Обитель любви - Жаклин Брискин

Он огляделся вокруг, изучая рельеф местности. «Вон там когда-то текли ручьи, — подумал он и понял, что стоит на многослойных наносах. — Нефть здесь залегает выше скальных пород. Значит, она доступна».

У него не было сбережений, так как всю свою зарплату — щедрые сто долларов в месяц — он отдавал Юте. А самая дешевая буровая установка стоила около полутора тысяч... Но мысль Три-Вэ всегда двигалась большими, часто беспорядочными скачками, перепрыгивая через препятствия и таким образом преодолевая их.

Выдернув из земли шест, которым был отмечен ближайший участок, он ткнул им в лужу смолы. На поверхность медленно всплыл еще один пузырь. Три-Вэ смотрел на него, и мысль его шла все дальше. «Здесь есть нефть, — подумал он. — И она залегает не глубоко. Мне не нужен бур. Я вырою обычный колодец». Он швырнул на землю шест, вскочил в седло и ускакал назад в город. «Рой нефть, рой нефть, рой нефть», — стучало у него в голове в унисон топоту копыт пегого жеребца.

Хендрик еще не вернулся в свою контору. Три-Вэ, совершенно не задумываясь о ненависти отца, которую тот питал ко всему, связанному с нефтяным бизнесом, опустился на корточки перед сейфом, изготовленным фирмой «Тилдон энд Мак-Фарленд». Он отсчитал свою месячную зарплату. Потом лизнул большой палец и пересчитал снова. Одна бумажка оказалась лишней. Он кинул ее в сейф и закрыл его.

В агентстве «Райан риэлтерз» он не торговался. Он вообще никогда в жизни не торговался. Его ста долларов хватило, чтобы купить крохотный клочок земли в той ложбинке, но именно на этом участке находилась привлекшая его внимание смоляная лужа.

— Я что-то не поняла, — сказала Юта. — Что может мужчина?

— Воспользоваться киркой и лопатой.

— Нефть бурят, а не роют, — возразила Юта.

— Сенеки называли нефть лекарством от ревматизма, они именно рыли ее.

— Но это же индейцы, — с мягким упреком в голосе проговорила Юта. — Чего от них еще можно было ждать?

В тот зимний вечер сумерки опустились на город рано, и на кухне их домика горел свет. Юта закладывала деревянные щепки в печку «Гленвуд», которую она чистила утром. Она поддерживала безупречный порядок в доме. Каждый день она с удовольствием скребла, чистила и натирала до блеска пол в столовой, которая пока еще не была обставлена, в гостиной и в двух спальнях в задней части дома. Убираясь в маленькой спаленке и кухне, она неизменно что-то тихонько напевала. По ее мнению, это были две лучшие комнаты в доме. Никогда прежде она не жила — и не наводила чистоту — в доме с водопроводом.

Она пошевелила дрова кочергой, затем краем передника приподняла с горшка крышку. По кухне сразу же распространился запах тушеной баранины.

Юта была уже на последнем месяце беременности. Она и так-то была высокой крупной женщиной, а беременность сделала ее просто огромной. Выросший вес радовал ее — это означало, что под сердцем у нее растет здоровый большой младенец. Мальчик! Наследник Ван Влитов!

Она опять прикрыла горшок и повернулась к Три-Вэ, который сидел за столом, скрестив руки на клетчатой красной клеенке.

— Ты говорил о нефти? — спросила она.

Выражение лица у нее было мягким. Она еще не знала, что он говорил серьезно. Ее возражения были стандартными, снисходительно-материнскими. Она была старше Три-Вэ на два года и считала его едва ли не ребенком. Его энциклопедические познания казались ей чем-то вроде опасной игрушки. Иногда она думала, что Господь нарочно соединил их, чтобы она могла защищать Три-Вэ от его же собственных непрактичных помыслов.

— Я буду рыть, — сказал Три-Вэ. — Не вижу в этом ничего невозможного.

— То есть?

— Нефть залегает выше скальных образований. Я ставлю на кон свою жизнь. В том месте очень глубоки пласты мягкой земли. Там когда-то соединялись две реки, а это означает, что с гор нанесло много земли. Если встать в конце Колтон-стрит и посмотреть на рельеф, то картина совершенно ясна.

— Колтон-стрит? Это которая в двух кварталах от нас?

Он кивнул.

— Там я купил участок.

— Что ты сделал?!

— Там я купил участок с лужей brea.

— Brea?

— Co смолой. В этом вся суть. — Карие глаза Три-Вэ горели от возбуждения. — Именно эта смола навела меня на мысль, что там есть нефть.

— А чем ты расплатился за участок?

— Своим месячным заработком.

— Своим месячным заработком? — На круглых щеках Юты появились красные, будто от румян, пятна. Она оглядела свою уютную кухоньку таким взглядом, точно боялась, что она сейчас исчезнет. — Три-Вэ! — крикнула она. — Завтра мы вместе пойдем к агенту по недвижимости и скажем, что ты отказываешься от покупки.

— Мы этого не сделаем, — ответил он. Блеск в глазах его потух. — Завтра я начинаю копать.

— Когда? С самого утра? После работы?

— Я ухожу из магазина. Юта, это наш большой шанс!

Уперев руки в бока, она спросила:

— Шанс на что? На голодную смерть?

— Ну как ты не понимаешь?! Я буду работать целыми днями. Я хочу, чтобы колодец появился до того, как... — Он запнулся.

Юта, однако, знала, что он собирался сказать: до того, как они вернутся. После первого вечера в Лос-Анджелесе Три-Вэ больше не распространялся перед ней о своих чувствах к брату. Да это и было ни к чему. Всякий, кому свойственна ревность, распознает симптомы этой болезни и в других. А Юта сильно ревновала мужа к Баду и Амелии. Свекровь и свекор были очень добры к ней. Она очень сблизилась с доньей Эсперанцей, ибо, несмотря на явные различия, между ними было много общего. Обе рано овдовели, обе вышли замуж за мужчин, которые были моложе их, любили хорошую кухню и гордились своими питательными, тяжелыми блюдами, обе были набожными католичками и обе любили Три-Вэ. И все же каждый раз, когда Хендрик превозносил Бада, Юта с трудом удерживалась от того, чтобы не сказать что-нибудь вроде: «Между прочим, Три-Вэ тоже твой сын! Три-Вэ тоже не дурак! И именно благодаря ему ты станешь дедом!» Что же до Амелии, то старики в один голос отзывались о ней как о какой-то принцессе. К счастью, у Амелии был один существенный недостаток — бесплодие.

Юта сказала:

— Я понимаю, ты хочешь выдвинуться, отличиться. Честное слово, я тебя понимаю. Но зачем же делать это так бестолково? Твой единственный шанс на успех — работа в магазине.

— Я ненавижу бизнес, — проговорил Три-Вэ тихим несчастным голосом. — Я в нем профан. У меня нет к нему никакого влечения. Я сижу в магазине, как в клетке, и не вижу в этом ровно никакого смысла.

— Работать и зарабатывать себе на кусок хлеба — вот смысл!

— С тех пор как я уехал из дома, я зарабатывал на жизнь самостоятельно, — все еще спокойно ответил Три-Вэ.