Кен - Наталья Андреева

— Напугал! — вскрикнула она. — Почему не звонишь?

— Куда?

— В дверь, чучело!

«Чучело» моргнуло зелеными глазами. Ксении захотелось пальцем потрогать густые мохнатые ресницы: может, отклеятся?

— Далеко собралась? — посторонился Герман.

— В магазин. Сумки поможешь донести?

Он пожал плечами, шагнул вслед за Ксенией в лифт.

— Что, гости ожидаются? Кормить надо, да?

— Ты можешь снять пробу.

— И что это будет? Сливки или объедки с барского стола?

— У тебя глупый юмор.

— А у тебя вообще никакого. Только женщина, лишенная чувства юмора, может всерьез воспринимать клоунские попытки своего бывшего мужа вымолить прощение.

— Фраза для тебя слишком умная.

— Я много читал за последние дни, — глубокомысленно изрек он. — От скуки.

— Ты?! Читал?!

— Да, Черри. Книги. Долго не мог понять, почему люди делают такую глупость. Телевизор гораздо проще. Но дело в том, что, глядя в него, многое можно пропустить. Отлучился на несколько минут в кухню за куском колбасы, глядь — пропустил самую суть. Нажрался, но остался в неведении. А читая книгу… Ты меня не слушаешь!

— Герман, с тобой по улицам невозможно ходить! На тебя все женщины смотрят.

— Да? Значит, я красивее, чем твой бывший муж?

— Это совершенно бабский вопрос.

— Тогда ответь по-мужски. Конкретно и без вранья: ты его уже простила?

Ей было весело. Настроение почему-то поднялось. «Вот я иду по улице с красивым парнем, — думала Ксения. — На него все смотрят. А мне все равно. А они все думают, что мы вместе». Она даже улыбнулась. Наверное, все прохожие подумали в этот момент: «Боже, как она счастлива!» Герман даже холода не боялся: шел без шапки, в любимом белом свитере, в черной куртке. Он очень естественно чувствовал себя в центре внимания: не позировал, не смеялся слишком громко, не говорил напыщенных и глупых фраз. Просто шел, и все, один, на этой улице, полной завидующих мужчин и восхищенных женщин.

— Из тебя вышел бы классный актер, — не удержалась Ксения.

— Что? Актер? Чтобы девочки визжали от восторга, глядя как я в белой рубашке, со шпагой в руке, этакий герой-любовник какой-нибудь исторической мелодрамы разделываю толпу здоровых мужиков в мелкий винегрет? Чушь!

— В тебе романтики нет. Подержи, пожалуйста, сумку.

Она прицелилась на аппетитный кусок мяса: если потушить его с грибами, да с приправами, да добавить красного вина, да…

— Тебе столько не съесть, — пристально посмотрел на нее Герман.

— Угу. Взвесьте, пожалуйста.

— Все бабы дуры, — очень громко сказал он.

Продавщица уронила нож. Ксения вздрогнула. Никак невозможно сосредоточиться! Что-то вертится в голове, но что?

— Герман, перестань!

Ксения за рукав потащила его к кассе.

— Постой, пожалуйста, здесь. Нет, в уголке. Не верти головой. Я сейчас.

Почему-то ей показалось, что Герман уйдет. Назло ей, вместе с куском мяса. Но когда Ксения вернулась, он стоял все там же, у кассы, а какая-то дамочка подозрительно долго рылась в кошельке. И смотрела на его лицо, а его зеленые глаза неподвижно и зло уставились в одну точку.

— Эй! Герман! Ты в вине что-нибудь понимаешь?

— Пожалуй, тебя стоит разок напоить, — задумчиво сказал он.

— В другой раз. Если я куплю шампанского, это будет нормально?

— Не нормально. К мясу нельзя подавать шампанское. Брось его, Черри.

— Не поняла. Шампанское?

— Дура, — рассердился Герман. — Своего бывшего. У него любовница.

— Тебе-то что?

— Ты знаешь, что не обязательно должна уметь женщина, но обязательно должен уметь мужчина?

— Ну?

— Принимать решение. Это есть признак сильного пола. Не позволяй другим думать за себя. Пусть это будут твои ошибки, понятно?

— Тебе нельзя много читать, — грустно сказала Ксения. — Скажи, я когда-нибудь предъявляла на тебя хоть какие-нибудь права? Выговаривала за многочисленных любовниц?

— Нет, нет, нет.

— Мы с тобой даже не ровесники. Тебе только двадцать шесть, а мне уже двадцать семь! И ты никак не можешь понять, что в моем возрасте женщине уже давно пора иметь семью и детей. Ты можешь сейчас же отдать мне сумки и исчезнуть.

— Ну уж нет. Само собой, что я не джентльмен, но мне очень хочется узнать, чем все это кончится.

— Тогда пошли покупать шампанское.

30: 15

Примерно через час они вернулись домой с полными сумками.

— Спасибо, — сказала Ксения. — Ты мне очень помог.

