ЗАКОН СИНАРХИИ - Владимир Шмаков

Это одинаково доказывается как физиологией, так и психологией. Каждый орган, система и даже клеточка в нашем теле одновременно с сопряженностью с другими обладает собственной самостоятельностью. Она вполне независимо рождается, развивается, порождает себе подобных, болеет и, наконец умирает, замещаясь другой. Новейшие исследования доказали, что клетка есть необычайно сложный организм, имеющий собственную функциональную деятельность и субъективные особенности.

Совершенную аналогию этому мы видим и в психологической деятельности. Рассуждая в плоскости общей идеи психо-физиологического параллелизма, мы должны указать на ныне твердо установленный факт, что психическая деятельность человека ошибочно почиталась до сих пор сосредоточенной в специальных органах. Клетки последних лишь в высшей степени проявляют некоторые специфические свойства, которые, по меньшей мере в зачаточном состоянии, равно присущи всем клеточкам тела. Во всяком случае все органические процессы внутри тела протекают помимо. влияния не только нашего сознания, но и вообще головного мозга.

Гартман в своей «Философии бессознательного» («Die Philosophic des Unbewussten») доказывает, между прочим, что чем выше организм, тем более раскрывается в нем общее единство, подчиняющее себе множественность частных волевых центров.

В низших животных каждая нить и каждый узел нервной системы, представляя собой отдельные особи, действует самостоятельно. Лишь в высшем животном является усложнение в виде подчиненности менее развитых нитей и узлов более развитым нитям и узлам, причем, однако, ни один нерв как представитель особенной воли, не теряет вполне первоначальной своей самостоятельности.

Вообще, как говорит Лилиенфельд[132], «нервная система животных и человека представляет собой совокупность органов, из коих каждый пользуется большею или меньшею самостоятельностью, из коих каждый представляет собой более или менее самостоятельную волю».

Отсюда естественно возникает представление о целостной воле человеческого существа как совокупности воль его отдельных клеточек. «Как все атомы одного и того же твердого тела имеют напряжение к одному общему центру и двигаются в пространстве по одной равнодействующей, так воля каждого человека составляет средоточие, в котором пересекаются отдельные воли всех частных органов и органических клеточек, входящих в состав организма, представляет равнодействующую, направляющую внутреннюю и внешнюю физическую и духовную жизнь человека»[133]. Эту же самую мысль о множественности природы человеческой воли мы можем получить, оставаясь в рамках чисто психологического исследования. Каждое единичное восприятие или познание входит в нашу апперцептивную массу ее отдельным элементом. Всякое конкретное проявление воли, равно как и других двух категорий, представляет собой некоторую равнодействующую тяготений уже утвержденных элементов апперцептивной массы. Посему, наряду с целостностью и единством как отдельных воли, разума и чувства, так и всего их целого, всегда можно установить и множественность их природы[134].

Итак — организм отдельного человека действительно представляет собой сопряжение единства с множественностью.

Человек только потому действительно может быть единицей высшего социального организма, что он сам по себе есть организм, сопряжение единства со множественно-; стью. Неведение или игнорирование наличия в нем наряду с единством — множественности приводило к мысли, что единицей общественного организма может быть только семья. «Так как любая система, — говорит Огюст Конт в пятидесятой лекции своего курса «Позитивной философии», — должна неизбежно состоять из основ существенно однородных с нею, то научный дух не допускает, чтобы человеческое общество на самом деле было составлено из лиц. Истинной общественной единицей является, бесспорно, одна семья, по крайней мере хотя бы в виде первоначальной пары, составляющая главную основу ее».

