Лишний в его игре - Алена Игоревна Филипенко

учиться, даже в каникулы. У папы были жесткие методы воспитания. За малейшую ошибку в ход шел ремень. Почти все время на даче я тоже училась. Завидовала сверстникам, которые играли на улице. И мое королевство помогало мне ненадолго убежать от реальности, спрятаться там от отца, его ремня, ненавистной учебы. Но…

Наступает пауза. Я понимаю, что сейчас услышу ответ на свой вопрос.

— Однажды я проснулась и вместо Волшебной страны увидела перекопанную землю и луковые грядки. Мама сказала, что я занимаюсь глупостями. Да и ценная земля пропадает…

Как обидно. Королевство много значило для нее: она помнит о нем до сих пор.

— Сейчас и правда все это кажется ерундой, — говорит Катерина Николаевна свысока, насмешливо, словно осуждает свои детские увлечения. — Но иногда я вспоминаю о том садике и моей Волшебной стране… — Ее голос смягчается. Она делает паузы между словами и растягивает гласные. Будто не говорит, а наслаждается вкусным десертом и не хочет, чтобы он заканчивался. — Жаль, что у меня не осталось даже фото… Сейчас я преподаю в университете, могу приготовить «Наполеон» с закрытыми глазами и профессионально вылавливаю сына-хулигана из милицейских участков, но… Иногда я все равно ловлю себя на мысли, что хочется выглянуть из окна и хотя бы на мгновение снова увидеть мою Волшебную страну.

Катерина Николаевна, сама не подозревая, дает мне руководство к действию.

Спать я ложусь в новых кроссовках: кажется, что, если сниму, кто-то их украдет. Рубашки не надеваю, помну ведь, но вешаю их на крючок над раскладушкой.

Засыпаю, держась за рукава.

* * *

К концу каникул на работе мне удается переловить и выпустить на волю всех голубей. Не думаю, что пернатые сильно рады: их выгоняют на холод, подальше от теплого хлебушка. Но если бы они знали, что иначе Адамыч со своим ружьем до них доберется, они бы думали по-другому. Хотя о чем я? Голуби вряд ли умеют думать.

В предпоследний день каникул мы с Катериной Николаевной делаем вареники с вишней. Катерина Николаевна немного обеспокоена: Ярослав встал утром и, ничего не говоря, ушел.

На Катерине Николаевне фартук в бело-красную полоску, на голове — красная повязка. На мне — серый фартук с елками. Катерина Николаевна делает колбаски из теста, режет на кусочки, раскатывает. Я удаляю косточки из вишни, но не вручную, а с помощью специальной машинки-шприца! Это просто с ума сойти, как интересно!

Внизу у нее лоток для подачи ягод и контейнер. Ягодка из лотка закатывается под шприц, я жму на поршень, и она вылетает в контейнер уже без косточки. Это почти так же круто, как стрелять сгущенкой!

Потом мы засыпаем в кругляшки из теста ягоды и сахар, формируем вареники. Эта работа мне уже не так нравится: надо, чтобы края выходили красивыми, а у меня не получается.

— Эй, у тебя пятно! — Катерина Николаевна смотрит мне на грудь.

— Где? — Я опускаю голову, и тут она легонько щелкает меня по носу, оставляя на нем липкий кусочек теста. Мы смотрим друг на друга и улыбаемся.

Это удивительно теплый момент. Я бы хотел остаться в этом дне, даже зная, что уже проживал его много раз. И мне уже не стыдно грезить о том, что Катерина Николаевна могла бы быть моей мамой. Мы сейчас почти как семья.

Правда, мне немного грустно: «почти» все портит. Я обманываю себя. Мне никогда не стать для нее родным. Но как здорово воображать… Что сейчас мы сделаем вареники, дождемся Ярослава, будем вместе их есть, а к ночи разойдемся по комнатам. Я здесь живу, и это — моя семья.

Ярослав не появляется к вечеру. Он уже нарвался на штраф за опоздание. Мы с Катериной Николаевной едим вареники вдвоем. Они безумно вкусные, но в мечтах я видел этот момент не так: мы были радостными. А вот в реальности Катерина Николаевна грустит и тревожно вглядывается в окно. А я чувствую досаду: кто-то украл у меня такой уютный семейный ужин.

Катерина Николаевна ловит мой взгляд и понимает, что я раскусил ее.

— Ну почему он такой? — вздыхает она.

Мне совсем не хочется подливать масла в огонь. Наоборот, надо ее утешить.

— Говорят, это нормально в нашем возрасте. И нарушение родительских запретов — естественная часть взросления.

— Но ведь не у всех доводить мать до седых волос — в порядке вещей?

— У многих, — уклончиво отвечаю я.

— А у тебя? В норме такое? — Катерина Николаевна внимательно и долго смотрит на меня. Я решаю быть честным.

— Нет, — тихо отвечаю я. — Я считаю, что поступать так с вами — дико. Вы не заслуживаете, чтобы с вами так обращались.

Она отводит взгляд. Бегает глазами туда-сюда. Я жалею, что смутил ее, но мне очень хотелось сказать ей правду. И хочется сказать много всего еще. Например, какая она замечательная и как же мало на свете мам, похожих на нее. И я бы отдал все что угодно за то, чтобы она хотя бы на день стала моей мамой. Настоящей мамой.

Ярослав

18

Когда мама отправила Даню домой, ее словно подменили. При Дане казалось, что она не злится на мое ночное приключение. Но дверь закрылась, и мама снова превратилась в мою надзирательницу. Посмотрела на меня сурово, сжав губы.

— Чего? — буркнул я.

— Я ужесточу систему твоих штрафов, — холодно ответила она.

— Почему?!

— Ты еще спрашиваешь?! Ты всю ночь где-то пропадал! И я с ума сходила!

— Но мы же все объяснили!

— Объяснил не ты, а Данил. Ему я верю, хоть и подозреваю, что он рассказал не все. А вот тебе — нет. Я не знаю, каким образом ты попал на этот остров, но подозреваю, что без твоих так называемых друзей тут не обошлось. Может, Даня из-за этого тоже пострадал, и вы все вместе его втянули в какую-то передрягу.

В ту минуту меня захлестнула обида, и все мое хорошее настроение улетучилось. Паршиво, когда родная мать верит не тебе, а соседу и еще обвиняет в том, что это ты его втянул в неприятности. Да сколько можно? Почему вдруг он для мамы стал хорошим, а я — плохим? Нельзя забывать: он здорово промыл ей мозги, наговаривая ей на меня за моей спиной… А я еще домой его нес! Надо было оставить его на острове.

Там у нас было вынужденное перемирие, мы оба попали в передрягу, и нам