Она надеялась, что Герман после этого уйдет, но он словно не понял намека. Расположился на кухне с таким видом, будто собирался остаться на ночь. Ксения пожала плечами и занялась своими покупками. Мясо должно оттаять, шампанское, напротив, как следует охладиться. Овощи и зелень надо вымыть, обсушить полотенцем и красиво разложить на блюде. И вообще дел полно. Надо заняться собой, примерить платье, вымыть голову…

— А если его нет дома? — спросил Герман.

— Тебя сегодня никто не ждет? — поинтересовалась Ксения.

— Возможно, но мне хочется остаться здесь.

— Тогда я позвоню, не возражаешь?

— Само собой. Я вполне могу себя занять в течение нескольких минут.

— Фу ты, какие мы сегодня вежливые! Английский лорд в будуаре знатной дамы!

— Я еще надеюсь туда попасть. В будуар.

Она фыркнула и ушла звонить в гостиную. На ходу подумала: «Пусть подслушивает». Потом достала записную книжку, в которую после того неудачного вечера с ужином в ресторане записала номер его сотового.

— Муромский.

— Вишнякова. — Иногда бывший муж ее просто раздражал своими репликами.

— Ксюша? Слава Богу! Ты сердишься, да?

— Глупо сердиться на ветер за то, что он дует. Я тебя приглашаю сегодня на ужин.

— Куда? — неуверенно и очень вкрадчиво спросил он.

— К себе.

— То есть…

— Вот именно.

— Это значит…

— Слушай, если женщина позвала, то ей что, надо еще и объяснять, зачем она это сделала?

— Нет. Я понял.

— Когда приедешь?

— Сейчас.

— Не спеши. Не нужны мне никакие жертвы. Приезжай вечером. Пока.

— Целую, — услышала она и с недоумением посмотрела на телефонную трубку в руке. Какой он все-таки! Потом тихонечко прижала трубку к губам и улыбнулась.

…Герман пил на кухне растворимый кофе, самостоятельно сделав себе еще и огромный бутерброд. Увидев Ксению, иронично хмыкнул:

— Ну что, пала к ногам? Подобрали?

— Ты мальчишка! — разозлилась Ксения.

— Ха! Слушай, у нас еще есть время… Молчишь? Ну, если ты так хочешь детей, не кажется ли тебе, что маленький зеленоглазый брюнетик куда как симпатичнее, чем глупенький прилизанный блондинчик? А поскольку все случится в один день, то твой бывший и он же будущий муж…

— Вон.

— Сейчас. Доем только.

— Герман, чего тебе в общем-то надо?

— Спасения. — Нет, с ним невозможно серьезно говорить! В зеленых глазах болотные огоньки пляшут. Весело ему!

Ксения покачала головой:

— Ты долго еще будешь бродить по свету, испытывать женщин на прочность — сколько они смогут терпеть твои выходки, хамство твое.

— А что я такого говорю?

— Расстанемся. Ты получишь половину всего.

— Половину?

— Ну, Звягину ничего не нужно, как он говорит, а мы с…

— А если ему мало?

— Нет. Ты все врешь.

— Я никак не могу понять: была бы ты лучше, если бы была хоть чуточку умнее, или хуже? Доброта глупа. Но из всех человеческих качеств это вообще-то самое дефицитное и ценное. Для меня, по крайней мере.

— Ты уйдешь?

— Если честно, это в моей жизни первый раз. Женщина выставляет меня за дверь ради другого мужчины. Очень необычно и интересно. Я, пожалуй, пересмотрю свои взгляды на жизнь. До сих пор мне не везло. Но учти, Черри, когда я разберусь в том, что произошло, я могу и обидеться.

— Ты очень и очень милый. — Ксении вдруг стало его жалко. В самом деле, не везло парню. Сделали из него какую-то игрушку только потому, что он так красив и беззащитен. И добавила: — Ты лучше, чем мой бывший муж.

— Вот спасибо! Значит, все дело в нем?

— Мне надо заняться ужином.

— Все понял. Ладно, Черри, до свидания.

Он почему-то медлил в дверях, И Ксения подумала, что хоть и должен мужчина уметь принимать решения, но как же это иногда тяжело! Особенно, если хочешь понять этот мир только через собственные ошибки.

40: 15

Хотя она и посоветовала бывшему не спешить, но сама решила на всякий случай побыстрее покончить с делами. Иногда так хочется, чтобы мужчина не был таким послушным! Как ему об этом сказать? Невозможно. Но сам ведь ни за что не догадается!

Ксении казалось, что именно этот вечер она ждала много-много лет. Отодвигала его до тех пор, пока совсем не за что стало зацепиться. Ничего не осталось. Ни-че-го. И жить страшно, а умирать страшнее. Это когда у человека впереди вечность, он может позволить своему счастью бродить где-то далеко — то подпуская его поближе, то прогоняя прочь. Жить ожиданием и знать, что самое хорошее в будущем, а не в прошлом. Но надо чувствовать, когда это счастье может уйти совсем, когда нить между ним и тем, кто отпускает, натягивается до предела. Один маленький рывок — и дальше можно ждать уже до бесконечности — не вернешь.