Рифтеры - Питер Уоттс

Кларк фыркает:

– Элис говорила, что аппарат двигался слишком быстро для машины.

– Скорее всего. Умные гели сделаны из настоящих нейронов, поэтому, я так полагаю, мы настроились на него так же, как настроены друг на друга. По крайней мере, судя по вашим ощущениям… Элис сказала, что оно не казалось счастливым.

– Так и было, – хмурится Лени. – Но и несчастным я бы его не назвала. Это не было в полном смысле слова эмоцией. Мне кажется, оно, скорее, удивилось. Такое ощущение… отклонения. От того, что ожидалось.

– Черт возьми, а ведь я это почувствовал! – восклицает Брандер. – Только подумал на себя.

Из рубки появляется Наката:

– О замене Карла никаких новостей. Говорят, новые рекруты еще не прошли тренировку. Нехватка кадров.

Шутка уже стала привычной. Новые рекруты Энергосети – это самые медленные ученики с тех пор, как устранили синдром Дауна. Прошло уже четыре месяца, а замены Актону все нет.

Брандер пренебрежительно машет рукой.

– Мы и впятером неплохо справляемся. – Он выключает библиотеку и потягивается. – Кстати, Кена никто не видел?

– Он снаружи, – отвечает Наката. – А что?

– У меня с ним следующая смена, надо о времени договориться. А то у него последнее время с ритмом нелады.

– А он далеко? – неожиданно спрашивает Кларк.

Элис пожимает плечами:

– Когда я последний раз проверяла, было метров десять.

Он в пределах. Для точной настройки существуют границы. Например, находясь у станции, нельзя почувствовать того, кто плавает у Жерла. Но на расстоянии десяти метров это сделать очень легко.

– Он же обычно дальше уходит? – Кларк говорит тихо, словно боится, что ее подслушают. – Почти за пределы сонара. Или работает над этим своим странным устройством.

Они не знают, почему не могут настроиться на Лабина. Тот говорит, что для него все остальные тоже непроницаемы. Как‑то месяц назад Брандер предложил ему провериться, провести сеанс МРТ в качестве исследования; Лабин отказался. Сделал он это довольно вежливо, но в голосе его было что‑то такое, отчего Майк больше не стал поднимать этот вопрос.

Сейчас Брандер переводит линзы на Кларк с полуулыбкой на лице.

– Я не знаю, Лен. Хочешь назвать его лжецом прямо в лицо?

Она не отвечает.

– А, – Элис нарушает паузу, пока та не стала слишком неловкой. – Тут еще кое‑что. Пока замена не прибыла, они посылают к нам еще кого‑то. Говорят, для самой обычной оценки. Этого доктора, ну, того самого… вы знаете.

– Скэнлона, – Лени тщательно проговаривает слово, чтобы не выплюнуть его.

Наката кивает.

– И на хера? – взрывается Майк. – То есть им недостаточно, что у нас тут и так рук не хватает, так нам надо еще и смирненько сидеть, пока этот Скэнлон проведет оценку?

– Они говорят, все будет по‑другому. Он просто будет наблюдать. Пока мы работаем. – Наката пожимает плечами. – Говорят, все будет предельно буднично. Никаких собеседований или психотерапевтических сеансов. Ничего такого.

Карако хмыкает:

– И лучше бы это было так. Я скорее позволю вырезать мне второе легкое, чем пойду на еще один прием к этому уроду.

– «Значит, вас постоянно насиловал дрессированный доберман, а мать брала плату за вход, – произносит Брандер голосом, здорово напоминающим Скэнлона. – И как же вы себя чувствовали после этого? Не можете в точности описать?»

– «На самом деле я больше механик», – присоединяется Карако. – Такого он вам не говорил?

– А мне он показался довольно милым, – неуверенно произносит Наката.

– У него работа такая – быть милым, – гримасничает Джуди. – Только у него очень херово получается. – Она переводит взгляд на Кларк: – А ты что думаешь, Лен?

– Думаю, он слишком много значения придавал эмпатии, – спустя мгновение отвечает та.

– Нет, я имею в виду, что нам с ним делать?

Кларк несколько раздраженно пожимает плечами:

– А зачем меня спрашивать?

– Лучше ему мне не попадаться. Говна кусок, – Брандер слепо смотрит в потолок. – И почему они не изобрели гель, чтобы заменить его?

КРИК

ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 210850:2132

Это моя вторая ночь на «Биб». Я попросил участников не изменять своего привычного поведения, поскольку я здесь для того, что наблюдать за самыми обычными рабочими операциями. С удовольствием сообщаю, что мою просьбу почтили вниманием все присутствующие. Это радует, так как минимизирует воздействие «эффекта наблюдателя», но и представляет определенные проблемы: рифтеры не придерживаются каких‑либо надежных расписаний. В результате довольно трудно планировать свое время, а одного из работников – Кена Лабина – я не видел с самого прибытия. Тем не менее времени у меня еще много.

Рифтеры кажутся замкнутыми и некоммуникабельными – обычный человек назвал бы их «угрюмыми», – но такое поведение полностью соответствует их профилю. Сама станция поддерживается в хорошем состоянии и действует без каких‑либо проблем, несмотря на определенное пренебрежение стандартными протоколами.

* * *

Когда на станции отключается свет, до тебя не доносится ни единого звука.

Ив Скэнлон лежит на койке и не слушает. Сквозь корпус не просачивается никаких странных шорохов. Тонкое, призрачное причитание не идет со дна, и нет никакого слабого воя ветра, ведь здесь внизу это невозможно. Может, играется воображение. Шутка стволового мозга, слуховая галлюцинация. Ив не суеверный, ни в малейшей степени; он – ученый. И внизу не стонет призрак Карла Актона.

А теперь, сосредоточившись, Скэнлон почти уверен, что ничего не слышит.

Его в общем‑то не слишком беспокоит, что он застрял в каюте мертвеца. В конце концов, а куда здесь еще податься? Не переезжать же к кому‑нибудь из вампиров. К тому же Актон пропал уже месяцы назад.

Скэнлон вспоминает, как в первый раз услышал запись. Четыре паршивых слова: «Мы потеряли Актона. Извините». А потом она прервала связь. Сука бессердечная, Кларк. Скэнлон думал, между ней и Карлом что‑то произойдет, они совпадали, как кусочки паззла, но по тому сообщению сказать этого было явно нельзя.

«А может, это она, – размышляет Скэнлон. – Может, и не Лабин, в конце концов, а Кларк».

«Мы потеряли Актона». Вот и вся надгробная речь. А перед ним Фишеру и Эверитта на «Линке». И Сингх до Эверитта. И…

А теперь здесь Ив Скэнлон, на их месте. Спит в их койке, дышит их воздухом. Считает секунды в темноте и тишине. В темноте…

«Боже, что это было…»

И тишине. Вокруг безмолвие. Ничто не стонет. Совсем ничто.

* * *

ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 220850:0945

Мы все млекопитающие, это естественно. Поэтому у всех нас есть циркадный ритм, соответствующий окружающему световому периоду. Уже довольно давно известно, что у людей, оказавшихся в условиях его отсутствия, ритм меняется. Он удлиняется и стабилизируется где‑то между двадцати семью и тридцатью шестью часами. Привязанность к обычному двадцатичетырехчасовому рабочему графику обычно не позволяет этому случиться, поэтому мы не ожидали появления такой проблемы на глубоководных станциях. В качестве дополнительной меры я предложил ввести нормальный суточный режим в осветительную систему «Биб»: лампы запрограммированы на понижение уровня освещенности между десятью часами вечера и семью часами утра каждый день.