Дорога в сто парсеков - Советская Фантастика

— Думаю, с полгода, — спокойно ответил инженер.

— Милейший Сергей Васильевич! Вряд ли собака сможет помочь нам в корректировке и настройке прибора. Собачий лай расшифровать невозможно. Нужен человек! Ведь не убьет же его этим мизерным током!

Инженер оторвался от схемы и положил паяльник на рогульку.

— Осторожность, Иван Михайлович, не помешает. Еще неизвестно, на какой дозе тока мы остановимся. Могут быть и серьезные неудачи.

— В радиотехнике, конечно, я смыслю немного, — ответил профессор, — но думаю, что большой беды не будет, если часть токов попадет на соседние центры. Человек лишь заговорит чепуху — и только. Напрасно, голубчик, меня пугаете, — голос профессора стал мягким и ласковым. Он сел в кресло и опустил ладони ему на колени. — Вот, батенька. Посредством чувств человек составляет суждение об окружающем его мире. Прежде всего он видит что-то, потом слышит, касается рукой, ощупывает, нюхает. И все это гамма его ощущений. Человек, лишенный чувств, похож на здание, у которого наглухо забиты окна и двери. Внутри такого здания стоит вечная тьма. Однажды после войны я попал в приют слепо-глухонемых. Так вот. Туда же приехали артисты и устроили им концерт. Посреди зала стоял рояль, и великолепный пианист играл Шопена. И, понимаете, они, слепоглухонемые, слушали эту музыку. Но как! Они держались за рсяль руками, прижимались к нему лбами и подбородками.

— Это страшно, Иван Михайлович!

— Нет, почему же? Трогательно, пожалуй. Но я еще не кончил. Повели этих слепо-глухонемых как-то в баню, и один из них отстал и потерялся. Но вечером все-таки пришел. Вы спросите, каким образом он нашел приют? Отвечаю его же словами: по запаху. Каждый дом пахнет по-своему.

— Этого не простишь себе, Иван Михайлович! — Инженер от волнения встал и потер лоб рукой. — Наглухо запертые люди! А какого исполинского труда им стоит постигать то, что так доступно зрячим!

— Так вот, милейший Сергей Васильевич. Давайте-ка начнем испытания аппарата. Попробуем аппарат сначала на себе. Ей-богу, не очень это опасно. Но какая радость придет к слепым, если в тьму их мозга вдруг ворвется тонкий луч солнца, влетит воробей или протянется теплая человеческая рука!

— Хорошо, — согласился инженер. — Дайте недельку, чтобы я смог грубо отрегулировать комиенсаторы на собаке. А череп ей тоже придется взломать. Но клянусь, Иван Михайлович, это будет последняя.

— Да бросьте вы сентименты, батенька мой! — ответил профессор, расхаживая по лаборатории еще быстрее обычного. — У вас повышенная нервная возбудимость. ОтДыхать надо, да некогда.

Вечером, когда профессор уже ушел, инженер вдруг услышал нетерпеливое дыхание за своей спиной. Он оглянулся и увидел сконфуженное лицо Миши.

— Ну, Мишель, теперь скоро. — Инженер понимал нетерпение лаборанта: с ним жили старушка мать и взрослая сестра, ослепшая в детстве после оспы.

— Сестра интересуется, Сергей Васильевич. Рассказать ей я толком не смог. Непонятного много.

— Сейчас, — откинулся инженер на спинку кресла и, растирая кисти рук, пригласил: — Садись сюда. Ты знаешь, наша работа преследует цель дать зрение слепому человеку. Но как мы сделаем это? А вот как. Я, зрячий человек, надеваю на голову этот шлем с рожками. В рожках этих заключен приемопередатчик. Он улавливает биотоки моего зрительного нерва, усилитель усиливает их — вот этот, что стоит на столе, — и передает в эфир посредством маленькой антеннки. Ясно?

— Ясно, — задвигался в кресле Миша.

— Я радиоволнами передаю в эфир то, что вижу. А ты, слепой, идущий рядом со мной, принимаешь радиоволны на свой шлем с рожками. Но рожки твои — это уже компенсаторы, передающие биотоки твоему зрительному нерву. И ты моими глазами видишь. Понял?

— Понял, Сергей Васильевич, — вскочил Миша. — И сколько же слепых можете обслуживать вы один?

— Да, так сказать, практически неограниченно. Лишь бы они не очень разбегались.

— Здорово! — выпалил Миша. — Теперь расскажу ей. — Он вскочил и уже у самой двери прибавил: — Спасибо! Если испытать что надо будет, я человек здоровый и пользу могу принести, — и выскочил в дверь.

— Ну вот еще! — улыбнулся инженер и, закурив папиросу, снова взял паяльник. Но, капнув горячей канифолью на руку, вскочил и запрыгал на одной ноге около стола.