Как известно, эта идея получила широкое развитие у Фридриха Ле-Плэ и его учеников. Основная мысль Конта совершенно верна, но вывод страдает односторонностью. Семья есть простейший организм и потому она действительно может быть признаваема элементом организмов высшего порядка. Но совершенно так же мы можем считать элементом народа отдельный род или племя[135]. В действительности же нет никакой настоятельной необходимости ограничивать исследование одним только иерархическим звеном, — этим мы упрощаем его, но вместе с тем утрачиваем возможность наблюдать ряд сложных, но и самых интересных явлений. Чем больше в организме иерархических звеньев, тем многообразнее и глубже протекающие в нем процессы. С другой стороны, во всяком сложном организме могут одинаково проявляться частные организмы всех промежуточных иерархических порядков. Так, в данном случае в жизни общественного организма отдельные люди проявляются в единичном числе, во всяком случае не меньше, чем семейными группами. Между тем, если принять точку зрения Конта, мы должны в сущности вовсе устранить из рассмотрения все личные проявления. Итак, признание элементом общественного организма семью, хотя само по себе и не заключает ошибки, но в то же время совершенно бесцельно ограничивает исследуемую область. Если, как говорит Вормс[136], «чтобы составить общество, нужны единицы, из которых каждая представляет организм», то этому требованию вполне удовлетворяет отдельный человек, являющийся целостным организмом.

По всем этим основаниям элементом общественного организма должна быть признана отдельная человеческая личность. К этому же выводу приходит и Лилиенфельд[137]. — «Подобно тому, как в природе из отдельных клеточек слагаются растительные и животные организмы, так отдельные социальные органы и весь общественный организм слагается из отдельных человеческих личностей, взаимодействующих друг с другом и стремящихся к общим целям, как и составные части всех прочих организмов природы».

В этом тексте заключается также условие, необходимое для возможности бытия общества, являющееся в то же время его существеннейшим признаком. Не всякая совокупность людей может быть названа обществом, а лишь такая, где члены объединены одновременно и между собой различными связями и по отношению к некоторому общему целому, составляющему цель и объединяющему этим условия отдельных элементов. Итак, общество есть не только множественность, но и некоторое единство, или во всяком случае нечто, к этому единству стремящееся. — «Человеческое общество представляет собой, как и человек, как и всякий другой организм, как и всякое тело природы, множественную величину, соединенную в одно целое напряжением всех частей к одному общему центру, одушевленной одной общей волей»[138]. Это определение — получено индуктивным методом и в этой плоскости совершенно правильно. Однако оно улавливает лишь одну сторону процесса. В действительности, согласно общей доктрине эзо-теризма, не множественность создает единство, а наоборот, множе- тво проистекает из единства. Единство есть тезис, а множественность — антитезис этой антиномии первого вида, потенциально множественность рождается из единства, которое онтологически предшествует ей в бытии, затем множественность как антитезис раскрывает содержание единства как тезиса и, эволюционируя, достигает совершенной организации в едином организме.

Непосредственно эмпирически мы наблюдаем лишь последний процесс, но для возможности его понимания мы все время должны памятовать об истинной его природе. Иначе мы должны принять по меньшей мере странный взгляд Вормса[139]. — «Но если это уже так устроено, если на всех ступенях органической жизни мы встречаем неразлучно множество и единство, и последнее на каждом шагу происходит от первого, то не имеем ли мы некоторого основания думать, что этот закон распространяется и за пределами собственно органического мира, и что там точно так же различные элементы, стремящиеся к совместной жизни, сольются в высшее — в единицу».

Такое поведение элементов и почему собственно «так устроено», представлялось бы совершенно непонятным и даже противоестественным, ибо вообще не может быть действия без достаточной причины. Утверждение Вормса тем более странно, что ему же принадлежат прекрасные и верные слова, цитированием которых проф. Трачевский заканчивает свое предисловие[140]. — «Единство владычествует, тогда как множественность играет лишь подчиненную роль. Неправда, будто оно — чистая выдумка, будто это — создание ума, выливающего свою собственную форму в предметы. Нет, единство коренится в самой природе в бессмертном источнике, откуда выходят все ее создания».