Прозрение. Том 1 (СИ) - Бэд Кристиан

Почему же эта история так меня раздражает?

Что-то во мне всегда сопротивлялось плановому насилию над человеком.

Да, в процессе решения боевой задачи я выбивал противников, как кегли. Но там всё происходит быстро — ты или тебя.

Однако, имея время для размышлений, я всегда обходился с провинившимися малым. Если боец или пилот устраивали меня по рабочим качествам — пытался найти подход, не устраивали — после второй ошибки парень повисал на волоске. Ещё ошибка, и на вылет.

Продать, поменять, списать провинившегося бойца легко. Сержанта заменить труднее, особенно если тот успел изучить людей и корабль. Приходилось и мне использовать нетрадиционные методы, вплоть до мордобоя.

Пару раз. Но срывался я только с Тичем. В плане, выписал ему два раза по наглой рыжей морде. А потом понял, что и от этого толку не будет и продал контракт на другой корабль.

Тичу насилие доставляло искреннюю радость. И даже сексуальное удовлетворение, по-моему.

Несколько раз я ловил сержанта на издевательствах над новичками, а опыт и знания не могли спасать его вечно. На третий раз я набил Тичу морду и выкинул сержантский контракт в свободный торг, как делают только с безранговыми бойцами да с конкретными идиотами.

Да, именно на третий… Я замечал в себе странную привычку — наступать на грабли три раза. Один проступок могу вообще оставить без наказания, поговорить, предупредить, что не понимаю такого. После второго аналогичного уже мысленно списываю человека. Жду третьего и…

Но карцера мне, так или иначе, хватает для удовлетворения садистских потребностей. Бить-то зачем? Понятно, что идиот, но ведь мальчишка. Что он там мог натворить особенного, он же едва живой?

В общем, запланированной жестокости я ожидал от кого угодно, но не от Дерена. И что б ещё всю ночь издеваться?

Из второго прокола я вышел с лёгкой головной болью, но йилан помог.

Млич вызвал «Леденящий», назвался дежурному.

Тот ответил, что все службы в курсе. И прямо так рады, что готовы обнять.

Прикола я не понял, но Млич тут же послал дежурному обнимающийся смайлик и сообщил, что готов «обменяться заложниками».

Была такая древняя фишка времён хаттской войны, когда союзные флоты Империи и Содружества на всякий случай обменивались заложниками перед совместными операциями. Опасались предательства.

— Ты чего? — спросил я Млича.

— Да это шутка такая, они просто хотят с нами контакта. Эпидемия же. Медики пишут, что иммунитет от борусов передаётся так же, как и сам вирус, контактно. Ты что, не видишь, как к нам резерв воспылал?

Я хмыкнул. С людьми Дегира мои парни и в самом деле почти сдружились.

— Ну вот, — констатировал Млич, продолжая на автомате обмениваться координатами и паролями. Вернее, дежурный обменивался, он следил. — Вот так и шутим теперь. Ты иди. За тобой с «Леденящего» уже шлюпку прислали.

— Типа, у нас своих нет?

— Типа, контакт.

Расположение эскадры Содружества, «Леденящий»

Желания лететь на «Леденящий» у меня не было, но в совете эрцога я нуждался. Прилетел и, как выяснилось, поторопился: командующий был занят.

Прислал какого-то пугливого ординарца. Я выбил из него местонахождение Леса и нашёл мальчишку в компании полудюжины щенков его возраста.

Впрочем — возраст был уже за двадцать, и мне активно это демонстрировали. Минут пять я не отвечал, потому что обрадовался встрече.

—…а что, в Империи капитаны даже рубашек не носят? — этот вопрос до меня наконец допилил. На мне был китель на трикотажную фуфайку с коротким рукавом — ни воротник, ни манжеты не торчали, как тут принято.

