Волки и волчицы - Андрей Ветер

Антония посмотрела в глаза сыну и ничего не ответила.

«Бессмертие души, — подумала она. — Как было бы хорошо, если бы оно касалось меня, но не имело никакого отношения к некоторым другим, например, к тем, кому я дала испить яду».

— Я пройду в дом, — сказала Антония после долгой паузы и погладила сына по щеке.

В течение семи дней тело умершего находилось в атриуме под охраной раба. На заре восьмого дня из дома вышел глашатай и закричал:

— Скончался благородный Атилий Приск! Если кто хочет быть на его похоронах, то уже пора!

Быстро шагая по улицам, он сообщал:

— Умер Атилий Приск! В память о нём завтра будут устроены игры! Кто хочет, приходите в старый цирк Фламиния!

В течение нескольких часов атриум, где лежал покойник, наполнился народом. Коричневые, синие и зелёные одежды тёмных тонов смешались в единую массу и колыхались, как поверхность мутного озера. Плакальщица из храма Либитины завывала нараспев погребальные стихи под звуки флейт и лиры. Едва смолкла плакальщица, кто-то дал команду зажечь факелы несмотря на то, что давно наступил день. Загудел огонь. Собравшиеся молча вышли на улицу, где уже выстроились музыканты с длинными прямыми трубами, и стали ждать выноса тела.

Как только в дверях показались возглавлявшие процессию фигуры в синих одеждах, державшие на плечах носилки с покойником, музыканты дунули в трубы. Улица заполнилась печальными звуками, музыканты заняли своё место позади синих фигур. За ними двинулись приплясывающие и поющие сатиры. Из окон домов выглядывали любопытные, некоторые улыбались, разглядывая процессию, некоторые бросали на проходивших мимо людей мелкие кусочки кипариса. Вскоре перед их взором предстали вольноотпущенники Атилия Приска, с так называемыми колпаками свободы на головах, с бубенцами в руках. Сразу за вольноотпущенниками шли мимы в восковых масках предков Атилия Приска, а начальник мимов изображал самого Атилия, подражая его движениям и походке. За многочисленными мимами шагали родственники и толпа рабов, женщины плакали, некоторые рвали волосы на себе.

Процессия спустилась на форум, как огромная змея, и тёмной массой потекла по узким проходам между храмами, колоннами и многочисленными бронзовыми и мраморными статуями и наконец плотно сгустилась толпой вокруг погребальных носилок, поставленных на трибуне близ храма Весты. Чёрные нити копоти тянулись от факелов к белому утреннему небу. Рабы быстро установили над носилками восковую фигуру Атилия Приска; лицо изваяния было покрыто белой пудрой, фигура укутана в красную тогу, голова украшена посеребрённым венком из дубовых листьев, это создавало полную иллюзию того, что над носилками стоял настоящий Приск. Возвышавшаяся справа арка Августа придавала восковой скульптуре особую выразительность.

Один за другим выходили ораторы и произносили похвальные слова умершему, после каждой речи певцы исполняли под аккомпанемент флейт печальные гимны. К звукам этих песен примешивались голоса продавцов фруктов, которые ежедневно устраивались на тянувшейся от форума к Велийскому холму улице. Торговцев было ещё мало, но те из них, что успели занять свои места, уже зазывали редких прохожих настойчивыми криками. Изредка из-за угла, где находились ряды ростовщиков и менял, слышался грохот запоров — заправилы денежных дел готовились к работе, открывали свои лавки.

Снова взвыли трубы, и похоронная процессия потянулась с форума к Аппиевой дороге, вдоль которой возвышались мраморные гробницы самых причудливых форм. Там для погребального костра уже были сложены дрова в виде квадратного жертвенника. Со всех сторон с этого дровяного сооружения свисали гирлянды цветов и кипарисовых ветвей, а вокруг стояла ограда из связок кипарисовых ветвей.

Антония приблизилась к мёртвому телу и осторожно втиснула ему в окаменевший рот монету для уплаты перевозчику в ином мире и поцеловала его в губы, затем взмахнула рукой, показывая, что носилки можно ставить поверх дров. Рабы аккуратно водрузили покойника на самый верх, поднявшись по приставленным лесенкам, и спустились обратно. Под звуки труб полыхнул огонь. Послышался плач собравшихся, кто-то закричал:

— Прощай, Атилий! Все мы последуем за тобой в том порядке, который нам уготовят небожители!