Прибор налаживался трудно. Собака с перерезанным нервом зрения моталатоловой, виляла хвостом, истекала слюной и делала много непроизвольных движений. Профессор шевелил пальцами у нее перед глазами, но она, унюхав руку, старалась лизнуть ее. Небритый инженер сидел около стола и жевал папиросу. С собакой происходит то, о чем, кажется, предупреждал профессор: токи плохо фильтруются и попадают не по назначению. Миша тоже крутился около собаки. Он, казалось, готов был встать на четвереньки и жалобно залаять вместе с ней. Наконец профессор оставил собаку и, досадливо наморщив лоб, произнес:

— Думается мне, что усиление слишком велико. И токи действительно попадают на соседние нервы. Оттого собака и раздражена.

— Согласен. Но почему нервы реагируют на такую низкую частоту? Ведь она же отличается от их собствеННой.

— Это вы мне, батенька, не рассказывайте. Мое дело потрошить.

Профессор уселся рядом.

Они посовещались и после короткого опора записали выводы:

"1. Снизить усиление. Регулирование подачи вести на крайне малом токе.

2. Разработать компенсаторы-индукторы узконаправленного действия".

Миша, сидевший на полу около собаки, вдруг вмешался в разговор.

— Иван Михайлович, вы говорили, что в передней части мозга много нервных нитей и различных центров. Правильно?

— Так точно.

— А нельзя ли биотоки компенсатора подавать прямо в затылочный корковый центр зрения?

Оба, инженер и профессор, сразу повернулись в сторону лаборанта и как по команде вскочили с места. Профессор подошел к Мише и погладил его по голове, как маленького.

— Устами научного дитяти возглаголила сама истина. То, что мы, два грамотея, упустили, он подобрал. Молодец, Мишук!

И через минуту инженер, дымя папиросой, уже чертил новый тип компенсатора.

И в этот же вечер сообща решили проводить испытание именно на человеке.

…Месяца через два, в обстановке самой неторжественной, с мусором на полу и беспорядком на столах, был получен первый положительный результат. Инженер забинтовал глаза Мише, надел на него шлем и посадил его в темном углу за занавеской.

Сам отошел в дальний угол комнаты, надел шлем с приемопередатчиком и, включив усиление, стал тихо приближаться к Мише.

— Говори сразу, что видишь! — крикнул он.

А сам смотрел попеременно на все предметы в комнате.

И когда он направил свет настольной лампы в лицо профессору, Миша подпрыгнул на стуле и закричал: — Вижу Ивана Михайловича! Честное слово!

— А теперь? — инженер изменил усиление и сделал отметку на лимбе.

— Очень ясно. Слишком ясно, — вяло проговорил Миша, и голова его свесилась на грудь.

Профессор подскочил к нему, снял шлем, и Миша пришел в себя. Чувствовал себя он неважно: его слегка поташнивало. Через час он успокоился, и опыты начались снова, на самом малом усилении.

Инженер ходил, переводил глаза с предмета на предмет, а Миша из-за занавески громко кричал:

— Усилитель! Чернильница! Портсигар! Паяльник! Книга!

А на другой день он привел в лабораторию свою сестру. Молодая девушка, робко пожав протянутые ей руки, доверчиво кивала на всякое предложение помощи. Наконец на нее надеяя шлем и усадили в угол, а инженер, желая уменьшить токи еще больше, перелез через подоконник и стал ходить по саду, останавливаясь около каждого деревца, освещенного солнцем. Профессор сидел у стола, на глазок прибавлял усиление. Девушка сначала растерянно ежилась и, наконец, вздрогнула, словно кто ударил ее по лбу.

— Мамочка вы моя родная! — торопливо крикнула она. — Вижу! Вижу! — И начала хлопать в ладоши, словно ребенок, получивший новую игрушку. — Птички на ветке! Дерево зеленое! Травка, цветы и небо вон какое!

Инженер позвал Мишу и надел на него шлем.

— Бери сестру под руку, и идите в сад. Покажи ей жизнь, как она есть.

Миша с сестрой вышли в сад, а профессор с инженером прилегли на подоконник и курили, слушая счастливые восклицания девушки. Она садилась на траву, гладила цветы и говорила без конца.

Потом Ковдин и Иван Михайлович пересели к столу и стали буднично рассуждать о дальнейшей судьбе прибора. И радости удачи.уже не присутствовало в их разговорах. Так бывает всегда, когда радость ожидаешь слишком долго. Ученые деловито обсуждали вопросы автоматического регулирования усиления, способы избавления от проводов к усилителю и проблему большей компактности установки.

Инженер предложил переделать установку на германиевые триоды.

— О, это будет совсем другой аппарат, — проговорил профессор.

— Почему аппарат? Я придумал для него более точное название.