отчаянно надеялась, что меня не поджидает мать.

Но это была не Мэй. За столом на кухне сидела Линдли. Она крепко обняла меня.

— Я так по тебе скучала! — воскликнула она. — Даже не думала, что еще сюда вернусь. Господи, ты только посмотри на себя. Так похорошела за этот год.

— А я думала, ты уехала в колледж.

— Нет. Никакого колледжа не будет.

Она спала в постели со мной, сказав, что не хочет оставаться одна. Я лежала без сна всю ночь, глядя в окно и стараясь не тревожить сестру, пока не заалел самый яркий на моей памяти рассвет.

Она привезла с собой фотографию Джека времен школьного выпуска. Снимок выпал из кармана, когда я подобрала джинсы Линдли с пола. Фотография была смятая и выцветшая. Я хранила точно такую же, хоть и менее потрепанную.

Я говорила по рации с Джеком, когда Линдли спустилась к завтраку. Она казалась тоньше и старше, хотя до нашего восемнадцатого дня рождения оставался еще месяц.

— С кем ты разговаривала? — спросила она.

— С Джеком.

— С моим Джеком?

Я встала и насыпала ей хлопьев. Несомненно, Линдли хотелось знать, что между нами происходит, но я пока не желала об этом говорить.