Дмитрий Донской - Борисов Николай Сергеевич

«Наши же (москвичи. — Н. Б.) Божиею помощию укрепляющеся смирением и воздыханием, уповаша на Бога, крепкаго в бранех, Иже (Который. — Н. Б.) не в силе, но в правде дает победу и одоление. И сретошася рязаньци, и бысть им бой на Скорнищеве, и поможе Бог князю великому Дмитрию Ивановичю и его воем, и одолеша, а князь Олег едва убежа. Бог же, видя сих смирение, а онех гордость, якоже рече Соломон: Господь гордым противиться, а смиренным дает благодать» (43, 99).

Победители возвели на рязанский трон двоюродного брата Олега — удельного князя Владимира Дмитриевича Пронского. Его верность Москве была явлена еще во время «второй Литовщины», когда он привел рязанский полк на помощь Владимиру Серпуховскому в Перемышль.

Олег Рязанский не смирился с потерей своего стола. Собравшись с силами и выждав подходящий момент, он лихим набегом изгнал кузена из Переяславля Рязанского. Летопись не сообщает дату этого переворота, но можно предположить, что самое удобное время для него — когда московские войска были переброшены на север для отражения нашествия Кейстута и Михаила Тверского и не могли оказать помощь своему союзнику.

Таким образом, москвичи потеряли плоды Скорнищевской битвы. Эту потерю следовало немедленно вернуть. Но война с Олегом Рязанским требовала отвлечения сил от тверского и литовского «фронта». Всё это крайне усложняло положение Москвы. Весна и лето 1372 года были тяжелым временем для Дмитрия Московского. Удары судьбы ковали его стойкий характер.

Свадьба в Серпухове

Угрозы обступали Москву со всех сторон. Но жизнь приносила Дмитрию Ивановичу не одни только страхи и заботы. Звонкой радостью отозвалась по всему городу весть о рождении 30 декабря 1371 года в семье великого князя второго сына — Василия.

Первый сын Дмитрия, названный в честь прадеда Даниилом, умер в младенчестве. (Московские летописи по какой-то странной рассеянности забыли упомянуть о его рождении и смерти.) Таким образом, второй сын Василий оказался в роли наследника московского престола. Забегая вперед заметим, что эту роль он сыграл достойно, хотя и без особого блеска…

Но еще более, чем пополнение княжеского семейства, радовала тогда москвичей сдержанность их главного врага — великого князя Литовского Ольгерда. И на то были свои причины. Согласно договоренности, достигнутой в 1370 году, Ольгерд отдавал дочь замуж за удельного серпуховского князя Владимира Андреевича. И договоренность эта наконец была исполнена.

«Тое же зимы (1371/72 года) князь Володимер Андреевич Московьскыи оженися у князя у великаго у Олгерда Гедиминовича Литовьскаго и поя (взял. — Н. Б.) дщерь его, нареченую в святом крещении Елену» (43, 99).

Известно, что во время Великого поста играть свадьбы воспрещалось церковными канонами. В 1372 году Прощеное воскресенье пришлось на 7 февраля. Таким образом, серпуховская свадьба могла состояться в промежутке между 25 декабря (Рождество Христово, окончание Филиппова поста) и 7 февраля.

Исследователь эпохи многое дал бы за то, чтобы узнать, кто из Гедиминовичей и Рюриковичей пировал на этой свадьбе, где она состоялась и какие застольные речи там произносились. Но, увы: время меньше всего заботится об историках, равнодушно стирая с памятной доски слова и дела человеческие…

И вот отшумело праздничное застолье, разъехались гости, и настало время московским боярам подсчитать прибытки и убытки. Отныне Владимир Серпуховской становился до известной степени «своим» в сообществе литовских князей. Пользуясь этим, он мог смягчать их враждебность по отношению к Москве, а мог, напротив, следуя примеру Михаила Тверского, пользоваться литовской поддержкой для достижения собственных политических целей. Литовцы не бросали родственников в беде. Примечательно, что даже внук Владимира Серпуховского князь Василий Ярославич, вынужденный бежать из Москвы после ее захвата Дмитрием Шемякой в 1446 году, направится в Литву и встретит там самый теплый прием.

