Как я бил Гудериана - Михаил Катуков

Теперь ясно, почему нас торопили перейти в междуречье, не дожидаясь полной смены частей. Промедли мы час-другой – и положение на этом участке фронта могло оказаться полностью проигрышным, причем не только для нас, но и для соседних танковых корпусов.

Трофеи мы не собирали, но пленных захватили. Из показаний гитлеровцев, перепуганных и еще не пришедших в себя после убийственного залпа «Катюш», узнали, что на этом направлении действуют немецкие и итальянские части. Воюют здесь войска небезызвестного фашистского генерала Роммеля, спешно переброшенные на советско-германский фронт из Ливии. Стало также ясно, почему против нас в эти дни действовали немецкие танки, окрашенные в желтый цвет – цвет песка пустыни. Как видно, фашистам в спешке некогда было их перекрашивать. Да и «капрони», появившиеся над полем боя, подтверждали показания пленных о вводе в сражение итальянских частей.

Заняли оборонительный рубеж. Установили связь с соседями. Слева от нас занимала оборону 1-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора Ивана Никитича Руссиянова. На заре командирской деятельности мы служили с ним в 81-м стрелковом полку. Тогда Руссиянов командовал взводом, а я был помощником командира роты.

О дивизии бывшего сослуживца я слышал много хорошего. Летом и осенью сорок первого она геройски дралась под Минском и Ельней и первая среди частей Красной Армии получила звание гвардейской.

И. Н. Руссиянов был человеком аскетического склада. Ходил в простой солдатской шинели, ел из котелка. Он постоянно находился в окопах рядом с солдатами. Невысокого роста, светловолосый, он был требовательным к подчиненным. Но столь же требователен был и к себе.

Справа от меня оборонялась 15-я стрелковая дивизия полковника Афанасия Никитича Слышкина. С ним я тоже был хорошо знаком. Перед самой войной, когда в Бердичеве я командовал танковой бригадой, А. Н. Слышкин был начальником военно-строительного участка. Выходец из донских казаков, комдив 15-й отличался незаурядной личной храбростью.

Хорошо бы, конечно, встретиться за дружеским столом, вспомнить былое. Но в июне сорок второго было не до этого. Теперь мы плечом к плечу отражаем непрестанные атаки врага, пресекаем настойчивые его попытки расширить прорыв нашей обороны в северном направлении – на Москву.

В землю на полях и в перелесках мы, что называется, вгрызлись, вросли. В пойме реки чувствуем себя уверенно. По-прежнему не дают покоя и сковывают маневр наших частей массированные налеты немецкой авиации.

Были моменты, когда по ходу событии мы могли перейти в контратаку, нанести ответный удар гитлеровцам, потеснить их, но тут же появлялся над нашими боевыми порядками зловещий рой фашистских самолетов. Немцы бомбили нас так жестоко, что о каком-либо продвижении вперед и думать не приходилось. Щели, окопы – одно спасение и защита.

Острое положение на нашем участке, судя по всему, волновало не только штаб фронта, но и Ставку Верховного Главнокомандования. Из штаба фронта чуть ли но каждые пятнадцать минут спрашивали: «Доложите обстановку… Держитесь во что бы то ни стало… Не пропустите противника!..».

Это говорило о том, что оборонительным рубежам в междуречье придавалось особое значение. К тому же в первый день, едва мы обосновались на междуреченских рубежах, звонок из Ставки:

– Как дела? Где проходит ваш передний край?

Коротко докладываю обстановку, называю местные предметы, обозначенные на карте, поясняю:

– Рубежи удерживаем, а для контрудара сил не хватает. Немцы несут большие потери, но их атаки не ослабевают… Атакуют с земли и с воздуха…

Взываю в надежде, пожалуй и беспочвенной, но все-таки взываю – может, войдут в наше положение и выручат:

– Бомбежки страшные, голову от земли не оторвешь. Было бы здорово, если бы на наш участок сегодня же подбросили истребителей.

Из Ставки переспрашивают:

– Говорите, бомбежки? Сколько самолето-вылетов предпринял противник на ваши позиции?

Отвечаю. Жду, что услышу: «Подкинем вам самолеты». Но об истребителях в Москве молчат.

Тогда казалось, что нас не понимают, что Ставка и Генштаб не хотят войти в наше положение. Только потом мы поняли, что у Верховного Главнокомандования были участки, где положение складывалось еще более критическое. Например, под Воронежем. Совершенно очевидно: все внимание Ставки и Генштаба было приковано к этому направлению. Но и за боями на нашем участке фронта Ставка и Верховный Главнокомандующий следили довольно пристально. Об этом, в частности, свидетельствуют документы, которые приводит в своих воспоминаниях генерал армии М. И. Казаков, бывший в то время начальником штаба Брянского фронта: «В ночь на 30 июня командующего фронтом тов. Голикова вызвал к прямому проводу Сталин.

– Нас беспокоят две вещи, – сказал он. – Во-первых, слабая обеспеченность вашего фронта на реке Кшень и в районе северо-восточнее Тим. Мы считаемся с этой опасностью потому, что противник может при случае ударить по тылам 40-й армии и окружить наши части. Во-вторых, нас беспокоит слабая обеспеченность вашего фронта южнее города Ливны. Здесь противник может при случае ударить на север и пойти по тылам 13-й армии. В этом районе у вас будет действовать Катуков (1-й ТК), но во втором эшелоне у Катукова нет сколько-нибудь серьезных сил. Считаете ли вы обе опасности реальными, и как вы думаете рассчитаться с ними?».

Угроза прорыва на север действительно была реальной, но все же 1-му танковому корпусу совместно с другими соединениями и частями удавалось сдерживать противника.

Командование фронта чувствовало, что разрозненные действия корпусов не дают должного эффекта. Вероятно, поэтому 3 июля мы получили приказ. В нем говорилось, что создается сводная танковая группа из частей 1-го и 16-го танковых корпусов под командованием Катукова. Командование фронта поставило перед группой задачу окружить и уничтожить противостоящие части врага.

16-й танковый корпус без промедления прибыл на наш рубеж. Но танков у генерала Павелкина было совсем мало – не более 50. В течение минувшей недели на стыке 13-й и 40-й армий корпус понес большие потери в людях и боевой технике, поскольку противнику удалось обойти его с юга и отрезать от переправ через реку Олым. Выйти из этого сложнейшего положения было нелегко. Но все же приход даже изрядно поредевшего танкового соединения был для нас желанной поддержкой. Тем более что обороняться нам приходилось совместно с частями 15-й стрелковой дивизии и 8-го кавалерийского корпуса на широком фронте, и неприкрытых промежутков в боевых порядках было предостаточно. С приходом танков Павелкина мы расположились плотнее, однако в нашей обороне оставались еще слабо прикрытые стыки.