Служители Либитины подвели к костру двух испуганных лошадей — любимых лошадей покойного Атилия Приска — и умелыми ударами перерезали им горло. Несчастные животные захрипели, обливаясь кровью, и упали, бешено дрыгая ногами. Их огромные чёрные глаза, полные слёз, взирали на столпившихся людей, словно вопрошая о происходившем, но вопрос вскоре исчез, глаза закрылись, а слёзы остались на застывшей морде. Вслед за этим либитинарии отрубили поочерёдно головы птицам, принесённым в клетках из дома покойного — соловьям, попугаям, дроздам. Присутствовавшие на похоронах внимательно следили за действиями жрецов. После того как жертвенные животные были брошены в костёр, либитинарии вылили на землю два сосуда вина и два кубка молока. Раскалившаяся от огня земля зашипела, принимая дары.

Гай вышел вперёд и бросил в огонь флакон с духами и специально испечённую по случаю похорон булку в форме Капитолийской волчицы. Этим он дал знак собравшимся, и родственники обошли костёр по кругу, бросая в гудящее пламя разного рода прощальные подарки: венки, ладан, мирру, масло, хлеб. Чёрные клубы дыма буйно летели вверх.

— Я не буду ждать, — сказала Антония, повернувшись к стоявшему за её спиной сыну, — пока всё здесь прогорит. За пеплом я пришлю рабов. Если хочешь, то можешь поехать со мной.

— А поминальный обед?

— Всем объявлено. Они сами придут.

Она вышла на дорогу, и Гай увидел, что Антонию ждали рабы с паланкином. Должно быть, мать перед выходом из дома распорядилась о носилках для обратной дороги.

— Я вернусь домой со всеми, — Гай поцеловал мать в лоб и помог ей устроиться на подушках.

— Похоже, ты не опечален смертью деда? — спросила Антония. — Мне кажется, ты никогда не питал к нему тёплых чувств.

— Нет, я совершенно спокоен. Хвала Юпитеру, смерть перестала пугать меня.

— У тебя сейчас лицо взрослого мужчины.

— Мне семнадцать лет, мама. Пришло время прекратить видеть во мне маленького мальчика, — сказал юноша строго.

— Иногда время начинает лететь так стремительно, что я не успеваю заметить многих перемен, — проговорила Антония и погладила руку сына. — Мне кажется, что я по-прежнему молода, а ты всё ещё продолжаешь быть малышом. Увы…

— Ты и вправду выглядишь очень молодо, мама, и очень привлекательно, — улыбнулся Гай.

— Ты лишь хочешь успокоить меня.

— Я искренен.

— Приятно услышать, что ты выглядишь прелестно и молодо, стоя близ погребального костра, который напоминает о быстротечности всего сущего, — задумчиво произнесла Антония. — На похоронах посторонних я никогда не испытывала ни печали, ни тревоги. Но сейчас на костре сгорает мой отец, и я чувствую, что он уносит с собой значительную часть моей жизни.

— Ты боишься?

— Нет. Но смерть показывает нам, что произошло нечто бесповоротное… Ты придумал, какую эпитафию мы велим выбить на его могиле?

— Да. «Атилий Приск, человек почтенный, без малейшего пятна прожил семьдесят лет, два месяца и десять дней».

— Хорошие слова, — Антония улыбнулась и задёрнула занавеску.

Гай хлопнул в ладоши, и рабы ловко подняли паланкин на плечи.

На следующий день на арене старого цирка Фламиния состоялись поминальные игры. Официальными устроителями выступили Антония и её дядя, стремивший привлечь к себе симпатии черни перед предстоявшими выборами в сенат.

Перед входом в цирк выступали уличные акробаты, надеясь, что благодушно настроенная публика бросит им несколько монет. Народ струился отовсюду, перекрыв улицу и мешая проезду скопившихся на повороте повозок; возницы ругались с такой яростью, что их брань разносилась на весь квартал. Тут же толкались горластые торговцы горячим вином, хлебом и жирной колбасой, от жаровен с разложенными на них ароматными лепёшками валил густой дым. Пёстрая толпа возбуждённо гудела, втягиваясь в ворота цирка, как в воронку. Возле вошедших внутрь зрителей суетились локарии, помогавшие пришедшим отыскать указанные на билетах места. Когда все расселись, стоявшие у ворот солдаты впустили людей без билетов; те ринулись с громким топотом через проходы на верхний ярус, чтобы занять стоячие места. Тут и там слышались звонкие пощёчины, возмущённые вопли, кто-то скатывался по ступеням вниз, сбивая с ног зазевавшихся.

Гай сидел на стуле с высокой деревянной спинкой. Рядом с ним сидела Антония, положив руки на широкие резные подлокотники из слоновой кости, голову её покрывала лёгкая тёмно-коричневая ткань с золотой тесьмой. Возле неё восседал её дядя, старый, худой, почти лысый, с острым взглядом ненасытного хищника.