Учитывая возросший статус Владимира Серпуховского, великий князь Дмитрий Иванович не поскупился на свадебные дары. Он «добавил к уделу Владимира несколько новых волостей на юго-западе Московского княжества в районе р. Протвы, а самое главное — отдал ему во владение Дмитров и Галич со всеми относившимися к ним волостями» (198, 110). Последнее было особенно приятно Владимиру: его мать, княгиня Мария Ивановна, была родом из Галича Костромского.

Судьба удельных князей московского дома, как правило, была незавидной. Их унижали, притесняли, уличали в каких-то подлинных и мнимых кознях. Уже по одному своему положению они считались потенциальными заговорщиками и мятежниками. Владимир Серпуховской, судя по всему, был человеком прямым и не склонным к интригам. И всё же Дмитрий Московский и его окружение не вполне доверяли ему. Московские книжники говорят о нем мало и неохотно. Памятники Куликовского цикла либо замалчивают роль Владимира, либо, напротив, представляют его главным героем сражения. В мерцающем свете летописей Владимир Серпуховской то вовсе исчезает во мраке, то вырастает в гигантскую тень…

Стояние у Любутска

Свадьба Владимира Серпуховского с дочерью Ольгерда существенно изменила расклад политических сил. Она породила новые опасения и новые надежды. Ольгерд не желал портить отношения с зятем и потому не участвовал в задуманном Михаилом Тверским рейде Кейстута и других литовских князей в московские земли. Однако, приобретая близких родственников в московском княжеском доме, он не хотел терять и старых друзей в противном лагере. Михаил Тверской вновь обратился к нему за помощью летом 1372 года, когда стало ясно, что Москва готовит мощный ответный удар — возмездие за литовско-тверской рейд на Дмитров, Переяславль и Кашин. И Ольгерд не отказал своему шурину в помощи. Однако этот поход существенно отличался от двух предыдущих. Его целью было не столько устрашение врагов, сколько ободрение друзей…

Как и во время «первой Литовщины», Ольгерд помимо собственных сил поднял в поход брата Кейстута. С ними шел и смоленский князь Святослав Иванович.

Литовцы шли к московским землям с юго-запада, со стороны Калуги. Поначалу они двигались в полной безопасности. Выше Калуги, в бассейне Верхней Оки, находились владения так называемых «верховских» князей. Их политическая ориентация была изменчивой. Но в эти годы старший среди «верховских» князей, Роман Семенович Новосильский, был дружен с Москвой (209, 4).

Что касается Калуги, то она с 1370 года принадлежала Дмитрию Московскому, который в завещании (1389) оставил ее своему сыну Андрею (8, 34). Судя по всему, большого оборонительного и торгово-транзитного значения Калуга еще не имела. В принципе Ольгерд мог беспрепятственно пройти мимо нее (переправившись через Угру) и, не теряя времени, устремиться на север, к Москве. Однако он зачем-то пошел вдоль Оки на восток, в сторону Алексина. Там, верстах в пятидесяти от Калуги, возле брода, находился уже знакомый читателю городок Любутск — крайняя восточная точка литовских владений на Верхней Оке (351, 60). Отсюда на левом берегу Оки начиналась торная дорога в Москву. Высокий правый берег Оки венчали бревенчатые стены и башни Любутска. В овраге, спускающемся к Оке, протекал ручей Любуть, который и дал название городку.

Отсюда, из пограничного Любутска, шесть лет спустя изгнанный из Москвы митрополит Киприан будет писать свое знаменитое письмо Сергию Радонежскому (270, 195).

Под Любутском к Ольгерду присоединился Михаил Тверской со своим полком (42, 19). Князь был полон ратного духа. Но вскоре он понял, что это была не та война, о которой он мечтал и ради которой спешил в Любутск.

Ольгерда привела сюда не столько война, сколько дипломатия. Именно пограничные города обычно служили местом встречи и переговоров правителей. Достаточно вспомнить переговоры Юрия Долгорукого и Святослава Ольговича Новгород-Северского в Москве в 1147 году (44, 208).