Записки о большевистской революции - Жак Садуль

Чтобы выиграть время, оттянуть выдвижение ультиматума, который поставит большевиков перед жесткой альтернативой согласиться на разрыв на переговорах и попытаться возобновить военные действия или же подписать рабский мир, Троцкий рассчитывает придать дискуссиям, которые теперь развернутся, максимально возможный размах. Он хочет воспользоваться и даже злоупотребить громкой трибуной Бреста. Уверен, что этот необыкновенный человек будет на высоте своей задачи и что Гернин и Кюльман в своей принципиальной позиции будут не раз поставлены им в трудное и даже очень трудное положение. У этой гибкой тактики, кроме того, что она затянет переговоры, есть и другие преимущества. Она как никогда ярко высветит непоколебимое стремление большевиков согласиться только на честный мир, и какими бы ни были усилия Центральных империй, они непременно увеличат разрыв, который, что бы ни говорили представители Антанты, все больше разделяет австро-германские правительства вместе с их империалистической кликой — от либеральных и социал-демократических масс. Действительно, пресса этих партий, как в Австрии, так и в Германии ведет мощную кампанию за русский мир против пангерманского мира. Один из самых удивительных и важных результатов, которого добилась русская делегация своей честной, отважной и прямой позицией, — тот, что в социалистической и даже либеральной прессе неприятеля, с одной стороны, читаешь о неизменном одобрении и поддержке Троцкого, а с другой — немцы все активнее выступают против чрезмерных претензий своих собственных представителей. Вероятно, это уникальный феномен в истории, когда интеллектуально и численно значительная часть воюющей страны так поддерживает неприятеля, так поносит делегатов, которые должны отстаивать интересы своей нации, и все громче и угрожающе кричит своему правительству и миру: «Наша делегация не права. Прав неприятель. Его, а не наши предложения должна принять Германия».

Невозможно, чтобы это священное германское единство по основному вопросу, вопросу о мире, не вызывало значительного беспокойства у правящих классов Центральных империй. Ясно, я ничуть не верю в неизбежность революции. Но растущий антагонизм между чаяниями и образованных, и угнетенных масс, с одной стороны, и неумеренными аппетитами их хозяев — с другой, способен разбудить всю нацию. Я думаю, кстати, что австро-немецкие делегаты не строят никаких иллюзий относительно опасности той маленькой игры, которую ведут их собеседники в Брест-Литовске.

Не решат ли они, пока не поздно, сжечь мосты и сразу поставить русским ультиматум, — чего именно и опасаются Ленин и Троцкий? И что в этом случае будут делать русские? Я веду в Смольном среди всех лидеров, с которыми я встречаюсь, отчаянную кампанию за сопротивление. Но сопротивление многим представляется крушением обещаний немедленного мира, которые были сделаны три года назад и неоднократно повторялись. Не приведет ли это крушение к краху? А крах — это невозможность продолжать внутри страны великий эксперимент социализма.

Эсеры и эсдеки уже насмехаются над своими противниками, объявляют об их крушении, и, к несчастью, можно не сомневаться, что в случае разрыва на переговорах все эти господа, в которых с непостижимой наивностью по-прежнему верят союзники, сделают все, чтобы помешать формированию Красной Армии. Станут ли большевики — изолированные, опозоренные, окруженные врагами внутри страны и в Антанте — рисковать крахом, отлично зная, что те, кто займет их место, кто бы они ни были, незамедлительно возобновят переговоры и, безусловно, не поколеблются подписать мир, который большевики презрительно отклонили?

Вот та темная туча, которую Антанта могла бы развеять. Для этого, на мой взгляд, было бы достаточно, чтобы союзники решились конкретно и согласованно определить свои цели в войне. Сегодня, после всех уточнений и последовательных уступок, на которые — увы, запоздало! — пошли союзники в отношениях между собой, мне кажется, лишь три вопроса разделяют правительство Советов и Антанту.

Вопрос Эльзас-Лотарингии, по которому невозможно будет обойтись без плебисцита, если только не произойдет решительной победы. И плебисцит будет провозглашен (благоприятным ли будет, в зависимости от поставленных вопросов, для нас результат или нет) не декларацией Антанты, но на Конгрессе мира. Как не думать, что в этих условиях невозможно будет добиться у Германии удовлетворительной для нас процедуры, хотя мы будем располагать средствами для торговли, — отвратительная вещь и отвратительное слово, — такими, как африканские колонии Германии, франко-английские колониальные владения и Россия? Разве Германия не заинтересована сегодня больше в возможности экономического продвижения на Востоке или в Африке, чем в закреплении своих политических и экономических прав в Эльзас-Лотарингии? Эльзас-Лотарингия представляет собой полтора миллиона населения. Германия рискует своими куда более населенными африканскими владениями. В Эльзас-Лотарингии есть руда и калий. Что это по сравнению со значительными богатствами в недрах России или наших заморских владений? И даже без торгов, поскольку социал-демократы с трудом, думаю, пошли бы на это позорное барышничество, если представляется невозможным обеспечить Франции полное политическое и экономическое владение потерянными в 1871 г. провинциями, нельзя ли представить решение, которое, возвращая нам Эльзас-Лотарингию, в какой-то мере учло экономические интересы, имеющиеся там у Германии?

Вопрос Малой Азии и законных интересов Англии, Италии, Франции, которые могли бы быть обеспечены не путем раздела территории на отдельные сферы влияния, но международной организацией по контролю и экономике.

Вопрос Ирландии, которой Англия, похоже, не сможет более отказывать в определенной автономии.

Колониальные вопросы, «символически» поднятые большевиками, могут быть мгновенно сняты. Троцкий и Ленин прекрасно осознают трудности, которые помешают серьезным консультациям с населением таких стран, как Индия или Мадагаскар, и понимают, что референдумы, неизбежно проведенные под контролем и влиянием заинтересованных метрополий, не внесут серьезных изменений в положение этих политически необразованных народов.

После такого заявления Антанта могла бы успешно обратиться за помощью к русскому народу и гарантировать правительству, каким бы оно ни было, свою полную поддержку в вооруженной борьбе против Центральных империй за честный и демократический мир.

Дорогой друг,

Ленин показался мне сегодня вечером усталым и мрачным. Видел его и вчера, после его возвращения из Финляндии. Короткий отдых не улучшил ни здоровья, ни настроения. Лихорадка спала, усталость не исчезла. Но я знаю за этим невероятным человеком столько силы и воли, что вскоре, уверен, он воспрянет.