Спаситель - Ю Несбё

— Что вы делаете? — спросил Юн.

Мешок был забит до отказа. Харри схватился за плотную мягкую бумагу, дернул. Мешок порвался, туча черной пыли, словно джинн из лампы, поднялась к потолку. А Юн и Харри смотрели на содержимое на полу.

— Силы небесные, — прошептал Юн.

Глава 18

Пятница, 18 декабря. Шахта

— Господи боже, — простонал Юн, ощупью ища стул. — Что здесь произошло… Это же… это…

— Да, — сказал Харри. Он присел на корточки возле пылесоса и сосредоточенно старался дышать ровно. — Это глаз.

Глазное яблоко выглядело как окровавленная, выброшенная на берег медуза. Пыль облепила белую поверхность. Харри различил в крови клочки мышц и белый, похожий на червяка обрывок зрительного нерва.

— Я вот думаю, как он попал в мешок сквозь фильтр. Если его туда засосало.

— Я снял фильтр, — дрожащим голосом пояснил Юн. — Он тогда лучше сосет.

Харри достал из кармана ручку, осторожно повернул ею глаз. Мягкий вроде, но с плотным ядром. Он немного подвинулся, чтобы свет потолочной лампы упал на зрачок, большой, черный, расплывшийся, потому что глазные мышцы более не держали его форму. Светлая, почти бирюзовая радужка, обрамлявшая зрачок, поблескивала словно матовый игральный шарик. За спиной Харри слышал частое дыхание Юна.

— На редкость светлая голубая радужка, — сказал Харри. — Вам она знакома?

— Нет, я… я не знаю.

— Послушайте, Юн, — не оборачиваясь, бросил Харри. — Не знаю, сколько вы упражнялись во лжи, но получается у вас не очень-то хорошо. Я не могу заставить вас рассказывать пикантные подробности о вашем брате, но это… — Он указал на окровавленный глаз. — Я заставлю вас рассказать, что это такое.

Он обернулся. Опустив голову, Юн сидел на одном из двух кухонных стульев.

— Я… она… — Голос был сдавленный от слез.

— Стало быть, она, — помог Харри.

Юн кивнул, не поднимая головы.

— Ее зовут Рагнхильд Гильструп. Таких глаз ни у кого больше нет.

— Каким же образом ее глаз мог оказаться здесь?

— Не представляю себе. Она… мы… обычно встречались здесь. У нее были ключи. Что я такого сделал, Харри? Почему все это происходит?

— Не знаю, Юн. Но я должен сделать здесь свою работу, только сперва надо где-нибудь вас устроить.

— Я могу вернуться на Уллеволсвейен.

— Нет! — бросил Харри. — У вас есть ключи от квартиры Tea?

Юн кивнул.

— О'кей, идите туда. Запритесь и не открывайте никому, кроме меня.

Юн пошел к выходу, но на полпути остановился:

— Харри?

— Да?

— То, что было между мной и Рагнхильд, обязательно должно выйти наружу? Я перестал с ней встречаться, когда мы с Tea обручились.

— В таком случае это не так уж и опасно.

— Вы не понимаете, — сказал Юн. — Рагнхильд Гильструп была замужем.

Харри медленно кивнул.

— Восьмая заповедь?

— Десятая.

— Я не смогу держать это в тайне, Юн.

Юн в замешательстве смотрел на Харри. Потом медленно покачал головой.

— Что такое?

— Не верится, что я только что это сказал. Рагнхильд мертва, а я думаю, как спасти собственную шкуру.

В глазах Юна стояли слезы. И на одну беззащитную секунду Харри почувствовал искреннее сострадание. Не такое, какое испытывал к жертве или к ее близким, но сострадание к человеку, который в душераздирающую минуту видит собственную уязвимую человечность.

Иной раз Сверре Хасволл жалел, что променял жизнь моряка дальнего плавания на место консьержа в новеньком жилом доме по Гётеборггата, 4. Особенно в студеные дни вроде нынешнего, когда жильцы звонили с нареканиями на засорившийся мусоропровод. Засоры случались обыкновенно раз в месяц, по одной-единственной причине: размеры люков на этажах совпадали по диаметру с самой шахтой. То ли дело старые дома. Даже в 30-е годы, когда только-только начали строить мусоропроводы, архитекторы смекали, что отверстия люков надо делать диаметром меньше шахты, чтобы народ не спускал туда вещи, которые намертво застрянут. Нынче-то им на это начхать, главное — стиль да освещение.

Хасволл открыл люк на третьем этаже, сунул туда голову и посветил фонариком — масса белых мусорных мешков. Все ясно, опять засор между первым и вторым этажом, где шахта чуточку сужалась.