— В Империи варёных младенцев едят голыми руками, — я показал открытые ладони, мол, прямо вот так. — Манжеты пачкаются. Нам некогда с ними возиться. Вот на Э-лае — там младенцев сначала маринуют, чтобы не текло лишнего. Изогнутым ножом вынимают внутренности, отжимают кровь. Впрочем, селезёнку иногда оставляют, кому как нравится. Обескровленных младенцев связывают попарно за щиколотки, и провяливают около суток. Мясо должно остыть, у свеженины — совсем другой вкус и не каждый желудок её принимает, можно понос заработать. Кровь собирают отдельно. Из неё готовят неплохой напиток, кияр называется. Сбраживают кровь с местными бобами и рыбой. Я пробовал — та ещё дрянь. А вот младенцы — это уже совсем на любителя…

Рассказывал я с улыбкой, сопровождая речь мысленной фиксацией на ярких фрагментах. Эффекта достиг быстро — мальчишки шарахнулись, как от прокаженного. Ну вот, а им казалось, что 20 лет — это возраст.

Я ухмыльнулся кровожадно и кивнул Лесу — давай найдём какое-нибудь другое помещение?

Лесу тоже было не очень комфортно со сверстниками: в гостевой он с облегчением выдохнул и расслабился.

— Не передумал тут учиться? — спросил я.

— Вот если бы пополам разорваться? — улыбнулся пацан. — А алайцы правда едят младенцев?

— Правда.

— Ты видел?

— Нет, к счастью. Но это не шутки пропаганды. Обычное блюдо в меню. Как у нас — жаркое. Они же не своих младенцев едят, наших.

— А ты и в самом деле одет гораздо проще, чем наш капитан, — сказал, разглядывая меня, Лес. — Мне нравится. Я скучаю по имперским нравам. И по трущобам скучаю. Сделали из меня невесть кого, — он дёрнул кружевной манжет и рассмеялся.

Вот такие же манжеты, с тусклой золотой нитью, были у Эберхарда. Видно, мода пришла в Содружество на кружево с тёмным золотом. Странно, что алайцы наследника не раздели. Хотя зачем им наши тряпки? Не по фигурам…

— Имперская простота порой хуже воровства, — отшутился я. — Не нужно вам равняться на нас, но и нам на вас — тоже не нужно. Нужно брать лучшее от тех и других. Так что старайся, учись. Пойдём, прогуляемся? Я бы ещё Домато хотел увидеть. И Элиера.

Лес весело кивнул.

— Чего мне на кого-то равняться? Я полукровка.

— Не обижают тебя эти «соплеменники»?

— Куда им, — улыбнулся Лес так, что я понял — слабо эрцогским выкидышам обидеть трущобную крыску. — Только тоскливо бывает. И накатывает почти всегда вдруг, неожиданно. Ещё утром было вроде бы ничего, а к ночи — хоть волком вой. Домато говорит, что это нехватка гормонов в организме. Но колоть их нельзя, нужно ждать, чтобы само. Он говорит, что я сильно недоедал в детстве. И выровняется у меня всё, но позднее, чем у других. Зато у меня психика — просто непомерно пластичная, так он сказал. Эти все, выродки благородные, нервные очень. Заводятся по любому пустяку. А я, — он фыркнул, — кремень! Мне с ними легко и просто. Настрой ведь перегорает, если психуешь. Тут есть и посильнее меня, но выдержкой я их легко делаю. Психи они недобитые. Как-то Домато их назвал, комок нервов, что ли? Или комок противоречий? А во мне никаких противоречий нет, я — крыса. Просто этой крысе чуть-чуть повезло в жизни. Не очень, конечно, я больше мечтал бы иметь семью, чем статус воспитанника дома Сиби, но пусть хоть что-то. Сумею добром отплатить — отплачу, я бы сдох, если бы не выходили здесь. Я — крыса добрая.

Я смотрел на Леса и понимал, что ему просто бешено то везло, то не везло в его короткой жизни. На эмку мои бойцы притащили его едва живого, оглушённого близким светочастотным ударом, когда не только камни плавятся от излучения, но и мозг кипит, как в микроволновке.

Думали, не выживет — выжил. И после истории с Душкой — выжил. Вот как, спрашивается? Он был практически мёртв, когда я привёз его на «Леденящий».

— А каникулы у вас бывают? — спросил я.

«Старички», что воевали тогда со мной на Аннхелле, тоже хотели посмотреть на подросшего Леса.

— Не знаю пока, мож и бывают. Этим уродам — тоже домой хочется. Может, отпустят когда. Я прилечу, можно?

— Если что — наберёшь меня, пришлю за тобой ребят. Хочешь, есть одно место, где легко устроить тебе каникулы?

— Да я бы просто на корабле. Я и по Келли соскучился.

— Мало он тебя порол?