Ворожей (сборник) - Владислав Сосновский

Я покидал государство-Москву и мало сожалел об этом. Я не любил государственность. Меня ждала страна чистых рек, озер, снежных вершин и редких – я был в этом уверен – редких людей.

Понятно, я не был чем-то иным, отличным от всего организма столицы. Я не был даже ее атавизмом. И вульгарные нимфы, изображавшие интеллект, – ах, Вы читали Джойса? – и сытые лакеи в дверях ресторанов, и чиновники от литературы, и лощеные физиономии некоторых моих знакомых в «Мерсах», и те, подкравшиеся к верхним этажам власти… – все это было моим миром, но миром, которому хотелось плюнуть в рожу. Конечно, была и другая Москва – со всей ее уникальной, неповторимой историей, которая подспудно билась в каждой русской душе, и за которую русичи, не задумываясь, отдавали жизни. Вот эту Москву я увозил с собой, она грела меня и, как икона, освещала изнутри.

Свекольного цвета заря залила дальний край Старого Арбата, но звезд не было: их гасили бесчисленные огни реклам. Да и пришло бы тут кому-то в голову смотреть на звезды…

Я шел к метро. В переходе орал колючую песню лохматый бард. Блюститель правопорядка прохаживался мимо него с наигранным равнодушием.

Перед входом в метро я купил две ярко-красные гвоздики и одну оранжевую с легкими, как крылья бабочек, лепестками. Можно было – розы, но розы почему-то никогда не приносили мне ни радости, ни счастья. Даже в первые дни любовной экзальтации с женой. Когда мы устраивали себе некое подобие семейной идиллии. Со свечами, розами элегической музыкой и ненасытными утехами двух разыгравшихся зверей. Я, глядя на тяжелые бутоны с застывшими, как слезы, каплями влаги, точно знал, предчувствовал – ничего хорошего не будет. Ничего. Потому что в ее устах, впрочем, и в моих тоже – что лукавить! – слово «люблю», заветное слово, было фальшью.

Жене моей нужно было уютное гнездо, автомобиль, модные салоны, моя карьера, высший свет, деньги, заграничные туры, наряды, возможность блеснуть… В эту трясину занесло и меня.

Наш брак был сделкой. Обыкновенной расчетливой сделкой, хотя и негласной. Мы не обговаривали ее. Я предполагал только одно: условия для работы. Ирине нужно было совсем другое. Вот так, не договариваясь, мы и договорились.

Я поставил цветы на стол. Они пахли тонким, едва уловимым запахом, мне показалось – запахом снега.

Потом тщательно вымыл восемнадцать метров моей комнаты, коридор и кухню, – всю квартиру, доставшуюся после развода и разъезда с женой, собрал в чемодан необходимые на долгое время вещи, вынул из бара приготовленную заранее бутылку «Старого замка» и уселся за стол.

Передо мной ворохом лежали начатые рукописи, недописанные рассказы, заметки, отрывки, словом, голые заготовки былых времен. Кое-что я отобрал и сложил в ящик. Затем принес ведро, открыл настежь окно, в котором тихо догорало золотое сентябрьское небо, и начал медленно, лист за листом, сжигать в цинковой яме исписанные бумажки – оставшийся мусор. Дым плавно потек в безветренное пространство вместе с какими-то вехами моей жизни.

Когда с этим было покончено, я налил бокал янтарного вина.

Все. На прошлом лежал крест.

Я отпил пару глотков, напомнивших мне лучезарную Молдавию, где когда-то гостил у институтского друга и смаковал такое же прекрасное вино под цветущей яблоней в окружении улыбчивых нарциссов и тюльпанов. Достал командировочные документы, толстую пачку денег, на которые предстояло облететь чуть ли не все северо-восточное побережье Чукотки, и благоговейно развернул голубой авиабилет, звавший завтра в девять утра взойти на трап самолета.

Тогда я мысленно покликал Валентина, и он вошел ко мне сквозь стену, но уже, слава богу, без телефонных трубок, без напряжения и нервозности, на которые обрекала жаркая идеологическая деятельность. Седой, светлоглазый человек с чистым, крепким рукопожатием.

Я обнял его, и он сказал:

– Найди то, что хочешь найти. И вот что… В тех краях обитает розовая чайка. Отыщи ее. Говорят, она приносит удачу. Я бы сам рванул с тобой. Но я увяз, Олег: дети. Трое пацанов. Мне не вырваться. Так… разве на короткое время.

Я помолчал, понимая, что Вале действительно сложно, и снова посмотрел на зарево за окном. Когда обернулся, Валентина уже не было.

Я отпил еще вина и вдруг набрал номер отца, и отец, – он был дантистом, – немного заспанным, как всегда, голосом ушедшего в себя человека без всякого удивления воспринял весть о предстоящем мне долгосрочном путешествии на край света.