Он спустился в подвал, отпер мусоросборник, включил свет. От сырости и холода очки вмиг запотели. Он вздрогнул и схватил почти трехметровый железный прут, который лежал у стены, специально для этой цели. Хасволл даже пристроил на его конце пластмассовый шарик, чтобы, пробивая засор, не дырявить мешки. Из отверстия шахты что-то капало, дробно стучало по пластику мешков в подставленном ящике. А ведь в правилах эксплуатации четко прописано, что бросать в шахту можно только сухой мусор, тщательно упакованный в мешки, однако народ — даже эти, христиане из Армии спасения, живущие здесь, в доме, — чихать хотел на правила.

Сверре Хасволл влез в ящик, прошел к круглому отверстию в потолке — под ногами захрустели яичные скорлупки и молочные пакеты. Он глянул вверх, но увидел лишь черноту. Сунул в шахту прут, ожидая, что тот уткнется в мягкую массу мусорных мешков, но там оказалось что-то твердое. Хасволл надавил посильнее. Безуспешно. Что-то застряло намертво.

Он взял фонарик, висевший на ремешке, направил в шахту луч света. На очки упала капля, чертыхнувшись, он снял их и, зажав фонарик под мышкой, потер стекло о рукав синего халата. Шагнул в сторону, посмотрел еще раз, близоруко сощурясь. Помедлил. Снова посветил фонариком, а воображение уже рисовало всевозможные картины. Сердце замирало. Он недоверчиво поднес к глазам очки. И тут сердце замерло окончательно.

Железный прут скрежетнул по стене и с лязгом грохнулся на пол. Сверре Хасволл обнаружил, что сидит в мусоросборнике, фонарик куда-то закатился, исчез среди набитых мешков. Новая капля шлепнулась на пластик меж его колен. Он отпрянул, будто это была едкая кислота. Потом поднялся на ноги и кинулся прочь.

Необходимо глотнуть свежего воздуху В море он много чего навидался, но это… это ненормально. Это болезнь. Он распахнул входную дверь и шатаясь выбрался наружу, не обратив внимания ни на двух высоченных мужчин у подъезда, ни на мороз, ударивший в лицо. Голова кружилась. Он прислонился к стене, с трудом перевел дух, достал мобильник. Беспомощно уставился на него. Несколько лет назад телефоны экстренных служб поменяли, чтобы легче запоминались, но он конечно же помнил только старые. И тут заметил двух мужчин. Один из них говорил по мобильнику, во втором он узнал здешнего жильца.

— Извините, вы не знаете, как позвонить в полицию? — спросил Хасволл, сиплым голосом, словно долго надсаживал глотку.

Жилец взглянул на своего спутника, который секунду-другую смотрел на консьержа, а потом сказал в мобильник:

— Погодите, наверно, Иван с разыскной собакой не потребуется. — Он опустил телефон и обратился к Сверре Хасволлу: — Я инспектор ословской полиции Холе. Сейчас угадаю…

В одной из квартир на Весткантторг Туре Бьёрген стоял у окна спальни и смотрел во двор. По-прежнему тихо кругом, и в доме, и на улице, — никакой детворы, с визгом и криком играющей в снегу. Видать, слишком холодно и темно. Впрочем, он уже несколько лет не видал, чтобы дети зимой играли на улице. Из гостиной долетал голос теледиктора, предупреждавшего о рекордных холодах и сообщавшего, что министр социального обеспечения выделит дополнительные дотации, чтобы снабдить кровом бездомных, а одиноким пенсионерам дать возможность прибавить тепла в квартирах. Еще сообщалось, что полиция ищет хорватского гражданина по имени Христо Станкич и что информация, которая поможет арестовать его, будет вознаграждена. Сумму диктор не назвал, но Туре Бьёрген полагал, что она побольше той, какая требуется на билет и трехнедельное пребывание в Кейптауне.

Просушив ноздри, Туре Бьёрген втер остатки кокаина в десны и тем истребил остатки вкуса пиццы во рту.

Он отпросился у директора «Бисквита», сославшись на головную боль, и ушел пораньше. Христо — или Майк, как он назвался, — ждал его на лавочке на площади Весткантторг, согласно уговору. Купленная им пицца «Грандиоза» явно пришлась Христо по вкусу, он налег на еду, не заметив привкуса 15 миллиграммов стесолида из растертой в порошок таблетки.

Туре Бьёрген посмотрел на спящего Христо, который голышом лежал на животе на его постели. Дышал он ровно и глубоко, невзирая на кляп. И не делал ни малейших поползновений проснуться, пока Туре готовился к небольшому развлечению. Транквилизатор он купил у взбудораженного наркомана на улице, прямо возле «Бисквита», по пятнадцать крон за таблетку. Остальное тоже обошлось недорого. Наручники, ножные цепи, кляп с маской и шнурок с блестящими анальными шариками продавались в так называемом наборе для начинающих, который он приобрел через Интернет всего за 599 крон.