Версаль на двоих. Книга о галантной любви Короля-Солнца и прекрасных дамах Версаля - Ги Бретон

Кальвинисты уже давно волновались и, судя по полицейским донесениям, желали найти союзников за рубежами государства, дабы вступить в борьбу с королем. Как писал Мишле, «Франция, чьим успехам положила предел Голландия, чувствовала в чреве своем еще одну Голландию, которая радовалась успехам первой». Людовик XIV решил, что, принудив их отречься от своей веры и возвратиться в лоно католической церкви, он одним ударом поразит две цели: восстановит религиозное единство, без которого не может быть единой страны, и обретет прощение за прошлые грехи.

Тогда началось широкое движение по обращению гугенотов. Самые знатные дамы Версаля сочли своим долгом принять в этом участие, и стало очень модным иметь собственных «обращенных». Легко догадаться, что мадам де Ментенон не была в числе последних из тех, кто побуждал протестантов вернуться к мессе.

Эта бывшая протестантка, сама отрекшаяся от веры отцов, теперь желала привести к отречению всех бывших братьев по вере – начала же она с обращения многих членов своей семьи.

Затем она организовала еженедельные моления дам в версальской церкви. Здесь возносились молитвы о примирении реформатов с истинной религией и собирались денежные взносы в пользу бедных.

Славный аббат Юшон каждый раз обращался с увещеванием к дарительницам, дабы побудить их к большей щедрости. Однажды он превзошел самого себя, сказав им:

– Милые дамы, я знаю, что у вас понизу дырка на дырке (просторечное выражение, означавшее прохудившийся кошелек), но ведь и нам многого недостает! Умилитесь же сердцем, откройтесь навстречу членам, оцепеневшим в холоде и лишениях.

Эти простодушные слова были встречены безумным хохотом: дамы, задыхаясь от смеха, принуждены были покинуть церковь. На следующее моление никто не посмел явиться, и затея мадам де Ментенон провалилась.

Между тем антипротестантская кампания приняла ошеломительные масштабы. Наставляемые Лувуа и Боссюэ миссионеры при содействии вооруженных до зубов драгун обращали в католичество гугенотское население Лангедока. В средствах, естественно, не стеснялись.

От протестантской веры отрекались целые города. Алее, Юзес, Вильнев, Монпелье перешли в католичество всего за несколько дней. Узнавая об этих успехах, король потирал руки и всерьез начинал верить, что искупил былые грехи.

Он не подозревал, что все шло не так уж гладко, как ему докладывали, и что многие кальвинисты наотрез отказывались переходить в католичество. Эти несчастные оказывались в полной власти разъяренных драгун и испытывали «притеснения» – такое удачное определение нашел один из мемуаристов. Иными же словами, им вспарывали животы, вешали их или в лучшем случае отправляли на галеры…

Таким образом, был отменен Нантский эдикт о веротерпимости, подписанный за сто лет до этого Генрихом IV.

Странные вкусы старшего дофина

Он так и остался ребенком.

Майским утром 1691 года Версаль был потрясен неожиданным происшествием. Около десяти часов лакей, гулявший по саду, вдруг услышал во дворце необычный шум. Устремившись туда, он увидел, как двое крепких мужчин безбоязненно выкидывали мебель из окон апартаментов, принадлежавших мадам де Монтеспан.

– Вы сошли с ума? – воскликнул потрясенный слуга.

– Нам приказано, – отвечали два чужака.

И тут же швырнули роскошный шкаф на обломки восхитительных кресел. Испуганный лакей побежал за подмогой, и вскоре все во дворце узнали, что мадам де Монтеспан переезжает весьма странным образом.

Отовсюду сбежались придворные, с восторгом предвкушая скандал. Однако раньше всех подоспели гвардейцы. Встав под окнами, они стали кричать рабочим, чтобы те немедленно прекратили калечить мебель. В этот момент появился герцог Мэнский:

– Это я распорядился, – сказал он.

Сей молодой человек двадцати одного года от роду был сыном мадам де Монтеспан от короля. Возросший под крылом мадам де Ментенон, он с обожанием относился к бывшей воспитательнице; мать же свою искренне презирал.

Естественно, супруга короля использовала его в той глухой борьбе, которую вела с бывшей фавориткой. А та, устав от унижений и завуалированных оскорблений, исходивших от кроткой мадам де Ментенон, в минуту раздражения заявила Людовику XIV, что собирается удалиться в монастырь Сен-Жозеф.

Король, подстрекаемый женой, немедленно дал согласие и принял решение передать ее апартаменты герцогу Мэнскому.

Этот превосходный молодой человек не стал ждать ни секунды. Устремившись к матери, он без излишних церемоний передал ей приказ короля. Поскольку мадам де Монтеспан притворилась, что не понимает, он призвал двоих слуг, дабы очистить помещение, отныне предназначенное ему самому.

«Переезд» начался тут же. Когда первые стулья полетели в окно, мадам де Монтеспан уложила свой жалкий багаж, села в карету и вернулась в Париж; там она сказала, что вовсе не собирается покидать Версаль, что иногда будет встречаться с королем, что, по правде говоря, ее мебель перевезли «с излишней поспешностью».

Мадам де Монтеспан могла сколько угодно скрывать свое поражение; у двора не осталось никаких сомнений, что царствование ее окончательно завершилось и что мадам де Ментенон одержала безоговорочную победу. Закрывшись в своей комнате, погрузившись в глубокое кресло с балдахином, закутавшись в шали, шарфы, мантилью, она безмолвно наслаждалась триумфом.

Разумеется, она ничем не выдала радости и торжества. Напротив. Когда несколько месяцев спустя аббатиса монастыря Фонтевро, где нашла убежище мадам де Монтеспан, отправила ей письмо с приветом от бывшей фаворитки, мадам де Ментенон отозвалась елейно-лицемерным посланием:

«Я счастлива получить весточку от мадам де Монтеспан. Я опасалась, что она неверно истолкует мои намерения. Ведает Господь, заслужила ли я подозрения. Мое сердце навеки с ней».

Сидя под балдахином из розового шелка, полуприкрыв черные блестящие глаза, супруга короля держала в руках все нити Версаля.

Однажды, в ходе совета, Людовик XIV сказал ей:

– Пап именуют ваше святейшество; королей – ваше величество, принцев – ваша милость; а вас, мадам, надо было бы называть ваша твердость.

Очень довольный своей шуткой, он отныне только так и обращался к ней. И можно представить себе, какое выражение появлялось на лицах у иностранных послов, когда король во время официальных приемов поворачивался к мадам де Ментенон со словами:

– Что скажет об этом ваша твердость?

В конце 1691 года эта женщина, которая занималась решительно всем, постановила, что мадемуазель де Блуа, сестра ее любимого «ребенка», герцога Мэнского, должна выйти замуж за герцога Филиппа Шартрского, сына Месье и принцессы Пфальцской.