– Чукотка… что ж, это интересно, – сказал он, размышляя о чем-то своем. – Ну напиши, как там…

– Напишу, – пообещал я, не будучи уверен, нужно ли это отцу: у него давно уже была своя жизнь, у меня – своя.

Больше звонить, казалось, некому. Впрочем, ютилась в памяти одна знакомая, и я набрал ее номер.

– Да-а-а, – протяжно мурлыкнула она. – Олежка! Давно ты не объявлялся. Я уж и забыла, какой ты. Веришь, одно время тосковала по тебе. Но ведь ты летучий. А мне нужен кто-то, кто был бы со мной каждый день, каждую ночь. Ты же меня знаешь. А ты… хороший парень и больше ничего. Прости.

– Я не к тому, – сказал я, пожалев, что позвонил. – Завтра улетаю. Надолго. Года натри.

– Улетаешь, – с неожиданной грустью произнесла Вера.

– Да. Улетаю на Чукотку.

– На Чукотку? – с удивлением и ужасом переспросила моя старая подружка, словно Чукотка была для нее чем-то вроде Юпитера или Марса. – Зачем на Чукотку? Ты всегда был каким-то ненормальным, Олег. Люди едут в Грецию, в Штаты, в Сочи, наконец. А тебя несет на какую-то Чукотку. Зачем?

– Это долго объяснять, – сказал я, желая уже повесить трубку и понимая: звоню не по адресу. – Хочу отыскать розовую чайку.

– Что?

– Это такая чукотская шутка. Не обращай внимания.

– Хочешь – приезжай, – пригласила Вера. – Я сегодня одна.

– Как-нибудь в другой раз, – сказал я. – Всего тебе. Может, звякну из Бухты Провидения. Прощай.

– Ты псих, – прозвучало напоследок, и в трубке послышались пунктирные гудки.

Я поставил бутылку в шкаф, решив, что года через три допью. Оглядел свое холостяцкое жилище. Все было культурненько, все пристойненько: диван, шкаф, торшер, стол, пишущая машинка, книжные полки. Что еще мне было нужно?

Все это теперь долгое время обещало покрываться вселенской пылью.

Я заказал на утро такси, завел будильник и лег спать.

В аэропорту я выволок из багажника машины свой огромный чемодан, пишущую машинку и направился к вокзалу.

Каково же было мое удивление, когда у входа в здание аэровокзала я увидел бывшую супругу. Конечно, она поджидала меня. Другая версия отпадала.

Утро было прохладным.

Она стояла, ежась от холода, потерянная и жалкая. Словно не произвела после нашего развода выгодной рокировки, не вышла вторично замуж за респектабельного господина, не сбросила старую и не облачилась в новую кожу.

Одета Ирина была как всегда с изыском. Длинное велюровое пальто, широкополая шляпа, кожаные перчатки. Не хватало только вуали.

Поджидая меня, она размышляла о чем-то своем. Я оторвал ее от мыслей уже на подходе. Шлепнул чемодан у самых ее ног. Лишь тогда Ирина очнулась.

– У меня такое ощущение, – сказал я весело, – мы где-то встречались.

Ирина грустно улыбнулась, и я подумал, что мою бывшую жену зацепил осколок ностальгии. Впрочем, меня самого немного смяла эта неожиданная встреча.

– Как ты разведала, что я улетаю?

– Вчера вечером позвонила твоему отцу. Просто так. Узнать о здоровье. И он мне два часа рассказывал о Чукотке, Беринге, Крузенштерне и о том, что ты отправляешься в те края и, может быть, если повезет, увидишь розовую чайку. Мне захотелось тебя проводить. Меня поразила эрудиция отца в отношении Беринга, Чукотки и прочего. Он об этом никогда не говорил. Теперь стало понятно: мы не знаем о близких того, что лежит на самой поверхности.

Порыв Ирины проводить меня был просто по-человечески трогательным.

– Ты позволишь тебя поцеловать? – спросил я. – Дружеским поцелуем.

Ирина подставила щеку. Затем мы прошли сквозь стеклянные двери на регистрацию.

Со своим толстым чемоданом я долго толкался в очереди, наконец, сдал его в багаж и подошел к Ирине, взволнованно теребившей в отдалении пуговицу на пальто.

– Все. Я исчезаю, – сказала она.

– Да, но… – смешался я. – До отлета еще уйма времени. Поболтаем.

– Нет. Мне просто хотелось посмотреть на тебя. Когда теперь увидимся? Может быть, полюбится Чукотка – возьмешь и останешься навсегда. Найдешь очаровательную чукчанку, женишься и забудешь про Москву Ты никогда ею особо не дорожил. Океан, экзотические красавицы, розовые чайки… – это так романтично. Да и мне, честно говоря, легче знать, что ты далеко. Кстати, вот, возьми. Не хочу лишних воспоминаний.

Ирина достала из сумочки мою старую армейскую фотографию и вручила мне, словно личную визитную карточку – немного надменным жестом.

– Все. Прощай. Ищи розовую чайку и будь счастлив.