Офицерская честь - Юрий Торубаров

Как ему захотелось крикнуть: «Оставьте меня в покое!» Но силой воли он сдержался. Он взмахнул листком с такой силой, словно хотел стряхнуть с него все эти буквы, которые рвали его сердце. Но это было еще не все. Шувалов таким взглядом наградил императорского посланца, что офицер вытянулся и застыл в ожидании. Павлу Андреевичу стало его жалко. «А он при чем?» — подумал граф и махнул рукой, чтобы тот подошел ближе. Тот подошел строевым шагом и, приложив руку к головному убору, доложил:

— Ваше сиятельство! Карета с охраной ждут вас! — сказав, он отдернул руку, сделал шаг в сторону и встал в полуоборот, приглашая его в карету. Шувалов отметил про себя: «Кони-то из царской конюшни!»

— Вольно, капитан, — сказал он и пошел к карете.

На душе скребли кошки. Срывалась просьба Бонапарта.

Возница открыл двери. Генерал, обеими руками опершись о верх кареты, о чем-то задумался. «Может, — прикидывал он, — сделать это по пути?» Но он не знал, куда ехать. Вскрывать конверт побоялся. А вдруг это окажется в противоположной стороне? Узнает об этом царь… Да… Он тяжело вздохнул, залез в тарантас и, скрипнув зубами, приказал:

— На Берлин.

Он ехал с одной надеждой — там, в Берлине, закончить дела как можно скорее.

Но жизнь закрутила его так, что попасть в Париж он смог только в конце мая. Подъезжая к городу, он не знал, куда ему ехать: или на доклад к императору, или все же вначале вручить письмо, которое давно должно было быть у получателя. И он решил сделать… второе.

— Вручу — и гора с плеч! — после этих сказанных самому себе слов, ему стало легче на душе.

Разорвав верхний конверт, на втором он обнаружил одно-единственное слово — Мальмезон. Он слышал это название, но ничего более вспомнить не мог. Отпустив конвой, он оседлал коня. Первый же встретившийся парижанин рассказал ему, как туда доехать. И граф пришпорил коня.

Бурная жизнь в Мальмезоне тем временем не прерывалась ни на одну минуту. И тон этому задавала близость царя, дух которого господствовал в поместье. Правда, 14 мая хозяйка, будучи у дочери в гостях в Сен-Ле, слегка простудилась, а утром почувствовала легкое недомогание. Но стоило ли обращать внимание на такую мелочь, если она 24 мая опять была приглашена на бал к русскому императору.

За завтраком домашний доктор обратил внимание на несвойственную вялость и нездоровый цвет лица Жозефины. Сразу же после завтрака он зашел к ней и потребовал немедленно провести обследование. Она, глядя в зеркало и подбирая наряды, которые были разбросаны по всей комнате, категорически заявила:

— Только после двадцать четвертого.

Увидев, что от такого заявления доктор сильно расстроился, она, на секунду бросив заниматься своими делами, сказала:

— Уверяю вас, что мне уже лучше и со мной за это время ничего не случится.

Доктор постоял какое-то время и, шаркая ногами, пошел к выходу.

Бал был восхитителен. Сколько света, музыки, цветов, полуобнаженных красавиц! У любого закружится голова. Но среди всего этого прекрасного, нарядного, искрящегося горел бриллиант необычайной притягивающей силы. У него были все краски, каждая из которых могла покорить даже каменные сердца. Это: изящество, томность, элегантность, соблазнительность. Знатоки женщин говорили:

— Жозефина сегодня превзошла себя. Вот это женщина!

— Не к добру это! Не к добру! — шепнул Фуше стоявшему рядом Шарлю. — Мне кажется, она танцует последний раз.

Талейран посмотрел на бывшего министра внутренних дел каким-то волчьим взглядом.

— Все свершается на небесах, — сказал он, сложив набожно руки и отошел от Фуше.

Да, Жозефина напоминала молодую, красивую, резвящуюся цветочницу среди растолстевших, подурневших подруг. Царь не спускал с нее глаз во время танца. Злые языки, забившись по укромным местам, шептали пропитанные ядом слова:

— Бесстыжая, распутная… не бережет свою честь…

Доходили ли до царских ушей эти слова, трудно сказать. Можно было только видеть, что если они и доходили, то только до его ушей, но не до сознания. Похоже, он терял голову.

Но… вечер подходил к концу. Невиданное дело: царь проводил гостью чуть ли не до кареты. Уже прощаясь, он шепнул ей:

— У вас неугасимая женская энергия!

Она обольстительно ему улыбнулась. О! Если бы он знал, чего ей стоило так держаться!

Вернувшись домой, не дойдя до порога своей спальни, она рухнула на пол. Прибежали слуги, привели врача. В спальне врач осмотрел женщину, потерявшую сознание. И чем дольше он ее осматривал, тем больше убеждался в ее ужасном состоянии. Он попытался хоть чем-то помочь, колдуя над ней.

Шувалов, не жалея коня, мчался по дороге. Из его головы не выходила одна мысль: «Кому предназначается это письмо?» Его важность он представлял в полном объеме. И вдруг он почувствовал, что его мысли сбивают какие-то странные звуки. Он понял, что звонили колокола. Но что это был за звон: стонущий, жалобный. И тут ему пришло в голову, что случилось что-то страшное. «Наверное, скончался какой-то знатный вельможа, — подумал он, — по простому человеку так не звонят».

Вскоре проселочная дорога вывела его на широкую проезжую дорогу. И он увидел, что по ней тянется вереница карет, мчатся куда-то всадники. Что удивило, так это их траурная одежда. Расспрашивать не стал. Даже если допустить, что этого человека он когда-то знал, и то не сможет туда заехать, пока не выполнит так тяготивший его долг. Но его стало волновать другое. Приглядываясь, он вдруг почувствовал, что места, по которым он ехал, были ему знакомы. Это его удивило. В голове невольно всплыл вопрос: когда и по какому случаю он мог быть здесь? Но ответа не находил. Остановился на том, что ему во многие места Франции и других стран приходилось наведываться, может, проезжал и здесь.

И вдруг он увидел вдали, у ворот, двух львов. У одного была отбита лапа. Господи! Неужели это Мальмезон? Извинившись, он остановил какого-то господина и спросил, что это за строение.

— Как, вы не знаете? — удивился тот. — Да это же Мальмезон, — сказав, он хлестнул лошадь и поскакал дальше.

В груди что-то застучало. Ему это все стало казаться весьма подозрительным. Подъезжая ближе, он увидел во дворе множество людей. Среди них мелькали и русские мундиры. Это удивило и насторожило графа. Ему не хотелось лишних расспросов, и он отъехал в лесок. Решил разобраться, в чем дело. Увидев на дороге двух крестьян, он вышел к ним:

— Извините, господа, что случилось? — спросил он, показывая на дворец.

Те переглянулись. Они не помнили, чтобы кто-то обращался к ним так вежливо. Поэтому охотно принялись объяснять: